XXXII

– Видал? – Лёха-Кочегар горделиво похлопал рукой по баллону. – ТОС-П, «тяжёлая огнемётная система, паровозная». Сам склепал!

Они сидели в тени мраморного льва и наблюдали, как охранники Порченого закидывают землёй чадящие плеши, оставшиеся от сожжённых зомби. За пленниками присматривал скучающий Лёхин помощник с карабином СКС на плече.

– Аватарки на перегоне от «Белокаменной» до «Ростокино» новую пакость удумали. Забираются на ветки над путями, твари зеленозадые – не при тебе будь сказано, Умар…

Машинист небрежно кивнул сильвану, устроившемуся на соседней ступеньке. Тот не отреагировал, но Егор заметил, как остро блеснули из-под бровей изумрудные глаза.

– …залезают, значит, и свешивают на лианах гнёзда угольных шершней. Перегон стрёмный, многие его на скорости стараются проскочить – ну и въезжают с разгона.

– Угольные шершни? – поднял голову Бич. – Знаю эту дрянь, не лучше Чёрного Роя. От них одно спасение – огонь. Я всегда с собой пару фальшфейеров ношу – если что, можно отмахаться.

– Во-во! – подтвердил кочегар. – Наши так и делают: мотают заранее факела из тряпок, а когда припрёт, макают в ведро с отработкой и зажигают. А я решил проблему кардинально: баллоны с огнесмесью на тендер, брандспойт на крышу рубки. Как вдаришь струёй по кругу – и всё, нету угольных шершней, одни угольки!

Он заржал, довольный своим каламбуром. Егерь ткнул пальцем в сваленную возле тележки амуницию:

– А это что за косплей?

– Так защита же – и от ожогов помогает, и от шершней тоже!

«Косплей» состоял из самодельного, толстой кожи, плаща, длинных перчаток-краг, уродливой кожаной маски, закрывающей всё лицо, очков-консервов (Лёха назвал их «гогглы») и главного аксессуара: антикварного солдатского шлема времён Третьего Рейха.

Егор живо представил себе ущелье между стенами великанских дубов, по дну которого жуком ползёт игрушечный поезд. Вот Лёха-Кочегар, закопченный, в своей игрушечной броне, забирается на тендер, со скрипом разворачивает турель и дугой выпускает дымную огненную струю.

Егерь примерил каску и со вздохом вернул на тележку.

– Одно слово – пироманьяк! И как ты только догадался взять всё с собой эту шайтан-трубу? Сокольники-то в другой стороне…

– А чего тут гадать? Я, как узнал, что ты собираешься с зомби воевать, сразу подумал: нет, шалишь, без моего агрегата дело не выгорит! На Лихоборах как раз ремонтники отстаивались – ну я и объяснил им, что к чему. Ни один не отказался!

Бич кивнул.

– Я на что-то подобное и рассчитывал. Нас трое, дядя Вова, ваша бригада – это ж кого угодно можно порвать на тряпки!

Лёха-Кочегар согласно мотнул головой.

– Не думал, что вы так быстро подоспеете. Яська сказала: не меньше суток топать, а вы вон, как скоро…

– Собак благодари. – егерь показал на Стаю, устроившуюся в тени клёнов. – Встретили, дорогу показали, записку вам отнесли. Белка, и та быстрее не обернулась бы, клык на холодец!

– Оно конечно… – Лёха сплюнул на мраморные ступени. – Но тому бедолаге это уже не поможет. Всего-то минут на пять опоздали…

Егерь нахмурился.

– Да, скверная смерть. Между прочим – обычная казнь друидов. Я про такое не раз слышал, видеть только не приходилось А себя не вини, быстрее было не поспеть. Вы и так эту штуку бегом волокли.

– Десять пудов без малого! – подтвердил машинист. – Хорошо тележку с Лихоборов захватили – валялась возле ангара, сварочные баллоны возить…

Бич огляделся. Возле крыльца устроилась кучка «зеленушек». Беглые пациенты спецсанатория грелись на солнышке, беззаботно галдели, бродили по поляне, пытались заговаривать с грачёвцами те шарахались и спешили убраться прочь.

– Слушай, чтоб два раза не вставать… – егерь кивнул на «зеленушек». – Подкинешь наших найдёнышей в Лосинку?

Лёхиному возмущению не было предела.

– Я? Опять? К зеленозадым? Прости, друг, тебя в виду не имел…

– Ничего-ничего. – вежливо отозвался Умар, прекрасно всё слышавший. – Не стоит извиняться, уважаемый Лёха, я уже привык к вашей грубости и нетерпимости.

Кочегар подавился и выпучив глаза, уставился на сильвана. Тот ответил немигающим, бесстрастным взглядом.

– Что, съел?

Егерь похлопал путейца по спине. Тот закашлялся..

– Вот тебе урок: осторожнее с подрастающим поколением! А в Лосинку я тебя соваться не прошу: добросишь до эстакады на Ярославке, и довольно.

– До Ростокина! – отрезал Кочегар. – И только из уважения к тебе! Глаза б мои их не видели…

– До Ростокина, так до Ростокина! – легко согласился егерь. Оттуда дадим знать в Лосинку, пусть забирают, как хотят.

– Как хотят, значит? А тебе на них совсем плевать? Тоже глаза бы их не видели?

Егерь подскочил, словно его кольнули сзади шилом, и обернулся. Чего-чего, а презрительного или хотя бы снисходительного отношения к «зеленушкам» его подруга не спускала никому. Тем более – любовнику.

Егор едва сдержал улыбку. Трёх часов не прошло, как они встретились недалеко от заброшенной церквушки. Девушка была в окружении дюжины здоровенных псов. Увидев егеря, она с визгом повисла у него на шее: «Сереженька! Любимый! Пришёл!..» Тот в ответ что-то успокоительно шептал ей на ушко и гладил по спине, вздрагивающей от рыданий.

– А мы тут как раз о тебе!.. – преувеличенно-радостно заговорил Бич. – Это ж кому рассказать, не поверят: и сбежала, и с нами сумела связаться, и даже Стаю на помощь привела!..

Девушка независимо вздёрнула острый подбородок.

– Лесть вам не поможет, обвиняемый! Ступайте лучше в лазарет. Палыч, который Виктор, хочет вам что-то сказать. Уверяет – важно…

Лазарет наскоро оборудовали в одной из комнат особняка. Туда отправили всех раненых – «партизан», «зеленушек», пострадавших во время скоротечного боя грачёвцев. Туда же поместили и Лискиных спутников – далеко не в самом лучшем состоянии.

– Виктор? Яськин отец, который Порченого скрутил? А он разве не?…

– Ева вытянула. Говорит – практически с того света. И вообще, хватит болтать, иди уже! Сам всё узнаешь.

***

– Яд называется Анк-Тэн, или «сок мёртвых корней». Его секрет известен только в Петровской обители – объясняла на ходу Ева. В малых дозах – а вашему приятелю досталось совсем чуть-чуть – он вызывает омертвление нервов, но не сразу, а постепенно, ползуче. Если бы не девчонка, спасти бы его не удалось. Сумасшедшая валилась мне на голову, отобрала баночку со слизнем и умотала. Ещё и крикнула напоследок: «За мной беги, старая кошёлка!»

– А ты?

– А что – я? Сейчас мне не до неё, но когда-нибудь доберусь и уж тогда…

Женщина говорила низким, почти мужским, сильно прокуренным голосом. Егерь любовался ею: круглое коричневое лицо, в лёгкой сетке морщин, с которыми не всегда справлялись чудодейственные лесные притирания, снежно-белые, седые волосы, ярко-синие глаза. Поверх егерьской «горки» накинут медицинский халат. «И где только она его тут раздобыла? – мелькнула мимолётная мысль. – Наверное, с собой возит, в заветном саквояже…»

– Я не о белке. С раненым что ты сделала?

– Когда я подоспела, первый слизень уже почернел и отвалился. Девчонка рыдала, билась в истерике, но при этом пыталась высасывать кровь из раны – как будто это могло чем-то помочь! Но у меня, на счастье, были ещё два слизня. Первый тоже сгорел от яда минут за пять, второй тянул из раны отраву часа полтора, пока не ссохся. А вот руку спасти, скорее всего, не получится. Яд сжёг нервные жгуты, она так и останется парализованной, да ещё ураганная гангрена… А в остальном, слава Лесу, ограничилось лёгочным спазмом, да блуждающий нерв слегка задело. Главное мозг не пострадал, а то всё, сливай керосин.

Егерь кивнул. Он подоспел к месту событий как раз вовремя, чтобы связать друида, оклемавшегося было после страшного удара по тестикулам – и с первого взгляда узнал в распростёршемся на траве человеке своего старого друга. Того, по чьему зову он когда-то примчался из Леса в далёкий Екатеринбург, спасать его единственную, обожаемую дочку от ужасов спецсанатория.

Впрочем, далеко злодей уйти всё равно не смог бы: свинцовый шарик из мощной, с тяжами из кожи чернолесских кикимор, рогатки ещё никому не прибавлял здоровья. Егерь не мог припомнить случая, чтобы Яська мазала с такого пустякового расстояния.

Раненый лежал на матраце, набитом душистым сеном – его, вместе с прочим полезным барахлом, принесли в усадьбу перепуганные грачёвцы. Увидев посетителей, Виктор попытался приподняться на локте.

– Лежи уж, герой! – Бич присел на стул. – Наслышан, как ты грибных шинковал.

– А, ерунда… – Виктор отмахнулся. – Было бы о чём говорить… Зомби, конечно, твари, живучие, но медлительные и неуклюжие – не то, что чупакабры. Но я хотел о другом…

И выразительно покосился на Еву. Докторша поняла намёк.

– Ладно, секретничайте, меня пациенты ждут. Только чтобы не смел вставать!

– Серьёзная тётка… – пробормотал Виктор, провожая её взглядом. – У вас в Лесу таких много?

– Это ты ещё не видел, как она стреляет! – похвастался Бич. – А вообще, Ева – уникум. Кстати, она в твоей девчонке души не чает, имей в виду.

– Как она тут вообще?..

– Если ты о Яське, то лучше всех. Я за ней присматриваю, как и обещал.

– Не сомневаюсь. Ну-ка, Серёг, помоги, замаялся уже лежать…

Егерь помог раненому сесть, подсунул под спину тощую подушку. При этом простыня съехала, открыв левую руку – почерневшую, неподвижно висящую, как плеть.

Виктор перехватил его взгляд.

– Докторша говорит: надо резать.

– Ева наш человек. Она политесы разводить не станет, если говорит «надо», значит, так оно и есть. И лучше её послушать, клык на холодец!

– Твоё любимое присловье? – Виктор невесело усмехнулся. – Некоторые вещи не меняются.

– А чего им меняться-то? Так я говорю: Еву лучше послушать. Были, знаешь ли, прецеденты…

– Да это ясно. Просто – куда я без руки-то? Снаружи ещё можно перекантоваться – протез там биомеханический, сейчас их недорого делают… Но туда, как я понимаю, мне теперь хода нет?

Бич отвёл взгляд. Зачем вселять в человека напрасные надежды? После трёх подряд слизней любой обречён провести остаток жизни в пределах МКАД.

– Ну, в общем, я так и думал. Да ты глаза-то не прячь, небось, не сопляк, стреляться не стану, справлюсь…

И заворочался, устраиваясь поудобнее. Егерь сунулся, было помочь, но напоролся на яростный взгляд. Виктор неловко, здоровой рукой поправил подушку.

– Одно хорошо: боль совсем не ощущается, а то бы я тут по стенам бегал…

Он кивнул на распухшую, страшно почерневшую кисть. Болезненные чёрные и багрово-фиолетовые полосы ползли от запястья к локтю и дальше, к плечу.

– Я, собственно, чего тебя позвал? Напарник мой, тот, что с пулевым в лёгкое – он, кстати, тоже на пакость эту зелёную подсел – непростой малый оказался. Давай так, Серёга: я тебе изложу всё, как есть, а ты уж решай, что с этим делать…

***

– Как плечо-то? Болит?

Они сидели, привалившись спиной к постаменту. Стражи Грачёвской усадьбы за тридцать лет обзавелись пышными гривами из проволочного вьюна и дикого винограда, но кое-где камень всё же проглядывал сквозь зелёное кружево. Егор пригрелся на вечернем солнышке и едва слышно похрапывал. Умар так и сидел на прежнем месте, поигрывая прутиком. На то, что творится вокруг он, как обычно, не обращал внимания.

Чекист поправил повязку с простреленной конечностью.

– Да ничо, терпимо. Врачиха эта, егерьша, картечины вынула без всякой анестезии, прикинь? Я аж взвыл: что ж ты, лярва, в живом человеке железками ковыряешь? А она как зыркнет глазищами своими синими, я аж язык прикусил: «Ты, боец, фуражку чекистскую, видать, для форсу нацепил? Если нет – терпи, не ной, другим куда хуже…»

– И как? – заинтересованно спросил Бич. – В смысле – дальше-то что?

– А ничто. Смазала руку какой-то дрянью, перевязала – уже почти не болит.

Да… – егерь с хрустом повращал плечами, разгоняя усталость. – Повезло нам, что Ева оказалась в Лихоборском депо. Кстати, остальные твои парни куда подевались?

Чекист немного подумал.

– Мехвод в больничке, дрыхнет после её микстурок – очень уж его помяли. Яцек с Сапёром за барахлом пошли, которое мы в церкви спрятали.

– А тот, чернявый?

– Мессер? Он, того, как бы сказать… по подвалам, в общем, шарит. Вбил, понимаешь, в голову, что у Порченого тут закопаны клады! А что, надо было запретить?

Егерь пожал плечами.

– Да сколько влезет! Что с боя взято, то свято, так? И потом, всё одно эти… – он кивнул на фермеров, – они так и так подчистую всё подгребут, как только мы отсюда свалим.

– Это уж точно. – судя по выражению лица, Чекист остро сожалел, что не может организовать для пособников Порченого заседание Ревтрибунала. Или, хотя бы, особую тройку.

– Правильно говорил Мехвод, селюк – он завсегда селюк. Что Хорёк, что эта вот сволочь…

– А может, спалить тут всё к гребеням? – кровожадно предложил Лёха. – У меня ещё полтора баллона огнесмеси. Халабуды эти, усадьбу – а вот нефиг штоб!

– Это ты брось! – всполошился Бич. Соратники, похоже, готовы были наломать дров. – Тоже нашлись, фойеркоманда, каратели… Там же женщины, ребятишки, где им жить? В Дружбу подаваться? Так у них своих хватает…

– Людям здесь больше места нет. – раздался внезапно глухой, с металлическими нотками, голос. – Ни им, ни другим живым существам. Так решено, и так исполнится.

Бич от неожиданности вздрогнул, повернулся на голос – и выдал сложносоставную матерную тираду, которой не постеснялся бы и боцман парусного флота.

Перед крыльцом, опираясь на посох, стоял Трен.

– А ну все встали по стойке смирно перед дорогим гостем! Егерь вскочил и шутовски вытянулся во фрунт. – Стесняюсь спросить: за шо же нам столько счастья и сразу?

Как обычно, в минуты сильного возбуждения, он густо уснащал речь нарочитыми «одесскими» оборотами.

– Того, кто называл себя Эреманом, мы забираем. – продолжал друид, не обращая внимания на эскападу Бича. – И это тоже решено. Остальных мы будем судить.

– «Мы»? – егерь сощурился. – Это кто тут такой акадэмик, шо о себе на «мы», как…

С кем он собирался сравнить Трена, Егор так и не узнал. Из кустов появилась ещё одна фигура в серой, до пят, мантии, с посохом в руках. За ней вторая… третья… четвёртая.

Бич икнул и громко, судорожно, сглотнул.

– Вылазь, братва: станция Хацепетовка, поезд дальше не пойдёт.

– В его голосе звучала горькая ирония. – Думали, наших геморроев уже всё? Чтобы да, так нет – они ещё нам сделают вырванные годы, клык на холодец!