XXX

– Матка боска, а я-то разумел, же то вшистко байки… прошептал Яцек. От потрясения он, сам того не замечая, немилосердно путал польскую и русскую речь.

– То по просту… о чем только не розмовльяли: то есть в Измайлово, то есть в Запретном Лесу, то есть в Лосинке… А оно – то гдже! Дльячего никт о том не вье… пшепрашем, никто не знает?

Как и предупреждал Кубик-Рубик, «партизаны» дожидались в дружбинском парке. Поляк сразу узнал Бича и Егора. Они недавно встречались – тогда после стычки с золотолесскими наёмниками «партизаны» приволокли егеря в шинок Шмуля на носилках – беспомощного, отравленного, с распоротой ногой. Узнав, что старые знакомые собираются в Грачёвку, и мало того, полностью в курсе их миссии, Яцек долго не раздумывал. Не прошло и четверти часа, как группа, увеличившаяся до пяти бойцов, вышла на Фестивальную и направилась по следам Чекиста и его бойцов.

– Почему же никто? – егерь пожал плечами. – Дружбинцы, к примеру, отлично знают – и называют его ОтчеДерево. Правда, с чужаками на эту тему не откровенничают.

Егор приставил ладонь к глазам козырьком – летнее солнце слепило немилосердно.

– Сколько в нём высоты, метров двести?

– Триста пятьдесят, клык на холодец! Сам мерил.

– Ты? Как?

– С рулеткой наверх не лазил. Дальномеры тут тоже не помогут, так что и пришлось по старинке: рейки, транспортир, угловое расстояние… Школьный курс геометрии, помнишь? Не слишком точно, но уж как есть.

– А толщина ствола? Её-то измерить проще! Берешь моток шнура…

Егерь покачал головой.

– К ОтчеДереву другой раз лучше не соваться, что-то там нечисто. Не знаю, в чём дело, местные не говорят. И выяснять не собираюсь – оно мне надо?

Они стояли на крыше башни-«лебедя». С высоты, как на ладони, просматривалось зелёное море, вспучившееся бесчисленными волнами на месте разрушенных зданий, торчащий на западе шпиль Речвокзала, и по соседству – обглоданные Лесом и непогодой семнадцатиэтажки. А на северо-востоке, рукой подать, возвышался пологий холм. Склоны кучерявились лиственными рощами, а на вершине…

Дерево, венчающее холм, было поистине титаническим – куда там прочим лесным переросткам, едва дотягивающим до жалкой сотни метров! Немыслимых размеров крона, верхушка которой терялась в облаках, раскинулась на верных полкилометра, укрывая своей тенью сразу несколько кварталов.

– Всё равно, нездрозумляю… – Яцек справился с потрясением и рассматривал ОтчеДерево словно редкую диковину на прилавке старьёвщика. – Пся крев, таке колос повинно… должно вьедать с любой высотки!

– А ведь верно! – встрепенулся Егор. – Я как-то раз поднялся на шпиль ГЗ, там есть технические балконы – но ОтчеДерева не видел. Хотя и в бинокль глядел, и в подзорную трубу! А вот огрызок Телебашни оттуда просматривается, хоть до него и гораздо дальше.

Во время экспедиции в Шукинскую Чересполосицу он имел возможность полюбоваться знаменитой башней вблизи – вернее, тем, что от неё осталось.

– Да, история непонятная. – кивнул Бич. – Ясно, что с земли его не увидишь – в Лесу вообще мало открытых горизонтов, всюду деревья. Но ведь ОтчеДерево не видно не только с высоток, но и с точек поближе – скажем, с крыши Речвокзала или с башен Москва- Сити.

– Ты и туда забирался?

– Делать мне нечего! Яська рассказывала. И вообще, Студент, не перебивай старших, дурная это манера!

– Да я чё, я ничё…

– А раз ничё – слушай. Думаешь, зачем мы сюда поднялись?

– Ну… хотел мне всё это показать?

– Делать мне нечего, устраивать тебе ликбез! – хмыкнул Бич. – Просто надо было сначала на него посмотреть. Тут ведь какое дело: раз мы увидели отсюда ОтчеДерево, то и дальше с пути не собьёмся, выйдем куда нужно.

– А что, можно его не увидеть? – изумился Егор. – Эдакую-то громадину?

– Ещё как можно. Некоторые подолгу пытались разглядеть ОтчеДерево, но не видели даже холма – только туманная мгла по всему горизонту. А потом сутками плутали, ища дорогу в обход. В чём тут дело – не спрашивай, понятия не имею. И никто не знает.

Егор помолчал, любуясь лесным чудовищем. Чтобы рассмотреть крону, приходилось задирать голову – и это на расстоянии не меньше километра!

– Ты тут не в первый раз?

– В третий.

– И каждый раз его видел?

– Каждый.

Пауза.

– А сфоткать не пробовал?

Егерь посмотрел на напарника с жалостью.

– Сколько раз объяснять, Студент: не любит Лес, когда его фотографируют. Многие пробовали – всё время муть какая-то получается, разводы… И, кстати, знаешь, что самое любопытное?

– Что?

– Раньше здесь никакого холма не было, ровная местность.

– То есть, холм возник уже после Зелёного Прилива? Странно, я думал Лес не меняет рельеф…

– Так и есть. – егерь кивнул. – Разве что, появится провал, промоина – станция метро завалится, или, скажем, подземный паркинг. Может измениться русло речки, или возникнет болото, как к северу от ВДНХ. Но чтобы целый холм вылез – такого нигде нет.

– А тут, значит, есть?

– И тут нет. На самом деле это никакой не холм, а корневища ОтчеДерева. Со временем их занесло землёй – видишь, даже деревья на склонах выросли. Там, внизу, пустоты, коридоры, гроты – настоящие лабиринты, куда там университетским подвалам… Друиды вообще считают, что корни ОтчеДерева расползлись под землёй по всему Лесу и связаны с каждым деревцем, с каждой тростинкой.

– По всему, говоришь? – Егор с недоверием уставился на холм. – А на Полянах или, скажем, на ВДНХ – тоже?

– В корень зришь, Студент, уж прости за каламбур. Там – нет. И законы Леса там тоже не действуют. Вот и думай: совпадение это, или совсем даже наоборот.

– Вот даже как? А почему об этом не знают университетские учёные? Это же совершенно другой взгляд на всю биологию Леса…

– А они в ОтчеДерево не верят. – ухмыльнулся Бич. – Своими глазами никто из них его не видел, фотографий нет, а болтовня друидов – она болтовня и есть. Сказки. Не верит Яша Шапиро в бабкины сказки, и никто в ГЗ не верит. А ОтчеДерево – вот оно. Стоит.

– Пшепрашем, пан егерь…

«Партизан» постучал пальцем по стеклу «командирских» часов.

– Тжеба же шпешич… надо поспешить. Часа через четыре стемнеет, а до той клятой Грачёвки ще дальёко.

– И то верно. – согласился Бич. – Расслабились мы что-то заболтались, а ведь за нас с Порченым никто не разберётся. хватайте рюкзаки – и вперед, в смысле, вниз, по лестнице. И смотрите, не навернитесь, а то там перила все сгнили!

***

Он опустил нос к земле, принюхиваясь. След не выветрился, и долго ещё не выветрится – во всяком случае, для его острого, как ни у кого во всём Лесу, нюха. Всё ясно – недавно, не больше двух восходов Солнца, по тропе прошли гладкокожие. Трое? Нет, четверо. Запахи сильные, яркие, особенно один – этот остро пахнет страхом и злобой.

Сейчас эти четверо в подвале у вожака плохих, но послание надо доставить другим – тем о ком думала гостья. Они на свободе, и если сделать всё, как надо – придут и избавят Стаю от плохих. И тут нюх не помощник, слишком далеко, никакой ветер не донесёт до шершавого собачьего носа тонкую струйку запаха, за которую можно ухватиться и бежать, бежать, перепрыгивая корни, подныривая под низко нависшие ветки, пока не окажешься на месте.

Выход один – подняться к Центру Мира, туда, где стоит Оно. Малой объяснял: Оно чувствует всех, кто ходит по Его корням – а значит, и тех, нужных добрых тоже. Иначе и быть не может, ведь Его корни повсюду. На севере они тянутся далеко за железные полосы, проложенные по земле, на востоке – утыкаются в самый край Мира, куда Малой настрого запретил ходить. И как-то раз даже побил Корноухого, вознамерившегося этот запрет нарушить. Но Корноухого больше нет, он ушёл, далеко, насовсем. И это грустно – с ним было весело, несмотря на вздорный, порой даже упёртый характер. Теперь в шкуре Корноухого бегает другой отвратительный, опасный, невыносимо смердящий чернотой.

Эту черноту распространяют плохие, те, что выгнали Стаю из парка. Она, едкая, ядовитая и способна, как уверял Малой, отравить даже Его корни – недаром их больше нет под парком. Зато и самим плохим нет хода к Центру Мира – каждый раз, когда они пытаются пройти, Оно застит им зрение и нюх, вынуждает петлять, долго, мучительно искать обходные пути. Недаром именно туда Малой увёл Стаю после облавы, чтобы отдохнуть, зализать раны, собраться с силами.

Подходить к Нему слишком близко не стоит – это Малой тоже объяснял, повторял много раз, пока каждый из Стаи не запомнил урок накрепко. Но это сейчас и не нужно: достаточно войти в рощу на склоне Центра Мира, и обычные чувства – зрение, слух, нюх – растворятся в огромной, празднично-зелёной с осенним лиственным золотом картинке. И если не отвлекаться на посторонние образы – картинка оживёт, и тут уж не зевай: вспыхнет, пробежит по зелёно-золотистым линиям Его корней весёлая искорка, и надо будет торопиться за ней, не отставая ни на один прыжок, и в итоге, искорка приведёт, куда нужно. Правда, это всё случится не на самом деле, а в навеянном Им сне – но зато можно запомнить дорогу, чтобы потом, удалившись от Центра Мира не ошибиться, не тыкаться туда-сюда в напрасных поисках.

Он весело, обрадовано тявкнул – оказывается, нужные добрые совсем рядом, всего в четверти часа бега от Центра Мира. Пять расплывчатых зеленоватых фигур, одна из которых подсвечена звёздочками-блёстками. Всё верно, именно к этому доброму и обращены мысли гостьи, это его она призывала на помощь. Но сам он этого не видит: добрые – они, конечно, умеют делать много всяких хитрых штучек, но в главном глухи и беспомощны, хуже трёхмесячного щенка.

Что ж, цель найдена, теперь поручение исполнить совсем просто. Правда, добрые зачем-то забрались на высокую башню, и так не хочется карабкаться по твёрдым холодным ступеням, где повсюду острые обломки и ржавые прутья, о которые так легко поранить подушечки лап. Нет уж, лучше подождать внизу – ведь не навсегда бестолковые добрые забрались на эту верхотуру, спустятся же они когда-нибудь?

Осталось весело помахать хвостом, благодаря Его за помощь, тявкнуть и потрусить вниз с холма, радуясь пузырящимся во всём теле искоркам радости и едва сдерживаясь, чтобы не перейти на беспечный щенячий бег. Пока ещё рано забывать об осторожности: мало ли, какие напасти таятся в густой траве?