Они – это мы. Только позже

Пять лет назад Наталья совершила смелый поступок – предложила мужу жить под одной крышей с его мамой. Своим алгоритмичным умом она выстроила целую систему разумных аргументов в пользу такого союза: «Дорогой, у нас сейчас есть один ребенок и вот-вот появится второй. Через какое-то время маме может понадобиться гораздо больше помощи, значит, лучше всем быть поближе. Да и нам когда-то придется постареть. Я хочу, чтобы наши дети видели, как мы заботимся о своих родителях. Впитывали бы это поведение и потом точно так же вели себя по отношению к нам. И своих собственных детей, наших внуков, воспитывали бы по нашему примеру».

– На самом деле это исключительно эгоистичная позиция, – признается Наталья. – Я убеждена: эмоциональный контакт бабушек с внуками качественно другой, нежели у родителей с детьми. И без него дети не смогут вырасти в полноценной среде. А затем – привить правильные ценности своим собственным детям, нашим внукам.

И тут же возражает сама себе:

– Нет, я не сторонник патриархальных семейных отношений. Я не готова жить в деревне большим кланом, вспахивать поля, придерживаться домостроя и делать все, что делали наши предки. Но я хочу сохранить нормальные человеческие отношения, уважительные, добрые, любящие, где каждый занят своим делом. И в которых нет латентного насилия.

Термин «скрытое насилие» не вполне вписывается в парадигму этой истории. Вроде бы все бабушки и дедушки окружены вниманием и счастливы. Но в повседневной жизни латентное насилие принимает самые разные формы, иногда едва уловимые. Что мы делаем, когда наша бабушка или, дай бог, прабабушка в сотый раз делится с нами какой-то историей? Мы сочувственно киваем, потом начинаем рассказывать наперед, что происходило дальше, а в какой-то момент вежливо отключаемся от общения. Это отключение – тоже переход в состояние латентного насилия.

– Родители, вернувшись в восемь вечера с работы, занимаются детьми. И если к ним подходит старушка-мать с вопросом: «Как у тебя дела?» – они бросают вскользь: «Все хорошо. Тебе чаю налить?» Это типичная зарисовка из жизни среднестатистической семьи, живущей в одной квартире несколькими поколениями. И ведь действительно – ну незачем старушку-мать беспокоить нашими переживаниями. У нее сердце, она нервничает. И вообще, как ей объяснить, что сегодня происходило? Много чего происходило. Но сказать «все хорошо» – это не сказать ничего. Рассказать же все как есть – это пережить все заново, а зачем?

– Но ведь мы так поступаем из благих побуждений: зачем человека беспокоить?

– Разворачиваем ситуацию. У вас дети есть? Вам бывает интересно знать, как у них дела? Вы приходите к своему ребенку и спрашиваете: «А что у тебя сегодня?» И слышите в ответ: «Все нормально». Почему-то хочется поподробнее, да? Вы хотите быть на связи, где-то помочь, подсказать, надавать тумаков, если есть за что. И для себя как для родителя это право мы считаем естественным. Но своим престарелым родителям почему-то в нем отказываем и на тот же самый вопрос отвечаем: «Да нормально все». Это то, чего мне бы хотелось избежать. Не надо думать, что они – это какие-то особенные старенькие люди. Они – это мы, только немножко позже.

Продав квартиру в Москве, Перязевы переехали в загородный дом. И стали жить вместе с 76-летней бабушкой. Родился младший ребенок. И однажды вечером на Наталью снизошло то, что в романтической литературе и практической психологии называется озарением.

Стоял сырой март, но в доме было, как обычно, тепло. В гостиной горел камин. Луке было около пяти месяцев, он учился ползать. Смешно раскачивался, мотал головой, упрямо пытался доползти до цели – игрушки, брошенной на ковер. Бабушка ползала по полу вместе с ним. Наталья сидела на диване, как она сама говорит, с гормональными сдвигами на фоне лактации. Женщины в таком состоянии чувствуют мир очень остро. В фотографии есть термин «глубина резкости изображаемого пространства». После рождения детей резкость изображаемого мира у женщины обычно накручена до предела. Меняется оптика, смещаются фокусы. «Галине Петровне семьдесят шесть, она ползает по полу с этим клопом, и всем кайфово, у всех эмоции бьют через край. Видно, что они не пытаются напоказ мне эти эмоции предъявить. А когда мне будет восемьдесят, как оно у меня будет?» – подумала Наталья.

Камин должен гореть

Наши дети живут не в таком мире, в каком жили мы. В них вкладывают много и сразу: они с детства учат иностранные языки, лучше понимают себя, знают, кем хотят стать в будущем. Они могут дауншифтить в Индии, волонтерить в Африке, вести бизнес в Европе. Для них действительно открыт весь мир.

– Я нарисовала себе картину: дети окончили школу, получили профессии и, свободные, разлетелись. С кем останемся мы с мужем? С кошками и собаками в лучшем случае. Нет, животных мы любим, но иногда хочется чего-то большего. И целью нашего воссоединения с бабушкой была в том числе и социализация. Чтобы человек не был одинок. Не потому, что ему захочется пресловутый стакан воды, а потому что ему необходимо общение. А в моей семье – все долгожители. И если я со своей предпринимательской деятельностью не скопычусь значительно раньше, у меня есть неплохие шансы дожить до восьмидесяти. А мужчины, по статистике, в России живут меньше женщин. И получается с вероятностью пятьдесят на пятьдесят, что в свои восемьдесят лет я останусь с кошечкой и собачкой. Я поняла, что не хочу быть зависимой от старости. И в то же время не хочу, чтобы мои дети были зависимы от меня.

Когда Наталья в детстве с родителями уходила в байдарочные походы, ее бабушка на три недели оставалась дома одна. На всякий случай соседей просили за ней присмотреть, зайти на пять минут раз в день, спросить, не нужно ли чего, купить продукты, если закончатся. Плотные соседские отношения позволяли быть уверенными в том, что все будет хорошо. Перязева с детства усвоила: взрослые несут ответственность за своих стариков. Получается, наша зависимость от детей и зависимость взрослых детей от нас – это две стороны одной медали. Когда мы рожаем детей, это наш выбор, мы понимаем и принимаем всю меру ответственности – болезни, подгузники, первые зубы. Но когда стареет родитель, у его детей нет выбора. Они оказываются в моральной ловушке. Они должны заботиться о нем – это святая обязанность, прописанная еще в пятой заповеди Моисеевых скрижалей: «Почитай отца своего и матерь свою, чтобы тебе хорошо было и чтобы ты долго прожил на земле». А если родитель на восьмом десятке словил Альцгеймера, стал полностью зависимым и превратился в обузу для всей семьи? Почему нельзя найти отцу или матери хороший пансионат, где о них будут заботиться лучше, чем дома? И посещать их там всей семьей несколько раз в неделю. Разве у Моисея написано, что такая забота – это зло и предательство?

Именно такой «ловушки» Наталья не хотела своим детям:

– Я всегда была против этого принципа: «Я тебя родила, меняла тебе подгузники, теперь твоя очередь». Во-первых, поменять подгузники взрослому человеку не так-то просто, это требует определенного профессионализма. Сменой подгузников должны заниматься те, кто понимает, как это делать. У них это получится максимально гуманно, с правильным подходом, эмпатией нужного уровня. Если это мои собственные дети, которые пришли после работы, а тут я со своими подгузниками, уровень эмпатии, мягко говоря, может скатиться к нулю.

В общем, Наталья поняла: надо сегодня сделать что-то такое, чтобы спустя сорок лет спокойно жить. Что это – бизнес-идея или просто ответственное отношение к собственному будущему? А может, не только к собственному?

Казалось бы, Перязевы могли своим айтишным бизнесом заработать достаточно денег, вложиться в какой-нибудь надежный инвестиционный фонд, обеспечить себе в будущем пассивный доход, жить на него припеваючи, пока есть силы, а когда не станет – избавить себя и своих детей от лишних волнений: мало, что ли, в стране других хороших пансионатов для престарелых? Но этот вариант Наталья для себя не рассматривала. Не такой у нее характер: все, что связано с пассивностью, ей просто неинтересно. Жизнь должна иметь смысл, а это возможно только в том случае, если ты непосредственно принимаешь участие в том, во что веришь. Стать богатой старухой среди нищеты и разрухи – для Перязевой это равносильно жизненному краху. Но если уж на что и влиять, то влиять глобально. Наталья решила: старость должна стать счастливой и комфортной не только у нее лично, но у всех. А для этого надо изменить очень многое, прежде всего в общественном сознании.

Люди, способные в настоящем разглядеть будущее и повлиять на него – визионеры. Люди, способные воздействовать на общественное мнение и принятый ход вещей – социальные предприниматели. Перязева – и визионер, и социальный предприниматель.

«Дом у парка» открылся в июле 2015 года. Перязева вложила в него деньги, заработанные в IT-бизнесе.

Сколько конкретно нужно денег, чтобы открыть дом престарелых?

– Если вы пришли на этот рынок играть вдолгую, с горизонтом развития на двадцать-тридцать лет, то заходить надо основательно, с большими деньгами, с качественным архитектурным проектом, с простроенным менеджментом, с визионерским развитием, когда ты понимаешь, что, как и где будет меняться, – считает Наталья. – И это миллионы и миллиарды рублей. Но если ты приходишь с мини-бизнесом и настроением «я хочу творить прекрасное», вложения могут быть и в районе миллиона. Снять коттедж и сделать его удобным для проживания можно с очень небольшими деньгами. Если говорить о моих стартовых инвестициях, то они были в районе полутора-двух миллионов рублей. Но это не тот путь, который я кому-то могла бы порекомендовать. Это был мой путь трудных ошибок.

– О чем вы?

– О количестве потраченных нервов и о приобретенном опыте, без которого обычный человек точно сможет прожить.

Первый «Дом у парка» появился в Лианозове, районе на северо-востоке Москвы. Наталья называет его в чистом виде экспериментальной моделью. И утверждает: «На самоокупаемость и прибыль реально выйти в течение первого года. Но здесь надо понимать, с чем ты стартуешь – с четким планом или с фантазией, как у меня. Во втором случае этот срок может значительно увеличиться, потому что по дороге ты обязательно совершишь много ошибок. В подборе помещения и персонала, в маркетинговой стратегии и тактике. Но если делать все по правилам, с трезвым умом, то в течение года на прибыль выйти можно».

– А почему ты делала не по правилам?

– Все, что я делаю, во многом не благодаря, а вопреки. Это не значит, что я игнорирую логику и живу вне закона. Но я готова принимать риски и с ними справляться. Я очень легко адаптируюсь к изменяющимся условиям. Это одна из моих главных способностей: я могу переработать практически любую ситуацию в позитив. У меня встроенный тумблер превращения всего в положительную энергию. Наверное, это одна из составляющих предпринимательского мышления, ведь если зацикливаться на негативе, ты просто не сможешь выдержать тот уровень стресса, с которым приходится иметь дело в бизнесе.

Первый дом был рассчитан на тридцать три постояльца. Условия идеальные, персонал внимательный, осталось только распахнуть двери – и тут же выстроится очередь. Ну, а если выстроится не сразу, то надо просто донести до людей свои ценности. Главная из которых звучит так: «Вы не сдаете своих родственников в дом престарелых, а награждаете их возможностью жить другой жизнью». Наталья и ее команда были крайне удивлены, когда в первый месяц в доме поселилось всего четыре клиента. Динамики нет, денег на рекламу тоже нет, что делать – непонятно. Ясен лишь первый урок – предприниматель не может быть мерилом объективности и жизнеспособности своей идеи.

Наталья Перязева говорит, что внешний стресс для нее – главный источник энергии. Если не будет созидательного стресса извне, вместо него обязательно появится разрушительный стресс изнутри. Она начнет заниматься самокопанием, избыточной рефлексией, доведет себя до депрессии. Она, как лиственное растение, постоянно нуждается в углекислом газе, чтобы перерабатывать его в кислород. Этот избыток жизненной энергии нужно все время направлять в позитивное русло. Иначе и до самовозгорания недалеко. На этом топливе «Дом у парка» и вылетел на самоокупаемость, а потом и на прибыль. Снова помог стресс.

Стояла очередная подмосковная осень, слякотная и неяркая. В детском саду уже были клиенты. И еще в садике был камин. И не то чтобы Наталья постоянно думала об этом камине. Но он, как заноза, сидел в ее голове и саднил. Висящее на стене ружье должно выстрелить, камин должен гореть. Потому что камин не только греет и светит, но и создает настроение. Но как камин зажечь при детях? Дети не должны баловаться в этот момент, потому что любой уголек, одно случайное движение – и оставшуюся жизнь владельцы детского сада проводят по-другому. Даже воспитатель за всеми не уследит. Нужен кто-то, кого дети будут слушаться беспрекословно.

Так родился проект «Сказки у камина».

– А правда, что раньше телефонов не было?

– Были, но другие. Большие такие, с трубками, диском…

– Знаю, знаю, у нас на даче такой! Очень смешной телефон!

– Сейчас уже смешной. А лет через двадцать такие только в музее можно будет увидеть.

– А вы там тоже будете?

– Где?

– В музее, со старыми вещами.

– Ха-ха-ха. Буду! И вас дождусь там. Вместе звонить будем. Друг другу.

Бабушка Натальи Лариса Сергеевна в семидесятые годы собирала открытки. И среди прочих у нее была открытка по мотивам сказки Андерсена «Снежная королева»: Кай и Герда сидят на полу, бабушка читает им, сидя в кресле-качалке, а рядом горит камин. Эту картинку может воскресить в памяти каждый советский ребенок. Всплыла она и в голове Натальи – и тут же сработал встроенный тумблер превращения всего в положительную энергию. И материнский опыт тоже. Наталья знала: для детей важен фактор неожиданности. Они могут не слушаться хорошо знакомого человека, но при посторонних вполне прилично себя ведут. Воспитатель хорошо знаком, все его тонкие места дети знают очень хорошо, умеют им манипулировать. Значит, нужен кто-то новый.

– Но кто новый? Кто такой свободный новый, кто будет каждый раз новый? Тогда я вспомнила про дом престарелых, где скучающим обитателям нужен был какой-то досуг, интеллектуально и эмоционально понятный. В лианозовском пансионате тогда как раз жил Степан Семенович, в свое время работавший учителем русского языка и литературы.

Со Степана Семеновича все и началось: он приходил к детям и читал сказки. Затем появлялись новые лица, чтобы не возникло привыкания. Но и Степан Семенович продолжал приходить. Камин, сказки, необычное общение – привлекли новых клиентов как в детский сад, так и в дом престарелых.

– Нашей задачей было открыть двери. Показать, что здесь безопасно и комфортно. Потому что в массовом сознании дома престарелых – это страшно и непонятно. Но если постепенно твой ребенок знакомится с его жителями, а потом каждый вечер делится с тобой впечатлениями, и если даже он такой смелый, может, и тебе, взрослому, стоит прийти послушать, посмотреть? И родители потянулись за детьми. А потом стали смотреть на происходящее их глазами. Воспринимать проблему немощной старости шире и в целом. Для меня это был правильный знак: значит, мы делаем то, что надо, боремся с родительскими страхами. Детям-то не страшно – страшно нам.

– Протеста со стороны родителей не было?

– Когда мы начинали эксперимент, я очень опасалась этого. Мне хотелось, чтобы дети пошли к старикам, но я боялась, что родители посадят меня на кол с моими фантазиями. Но ни одного негативного отзыва не появилось. Ни разу. Родители говорили, как они рады, как это здорово, потому что у них нет бабушек и дедушек рядом или их нет совсем, но они понимают, как это важно, чтобы ребенок видел людей другого возраста. Я слышала от них, по сути, свои собственные слова, они стали принимать мои идеалы.