XXI

– Не дрыгайся, соска! – повторил голос. – И придуркам своим скажи, чтобы стволы бросали!

Оба бойца уже стояли спина к спине – приклады у плеч, взгляды шарят по зарослям. Виктор по-кошачьи мягко откатился за корень, и заклацал затвором.

Никого. Только поскуливают в стороне от костра «зеленушки».

– Что ж вы такие упёртые… – продолжал невидимый с нотками скуки– Было же сказано – не дрыгаться! Ну, значицца, сами и виноваты…

Кусты с хрустом раздвинулись, из мрака выступила тёмная фигура. Высокая, нелепо скособоченная, широко разведённые руки с крючковатыми пальцами. Постояла, качнулась вперёд и зашагала – рвано, судорожно, ныряя всем телом, будто навстречу сильному напору ветра. Боец с перевязанной рукой опустил карабин и попятился.

В отсветах костра Лиска разглядела лицо гостя – и обмерла от ужаса. Землисто-серое с лиловыми прожилками, безвольно отвисшая нижняя челюсть, чёрный язык болтается в провале рта. И – глаза! Вернее, глазницы, из которых выпирает белёсая губчатая, похожая на раздавленный гриб, масса.

Т-дах!

Пуля ударила отвратительного гостя в грудь, но тот будто её и не заметил. Качнулся назад, выпрямился и, пока боец терзал затвор – в три шага пересёк поляну и, неестественно далеко выбросив руку, вырвал оружие у владельца. Второго бойца, так и не успевшего выстрелить, пришелец снёс взмахом другой руки – нечеловеческим, неестественным, словно палкой, прикреплённой к телу на шарнире. Сила удара была такова, что бедняга улетел через всю поляну, к завывающим от страха «зеленушкам».

Т-дах!

Т-дах!

Т-дах!

Виктор, встав на колено, торопливо опустошал магазин. При каждом попадании от пришельца летели клочья, но это, похоже, ему не вредило – монстр развернулся и пошёл на нового противника.

Т-дах!

Т-дах!

Затвор щелчком встал на задержку и Виктор, выматерившись, вскочил на ноги. Карабин он перехватил за ствол, как дубину.

– Ну, иди сюда, зомби хренов…

Из темноты метнулось вытянутое в прыжке тело – и сбило мужчину с ног. Он извернулся, пытаясь уйти в сторону перекатом, но другая тень, движущаяся вполне по-человечески, подскочила к нему и взмахнула прикладом. Тупой удар, и Виктор растянулся на земле.

Большая собака – это она прыгнула из кустов – обнюхала лежащего и подняла башку, корноухую, в болезненных проплешинах и торчащих клоках шерсти. Глаза у неё были как у той, первой твари – вытекающие из орбит сгустки губчатой субстанции.

Кошмарное существо беззвучно ощерило клыки. В лицо Лиске ударила густая волна трупного смрада.

Это было уже слишком. Ноги подкосились, и девушка мешком осела на траву.

Она пришла в себя от холодной струйки, льющейся на лицо, на шею, за воротник. Разлепила глаза – над ней стоял незнакомый мужик и поливал её водой из круглой, обтянутой кожей, фляги.

Девушка осторожно приподняла голову. Сколько времени она провалялась без чувств? Не слишком долго – вокруг только-только начал растекаться серенький рассвет.

– Что, соска, понравились тебе грибные?

Обнаружив, что пленница пришла в себя, владелец фляги довольно осклабился. Теперь Лиска могла его рассмотреть. Средних лет, в густой, до глаз, бороде. Брезентовая куртка, двустволка на плече – типичный для Леса облик фермера.

– Только зря ты размечталась – продолжал, скабрёзно ухмыляясь, фермер. – У их, грибных, енто самое дело не работает, сгнило. А у меня – очень даже работает. Хошь убедиться?

И тут же изобразил жестом как у него работает «енто самое».

«..Грибные? Это он о ком?…»

– Эй, колхозник! Тронешь её – найду и порву!

Виктор сидел возле едва тлеющего костра со стянутыми за спиной руками. Голова его была залита кровью. Струйки, кое-где уже подсыхающие, сбегали на лоб и щеки, заливали правый глаз.

Чуть дальше лежали валялись вниз два уцелевших бойца, тоже замотанные верёвками. Один из них извивался, пытаясь высвободить руки.

Колхозник подошёл к нему, пнул и повернулся к Виктору.

– Это кто ж у нас тут блеет? – осведомился он – Ты, болезный, скоро сам станешь грибным – а туда же, угрожаешь…

И ткнул большим пальцем за спину. Лиска обернулась – и заледенела от страха и отвращения.

Посреди поляны нелепой покосившейся статуей торчал давешний зомби. Она снова увидела то, что, складками выпирало из его глазниц – и едва сдержала рвотный позыв.

«Ну, уж нет! Больше эти сволочи моей слабости не увидят!»

– Я тебя в любом виде порву. – пообещал Виктор. – Хоть в грибном, хоть в ягодном. Сдохну, а порву!

– Сдохнешь-сдохнешь, уж будь уверен! – с готовностью посулил владелец фляги. – Но, сперва к делу тебя пристроят, как и остальных. Так что, ты давай, говори, потешься напоследок! Грибные – они у нас молчаливые, что люди, что собаки. Ни лаять, ни говорить не умеют!

– Зато ты, Семён Васильич, гляжу, шибко разговорчивый. К Хозяину в подвал захотел?

Говорил крепкий парень, одетый в кожаную, прошнурованную на груди и боках безрукавку. Бритая налысо голова носила, как заметила Лиска, следы грубо сведённых татуировок. На руки же парень времени тратить не стал – от кончиков пальцев до плеч они были покрыты переплетающимися символами самого брутального вида.

Видимо, угроза, адресованная «колхознику», не была простой фигурой речи – тот побледнел и испуганно зачастил:

– Ты чё, ты чё, Блудояр? Я ж того, шуткую! Сам посмотри, какая соска гладкая – попка, буфера, все дела! А то, давай, вместе её оприходуем? Ты первый, само собой…

– Я те оприходую! Ступай, «зеленушек» вяжи, пока не разбежались!

– Да я эта… я – как прикажут. Только с ранеными что делать, а?

– мужик кивнул на носилки. – На себе, што ль, переть?

– Да ты совсем без мозгов, как я погляжу! – хмыкнул парень. – Отбери шесть голов, которые поздоровее, и подпряги.

– А не станут?

– А в рыло? Не хочешь сам нести – заставь. Как – твои проблемы. Да, и псов распорядись привязать. Потеряются – Хозяин с нас башку снимет.

«Колхозник» тяжко вздохнул, выдал замысловатую матерную тираду и побрёл к жмущимся в кучку «зеленушкам». За ним потянулось ещё с десяток типов фермерской наружности. На застывшего посреди поляны «грибного зомби» они косились с опаской.

Лиска проводила его взглядом. Она не понимала ровным счётом ничего.

Ни-че-го!

Да, в Лесу встречались бандиты, но они промышляли исключительно грабежом барахольщиков, шарящих по уцелевшим зданиям в поисках ценностей. Но чтобы похищать людей? Зачем? Рабы, выкуп заложников, органы для трансплантации? Абсурд – о подобном обитатели Леса давно позабыли. Ходили, правда, смутные слухи об упырях из Щукинского Центра Крови, якобы ворующих детей. Да ещё родноверы-чернобожцы, обосновавшиеся в районе Большой Якиманки изредка захватывают пленников для своих кровавых ритуалов…

«…а ведь парень, осадивший «колхозника» Семёна Фёдорыча как раз на родновера и похож! Те тоже с головы до ног в наколках. И имя подходящее – Блудояр.

Но – где Ховрино, а где Большая Якиманка?»

Лиска поискала глазами Виктора. Тот, поймав её взгляд, виновато улыбнулся и пожал плечами. Девушка в ответ отчаянно замотала головой: «всё видела, всё понимаю, ты ни в чём не виноват!»

«…что ж, во всяком случае, сразу их не убили. Значит – есть надежда…»

– Всем слушать сюда! – зычно заорал татуированный – До вечера, кровь из носу, надо пригнать стадо в Грачёвку. И чтоб ни один не отстал, не потерялся! Я по головам пересчитал, не сойдётся счёт – собой замените. Всем ясно?!

***

Переход до Грачёвки обернулся для пленников сущим адом. Под конец Лиска шагала, как автомат, не реагируя на удары палок, которыми щедро осыпали их конвоиры.

На одном из привалов один из бойцов освободил руки и попытался бежать. Но далеко не ушёл – псы-зомби догнали и разорвали беглеца. Одна из тварей приволокла отгрызенную руку и положила к ногам Блудояра – так домашняя собачонка приносит хозяину мячик.

Раненых, которых несли на носилках, побросали по дороге. Дотащили только Ботаника – видимо, «слизни», наложенные на рану, сделали своё дело.

Так что водворение в клетку Лиска восприняла почти с облегчением – особенно, когда служитель, мывший пол в подвале, сжалился над ней и принёс ведро воды. Сбросить пропотевшие, грязные тряпки, омыть кожу чистой, прохладной влагой – какое же это было блаженство! К тому моменту она была так вымотана, что не обращала внимания на охранников, сбежавшихся поглазеть на эротическое шоу.

Вымывшись и прополоскав бельё, девушка почувствовала себя заново родившейся. Зрители к тому времени разошлись, и она решила осмотреть место, куда забросила её судьба.

Смотреть, как выяснилось, было особо не на что. Обширное низкое помещение с крошечными, под самым потолком, окошками, через которые скупо пробивался свет. В центре каменное возвышение – ей сразу вспомнилось слово «жертвенник». Кирпичная кладка стен в потёках плесени, чёрной, рыхлой, неистребимой в подвальной сырости.

В последний раз она видела спутников на привале, когда пленников вязали к брёвнам. Тогда на головы им натянули холщовые мешки. Хотели надеть и на неё, но Блудояр запретил. Он поставил Лиску первой в связке и пообещал избить, если привязанные за ней «зеленушки» будут тормозить процессию. А вот куда делись Виктор и второй боец, она так и не выяснила.

Хотя, если честно – не очень-то и пыталась. Под конец перехода она думала лишь о том, как сделать следующий шаг и не упасть замертво.

Её определили в одну из дюжины клеток, стоящих вдоль подвальной стены. Клетки разделяли одну от другой дощатые щиты, и когда Лиска попробовала достучаться до соседей – ей ответили только завывания и гвалт. «Зеленушки».

«Расспросить, разве, сердобольного уборщика? Пустой номер – судя по «колхознику» Семёну Васильичу, запуганы грачёвцы крепко…

…или попробовать? В конце концов, она ничего не теряет. В худшем случае, ей просто велят заткнуться. А в лучшем…»

В мечтах она видела, как очарованный, потерявший всякую осторожность служитель (недаром он облизывался на её обнажённые прелести!) сначала подробно описывает подвал, потом – здание, и наконец, отпирает клетку. В том, что у него есть ключ, девушка не сомневалась.

От этих планов её отвлёк тихий скулёж. Сперва Лиска не обратила на него внимания, решив, что это опять «зеленушки». Но нет – звук шёл откуда-то снизу.

– Ой, какой миленький!

На вид щенку было не больше трёх месяцев. Серый, в белых подпалинах, с куцым крючковатым хвостиком и толстыми лапами, он просунул лобастую головёнку между прутьев и изо всех сил старался привлечь к себе внимание. Лиска улыбнулась и подставила мокрому носу ладонь.

– Прости, угостить нечем… И откуда ты взялся в этом ужасном месте?

– Приблудился. Мужики с облавы вернулись, а он приковылял за ними.

Лиска вскочила, будто подброшенная пружиной. И как она прозевала появление уборщика?

Тот поставил на каменный пол ведро с тряпками и щётками, присел на корточки и погладил щенка. Тот повалился на спину и смешно задрал лапы, подставляя для ласки розовое брюшко.

– Он тут недавно появился. Когда Хозяин чупакабров сотворять затеял.

– Чупакабров? – Слово было смутно знакомо. – Это ещё что за твари?

– Лютые, не приведи Лес! Да ты, небось, сама видела – они вашего брата, «зеленушку», ловили.

Девушка кивнула. Она вспомнила – «чупакабрами» называли мифических собак-кровососов, байки о которых ходили в Америке в конце прошлого века. Видимо, кто-то из фермеров услышал это слово по телевизору ещё в замкадной жизни – и вспомнил при случае.

– Так я о чём? Порче… то есть, Хозяин, – уборщик опасливо оглянулся на дверь, – он этих чупакабров из обычных барбосок сотворяет, навроде, как грибных – из людей. Вот и послал мужиков ловить бродячих собак, а кутёнок за ними увязался. Хозяин и его хотел пустить на опыты, но передумал.

– Пожалел?

– Пожалеет такой… – мужчина невесело усмехнулся. – Плохо ты его знаешь, нелюдя!

– Да я его вовсе не знаю. Вот скажи: почему грачёвцы помогают этому гаду? Он вас что, запугал, заставил?

– А ты как думала? Тут его все боятся до судорог. Да и как не испугаться – друид! Но, главное: большая выгода через него пришла. Он, когда в Грачёвку пришёл – устроил лабораторию и стал варить всякие настои и порошочки.

– Наркоту?

«…клюёт, клюёт! Теперь главное – не спугнуть!..»

– Её тоже. Ещё лекарства. На Речвокзале за них большие деньги дают.

«…воистину, болтун – находка для шпиона! Впрочем, какой из неё шпион, в клетке-то?..»

– Деньги-то вам зачем? Или они желудями расплачиваются?

– Не, наличными. Золотом ещё, цепочками, кольцами – староста привозил, показывал. Сам-то он на Речвокзал не суётся, сдаёт товар через дружбинских. Большую выгоду с того имеет…

В голосе уборщика явственно сквозила зависть.

«… а с тобой, видать, не поделились? Тогда – вариант! Посулить денег, бранзулеток, Бич – если понадобится, сколько угодно добудет. Только как сделать, чтобы этот тип ей поверил? Н-да, задачка…»

– Староста деньги на Речвокзале тратит, или на Полянах? За МКАД-то особо не разгуляешься…

– Зачем на Полянах? – удивился словоохотливый уборщик. – Там можно и порошочками расплатиться. Порче… Хозяин то есть, делает особое снадобье, против Зова Леса. Правда, действует оно недолго, часов пять-шесть, но он обещает это поправить. И тогда – езжай, куда хошь, хоть в Питер, хоть в Париж, хоть на Канары. С деньгами везде хорошо!

– Враньё! – Лиска решительно рубанула воздух ребром ладони. Щенок от неожиданности вскочил и тоненько тявкнул. – Ну-ну, не пугайся, малыш… Я говорю – враньё всё это! Нет такого снадобья, потому что не может быть никогда!

«…а как же порошок, что всучил перед расставанием егерь? Он ещё, помнится, сказал, что это средство недавно появилось на Речвокзале. Может, это и есть продукция загадочного друида?..»

– Вот и я думаю, что враньё! – неожиданно легко согласился уборщик. – Сдаётся, Хозяин наших мужиков за нос водит, а те и рады! Что жадность с людьми делает, а?

«… а сам-то, сам? Вон, как глаза загорелись, когда заговорил о деньгах! Точно, завидует он старосте – и хорошо, и пусть…»

Сверху, с цокольного этажа долетел протяжный скрип – кто-то с натугой распахивал деревянную дверь. Лискин собеседник вскочил, с дребезгом опрокинув ведро. Перепуганный щенок кубарем кинулся прочь.

– Охти, беда… – руки его мелко дрожали, лицо покрылось бисеринками пота. – Припёрлись, ироды! Хозяин и холуй евонный, Блудояр. Что ж так рано, а? Обыкновенно они по ночам свои злодейства творят…

Он стал торопливо собирать щётки.

– Ты уж, эта… уж не болтай, о чём мы тут с тобой говорили, ладно? А я тебе лепёшек принесу, мясца вяленого, медку. Ежели тебя не сразу в грибные заделают – хоть полакомишься напоследок.

***

Голова раскалывалась. Он поднял руку, пощупал. Затылок сплошная ссадина, струйки крови запеклись на шее, плечах, собрались тёмной лужицей на полу.

Последнее, что сохранила память: его затаскивают в подвал, кто-то громко распоряжается: «этого в свободную клетку!» Руки у Виктора были связаны, но новоявленным тюремщикам это не помогло. Удар ногой – дюжий конвоир улетает в стену. Второй удар – ещё один дико воет, схватившись за пах. Разворот на пятке и…

Что-то тяжёлое обрушивается на затылок.

…как же тяжко выныривать из беспамятства! В глазах багровая пелена, сквозь которую едва различаются два неясных силуэта. Стоят в центре обширного помещения, углы которого утопают во мраке. За их спинами – массивное каменное возвышение, похожее на саркофаг.

– Господин, этот очнулся!

Голос был знаком. Он отдавал команды, когда пленников, привязанных, как африканских рабов, к длинным брёвнам, гнали сквозь бурелом в неведомую Грачёвку. И тот же голос запретил избавлять от мучений брошенных по дороге раненых: «Патроны переводить на всякую падаль? Повезёт – сами сдохнут, а так пусть их звери жрут!»

– Оставь его, Блудояр. Ты заставляешь меня ждать – я, кажется, велел привести подопытную особь?

Голос был незнаком. Гортанный, гулкий, совершенно лишённый интонаций – так мог звучать плохо настроенный речевой синтезатор.

– Слушаю, господин! Сию минуту, уже бегу!

Стараясь не делать резких движений, Виктор стёр кровяную кашицу, залепившую глаза.

Блудояр, коренастый татуированный качок в шнурованной безрукавке, вернулся, толкая перед собой девушку. Виктор её узнал – видел, как она, вместе с другими беглецами, ломилась сквозь кусты, прочь от МКАД.

Видимо, бедняжка совсем недавно подцепила Зелёную Проказу кожа успела приобрести нездоровый серовато-зелёный оттенок, но движения ещё не стали судорожными, дёргаными, как у других «зеленушек».

Но вот глаза… Им полагалось налиться зеленью – первый признак того, что болезнь проникла в организм. Вместо этого из орбит выпирала такая же дрянь, как у того зомби, в которого он высадил половину обоймы СКСа. Но только эта была не белёсая, а чёрная, отчего кажется, что «зеленушка» плачет каплями смолы.

И – запах. Сладковатый, непереносимый запах мертвечины волнами растекался по подвалу.

– Опять полное отторжение!

Человек говорил будто с самим собой. Он стоял к клетке спиной, и всё, что мог разглядеть Виктор – это длинный, но пят, балахон со спадающим на плечи капюшоном.

– Похоже, носителям Зелёной Проказы пересаживать некрогрибницу нельзя. Уже третий образец не приживается…

Татуированный сноровисто уложил «зеленушку» на саркофаг. Девушка – или чем она теперь стала? – не сопротивлялась, даже когда он стягивал ей руки и ноги кожаными ремнями.

– И куда её теперь? И так полны клетки «зеленушек»! Может, псам скормить? Заодно на харчах сэкономим…

– Ты глуп, Блудояр. – снова зазвучали искусственные обертоны. – Сколько можно объяснять: организм, изменённый некрогрибницей, не нуждается в пище. Он пожирает самоё себя, до полного истощения.

– А потом? Когда полностью истощится?

– Теряет подвижность и разлагается, как и положено трупу. Если не сжечь его раньше.

– Во, самое то! – обрадовался татуированный. – Так я распоряжусь насчёт дровишек? Её как сразу в огонь, или прикажете сначала прирезать?

– Никак не можешь забыть ваши идиотские ритуалы?

В нечеловеческом голосе прорезалось нечто вроде иронии. Блудояр набычился, отвёл глаза.

– Ладно, раз уж я обещал – имеешь право. Но придётся тебя разочаровать: «зеленушки» мне понадобятся. Я собираюсь проверить новый способ вживления некрогрибницы, а для этого нужно много материала. В том числе – и такого.

– Так вы же сказали, что им нельзя эту… как её… грибницу?

– Не слишком ли ты любопытен?

Качок раболепно согнулся, покорно уткнув глаза в пол.

– Уверен, вы добьётесь успеха, господин! Вы так мудры, так предусмотри…

– Твоя лесть ещё отвратительнее твоих привычек.

– Но, господин, это вовсе не привычки! Боги требуют…

– Умолкни.

Человек в балахоне обошла распятую на каменном ложе «зеленушку» и склонилась к её лицу. Виктор представил, как скрытое капюшоном лицо склоняется к глазам, заполненным отвратительной субстанцией, целует из – и его едва не вывернуло наизнанку.

– Проблема в том, что это были последние волокна. Проращивать некромицелий пока не выходит, а значит….

Блудояр преданно ел начальство глазами.

– …а значит, ты свяжешься с тем, из университета.

– С Вислогузом?

– Мне неинтересно имя этого слизняка. Через неделю, самое позднее, образцы должны быть здесь.

– Будет сделано, господин, сегодня же пошлю…

Кисть, выпростанная из рукава, ткнула в «зеленушку».

– Эту, так и быть, забирай.

Проводив фигуру в балахоне до двери, Блудояр преобразился – ни подобострастия во взгляде, ни угодливо изогнутой спины. Он подошёл к распятой на саркофаге «зеленушке» и начал деловито, по- хозяйски, срезать с неё одежду. Виктор окаменел – неужели, этот скот…

Но нет. Татуированный по-хозяйски похлопал «зеленушку» по голой ноге развязно подмигнул Виктору – и направился в дальний угол подвала, насвистывая на ходу весёленький мотивчик.

Вскоре он вернулся, неся на плече древнюю, огромных размеров, бензопилу. Открутил пробку на жестяном бачке, плеснул из бутыли мутной жидкости. Ещё раз подмигнул Виктору – и рванул шнур стартера. Движок закашлялся, выбросил сизое облачко и затарахтел. Блудояр ухватился за рукоятки, поднял тяжёлый агрегат и занёс над каменным ложем.

Виктор окаменел – он понял, что сейчас произойдёт. К визгу бензопилы прибавился другой, тошнотворный звук – хруст костей под стальными, остро отточенными зубьями. И нечеловеческий, пронзительный вопль того, что умирало на каменном ложе.

«…умирало? Или умерло раньше, задолго до того как легло на страшный пьедестал?..»

Он поспешно отвернулся. Увы, не настолько быстро, чтобы спрятать лицо от веера капель.

Кровь? Нет, что-то другое – гнойно-чёрное, густое, как смола, шибающее в ноздри нестерпимо-приторным духом разложения. Запахом перестоявшейся смерти.

Виктор уткнулся лицом в кирпичную стену. Разум спецназовца, натасканного на любые возможные ситуации, наотрез отказывался принимать то, что случилось за эти двенадцать часов. Зомби, подвал, некрогрибница, татуированный упырь-извращенец, холодный, рассудительный изувер в балахоне. Ещё немного, полшага – и рассудок ухнет в бездну, откуда уже не будет возврата.

Позади завывала, терзая неживую – или немёртвую? – плоть, бензопила. В клетках справа и слева, в такт ей, рыдали, выли, бесновались «зеленушки».

«Ад существует. Он уже здесь.»