XV

Всякий раз, когда Сергей оказывался на Садовом Кольце, его пробирала дрожь – таким непривычным было для человека, привыкшего к сплошной путанице ветвей над головой, зрелище бездонного, в половину горизонта, неба над крышами домов.

Сами здания изменились мало. Глаз привычно выхватывал спиральную башенку дома на Малой Бронной, краснокирпичный куб концертного зала Чайковского, казённый сталинский фасад здания на углу Малого Козихинского. Чахлые деревца и кустики пробились сквозь кирпичную кладку на крышах, бороды плюща, дикого винограда и проволочного вьюна украшали балконы и карнизы. А напротив – вставала к небу сплошная стена лесных исполинов, новый облик навсегда изменившегося мегаполиса.

Зелёный Прилив пощадил центр города – ту его часть, что возвышалась над третьим-четвёртым этажами. Потому что ниже был Ковёр. Сплошное одеяло из мха и лишайников, где пёстро- зелёное, где почти чёрное, где бурое, цвета запёкшейся крови, начиналось от внешнего тротуара Садового и, постепенно набирая мощь, достигало несколько метров в толщину. Оно взбиралось до окон четвёртых, а кое-где и пятых этажей; переулки поуже были затоплены им от стены до стены. Здания пониже, особенно в старой застройке, скрывались под слоем Ковра целиком.

Лоскуты живого одеяла захватившего весь центр по левому берегу Москвы-реки, в прочих районах Леса попадались редко. Сергей мог припомнить только два: несколько кварталов жиденького подобия Ковра в районе Коптева, да ещё Белый Дом на Краснопресненской набережной, на все сто с лишним метров высоты укрытый пушистой моховой подушкой.

За спиной зашуршало, и метко брошенный орех щёлкнул егеря по затылку. Он дёрнулся, едва удержавшись от ругательства, но оборачиваться не стал. Смысл? Юная зеленокожая хулиганка снова оказалась на высоте.

– Яська?

– Привет! Что, опять облажался, Длинный Карабин?

– Длинный Карабин – это Коля-каякер с его оленебоем. – буркнул Сергей, потирая ушибленное место. – А я так, погулять вышел.

Теперь можно было неторопливо, не теряя достоинства, повернуться. Девчонка совершенно по-детски раскачивалась в петле из лиан, украшенных мелкими бело-оранжевыми цветами, качелях.

– Куда мне с тобой тягаться, с такой ловкой и проворной? Да и старею…

Это была их игра: Яська незаметно подкрадывалась к Сергею, а тот пытался её обнаружить. В случае проигрыша белка должна была отдать победителю свой хвост. Пышный, рыжий, излюбленный аксессуар почтовых белок, этот хвост сейчас свешивался с ветки – и егерю захотелось хорошенько за него его дёрнуть. Но – нет, нельзя! Хвост пришит на живую нитку и непременно оторвётся, поскольку служит своего рода «ложной целью» для огромных пауков-птицеедов, охотящихся в средних ярусах Леса. К тому же, белка ни за что не простит такой фамильярности, затаит обиду надолго.

Девчонка оглядела егеря с головы до пят и скептически хмыкнула.

– Стареешь, значит? А наши девчонки считают – ты ещё вполне ничего. Просили познакомить.

– А ты?

– А вот фиг им! – Белка озорно высунула острый язычок. – Чтоб я уступила лучшего клиента?

Яська состояла в доверенных курьерах сообщества егерей – к ней обращались, когда требовалась особая конфиденциальность. О её дружбе со знаменитым Бичом знал весь Лес.

– Туда намылился? – Яська кивнула на противоположную сторону Садового.

– Заказ, что поделать! – вздохнул егерь. – Это недалеко, квартала полтора. За полдня обернусь, клык на холодец!

– Не зарекайся! – Белка, извернувшись, постучала по стволу дерева. – Скверное это место – Ковёр, скверное и пакостное. Зря ты туда лезешь…

Белки не любят центра города. Здесь они теряют свой главный козырь – способность стремительно и почти бесшумно передвигаться в трёх измерениях древесных крон. Зеленокожие девчонки, выбравшие своим занятием доставку почты, образовали в Лесу независимое сообщество, подчиняющееся строгим кастовым правилам, среди которых есть и такое: «не суйся на Ковёр!»

– Ладно, дело твоё…

Яська потащила из-за спины крошечный ранец, размером не больше офицерского планшета – в таких белки носят корреспонденцию.

– От дяди Вовы?

– Угу. И ещё два. Я по дороге заглянула в Серебряный Бор. Там сейчас оттягиваются Вернер с Конезавода и Уочѝви-танцовщица. Оба ответили.

– А другие?

– Отсюда отправлюсь к Нгуену, потом по остальным.

Собираясь на Ковёр, Сергей сообщил коллегам-егерям о предложении Трена. И добавил собственный совет: «ни за что не связываться с друидом!»

Он распечатал письма. Так и есть: благодарят за предупреждение и обещают подумать. Что ж, егеря народ вольный и решать будут сами, но к нему они обычно прислушиваются…

Третье письмо было от старого егеря, которого Яська застала в Шмулевом шинке. Он, оказывается, уже успел получить предложение – причём не из Обители, а с Речвокзала, от Кубика Рубика. Сергей ухмыльнулся. Что ж, Трен действует предсказуемо…

– Ладно, Ясь, спасибо. Пойду я.

– Потом куда – на Речвокзал, ВДНХ?

Егеря нередко брали заказы через тамошних посредников, и белка, разумеется, об этом знала.

Сергей помотал головой.

– Нет, на этот раз в ГЗ.

Белка спрыгнула с качелей и подошла к нему вплотную. Встала на цыпочки и неловко чмокнула в щетинистую (последний раз брился сутки назад, в Петровском) щёку.

– Только береги себя… Кожаный Чулок!

Прыжок – и пышный, рыжий с белым кончиком хвост мелькнул, растворяясь в густой листве. Сергей проводил её взглядом и начал расшнуровывать «Ермак».

Давным-давно, наверное, ещё до изобретения колеса и выплавки меди, люди придумали это приспособление для ходьбы по рыхлой поверхности – неважно, топь это, глубокий снег или зыбучие пески. Изобретение отличалось крайней простотой и сделать его можно, что называется, на колене, из простейших материалов – для этого нужны только нож и сколько-нибудь прямые руки.

Сергей отыскал стебель древовидной лианы в два пальца толщиной, начавший уже высыхать. Разрезал на куски метра по полтора и сделал на концах глубокие насечки. Теперь пришла очередь другого материала – благо его в Лесу было предостаточно. Нарезав пучок проволочного вьюна, егерь скрутил из него жгуты и сплёл из них длинные, плоские косицы. Оставшимися жгутами он плотно замотал концы согнутых в виде петель обрезков лиан, так, что получились то ли мухобойки, то ли примитивные теннисные ракетки. Осталось соорудить из «косиц» сетку – и ковроступы (так, по аналогии со снегоступами назывались эти нехитрые приспособления) готовы.

Последним штрихом стали петли для ступней. Егерь вдел в них башмаки, потопал, потряс ногой – и остался доволен результатом.

Пришла очередь «цеплялок» – особых инструментов, в виде обыкновенных вил, только с плоскими, удлиненными зубьями, загнутыми, на манер мотыги, под прямым углом. Пару таких приспособлений он заказал у кузнеца в Петровском, а ручки выстругал на месте. Осталось приторочить цеплялки к «Ермаку» – и можно идти.

Передвигаться по Ковру привычным способом невозможно – ноги проваливаются по середину бедра, превращая каждый шаг в сущую пытку. Прибавьте к этому воду, пропитывающую глубинные слои, а так же несметные полчища насекомых и змей, обитающих в его пористой толще – и станет ясно, что без ковроступов на Ковре никуда. Они распределяют вес тела по неверной поверхности и, если и проваливаются, то едва на пару сантиметров.

Егерь поставил ногу на мох. Тот послушно спружинил, принимая вес пришельца. Между косицами проступила вода – недавно прошёл дождь, и губчатая масса была насквозь пропитана влагой. Но это было даже на руку – мокрый Ковёр держит нагрузку значительно лучше, а значит, и идти можно быстрее.

С удалением от кромки, толщина зелёного одеяла росла. Метров через пятьдесят в нём было уже не меньше метра, и от каждого шага поверхность шла волнами, будто он шёл по плотной массе силиконового геля или по поверхности пруда, накрытого толстой прозрачной плёнкой.

Что-то мелькнуло в зелёных «волнах». Пустая хитиновая скорлупа – выпуклый щит, головогруди, зубчатые короткие, очень широкие передние конечности, вооружённые прямыми когтями. Тело, составленное из широких колец и два хвоста с длинными шипами.

Останки медведки, только здоровенной, размером с кошку. Эти существа проделывали ходы в толще Ковра, питаясь насекомыми, личинками, мелкими змеями и прочей живностью. На поверхность выбирались редко – видимо, эту выгнала наверх дождевая вода, затопившая скрытые в глубине ходы и галереи.

Сергей пригляделся: пустые хитиновые оболочки были шершавыми, словно изъязвленными крошечными свёрлами.

Так и есть. Работа Пятен.

Он шумно втянул носом воздух. Пятна движутся бесшумно и к тому же, обладают способностью к мимикрии. Их выдаёт только запах, едкая вонь нейротоксина, которым Пятна парализуют добычу – от мелких многоножек до чересчур беспечного барахольщика. Парализуют, облепляют недвижную жертву и сутками остаются на месте, постепенно растворяя и поглощая ещё живую плоть.

Вроде, ничем подозрительным не пахло.

"…что ж, уже хорошая новость…"

Посочувствовав невезучему созданию, Сергей пошагал дальше, высоко задирая колени и не забывая через каждые десять- пятнадцать шагов останавливаться и старательно принюхиваться. Он пересёк площадь, оставил справа обомшелый столб, в котором едва угадывался памятник Маяковскому, и углубился в перспективу Тверской.