Главный вопрос — чем заполнен досуг.
Аристотель
Уильям Гладстон, четыре раза занимавший должность премьер-министра Англии в эпоху до Черчилля, имел необычное хобби. Он любил рубить деревья в парке около дома. Большие. Топором.
В январе 1876 года он целых два дня бился с вязом обхватом почти пять метров. Из дневника Гладстона мы знаем, что он ходил в парк с топором больше тысячи раз, часто брал с собой семью и делал из этого своеобразное шоу. Процесс оказывался настолько всепоглощающим, что у него не было времени думать ни о чем, кроме места, куда должен прийтись следующий удар топора.
Многие современники (одним из них был отец Уинстона Черчилля) критиковали Гладстона, называли его хобби деструктивным. На деле же Гладстон не только рубил, но и в большом количестве сажал деревья, обрезал их, лечил насаждения около дома и считал, что удаление мертвых или гниющих растений — важное дело. А на вопрос относительно какого-нибудь конкретного дуба он отвечал: удаление больных экземпляров даст больше воздуха и света здоровым деревьям — все в точности как в политике (и сам смеялся своей шутке). Дочери Гладстона продавали щепки от срубленных отцом деревьев в качестве сувениров и пускали деньги на благотворительность.
Однако для самого Гладстона рубка деревьев была средством разгрузки мозга, утомленного политикой и стрессами. С 1880 года до начала 1890-х, за три срока на посту премьер-министра, Гладстон выходил осматривать или рубить деревья больше трехсот раз. Топор дровосека был не единственным инструментом, позволявшим политику расслабиться. До глубокой старости он любил гулять и подниматься в горы, а чаще рубки деревьев в его дневнике упоминается только чтение. (Он собрал и прочитал около двадцати пяти тысяч книг.) Увлечения облегчали политическое давление: усилия всегда вознаграждались, а противники не могли помешать заниматься любимым делом.
Мог бы Гладстон стать хорошим лидером без таких предохранительных клапанов? Без уроков, которые он получал в парке: настойчивости, терпения, достижения максимума возможного, важности инерции и силы тяжести — мог он вести долгую и серьезную борьбу за идеи, в которые верил?
Нет.
Большинство из нас при слове «досуг» думают о безделье и ничегонеделании. На самом деле это извращение сакрального понятия. Греческое слово для досуга — scholé — дало нам слово «школа». Когда-то под досугом подразумевалась свобода от работы, необходимой для выживания, и возможность посвятить высвобожденное время интеллектуальным и творческим занятиям — учебе и стремлению к высокому.
По мере развития общества труд требовал все меньше физических усилий, но все сильнее выматывал ментально и духовно; в результате досуг стал содержать разнообразную деятельность — от чтения до работы с деревом. Иисус ловил рыбу с учениками. Сенека писал, что Сократ любил играть с детьми, Катон — расслабиться с кубком вина, а Сципион увлекался музыкой. Нам об этом известно, потому что на досуге сам Сенека писал вдумчивые философские письма друзьям.
Джон Кейдж увлекался «тихой охотой» — собирал грибы. Он замечал, что прогулки по лесу открывают разум и побуждают идеи «влетать в голову, словно птицы». У Фреда Роджерса было плавание. Святая Тереза Авильская любила танцевать; такое же увлечение было и у Мэй Джемисон, первой афроамериканки, полетевшей в космос. Симон Боливар тоже считал танцы полезным инструментом для уравновешивания государственных дел и революционной ноши.
Писатель Дэвид Седарис любит гулять по окрестным проселочным дорогам и собирать мусор — нередко он делал это целыми часами. Писатель Джон Грейвс нашел себя в работе на ранчо в Техасе: он любил сам ремонтировать заборы, ухаживать за скотом и обрабатывать землю. Герберт Гувер, тридцать первый президент США, так любил рыбалку, что написал книгу Fishing for Fun: And to Wash Your Soul («Рыбалка для веселья и очистки души»).
Миямото Мусаси, живший в XVII веке, один из самых известных фехтовальщиков в истории Японии, чья профессия была связана с агрессивностью и физическим насилием, с возрастом занялся живописью, заметив: каждый вид искусства обогащает другой. Действительно, икебана, каллиграфия и поэзия были очень популярны среди японских полководцев и воинов, так как позволяли прекрасно сочетать противоположности: силу и мягкость, спокойствие и агрессивность.
Мастер дзен Хакуин преуспел в живописи и каллиграфии, создав за жизнь тысячи работ. Чемпион НБА Крис Бош освоил программирование. У Эйнштейна была скрипка, у Пифагора — лира. Уильям Ослер, один из основателей больницы Джона Хопкинса, говорил студентам-медикам, что, когда их душу расстраивает химия или анатомия, нужно искать умиротворения в величайшем утешителе — Шекспире.
Чтение. Бокс. Коллекционирование марок. Без разницы. Лишь бы это расслабляло вас и давало покой.
В своем эссе немецкий философ-католик Йозеф Пипер писал: «Умение пользоваться досугом — одна из основных возможностей человеческой души». Но вот что интересно: физическое состояние — физическое действие — каким-то образом восстанавливает и укрепляет душу.
Досуг — это не отсутствие активности: это тоже активность. Отсутствие времени — это внешние оправдания. Хобби нельзя заниматься за плату и для того, чтобы произвести впечатление на других.
Вы должны делать это для себя.
Хорошая новость: увлечение может быть любым. Можно рубить деревья или изучать иностранный язык. Ходить в походы или восстанавливать старые автомобили. Писать стихи или вязать. Бегать марафоны, ездить верхом или бродить по пляжам с металлоискателем. Заниматься живописью и укладкой кирпичей, как Черчилль.
Пипер сказал, что досуг подобен молитве перед сном. Как она может помочь сну, так и досуг способен помочь вам стать лучше на работе. Но главный смысл не в этом.
Многие люди начинают чувствовать себя лучше от интенсивных упражнений. Конечно, они могут помочь быть сильнее на работе, но занимаются они спортом не поэтому. Своеобразная медитация — приводить тело в движение и направлять психологические усилия на преодоление физических ограничений. Повторяющиеся длинные заплывы, поднятие тяжестей, одышка после спринта — все это очищающий опыт, даже если он сопровождается страданиями. Непосредственно перед появлением пота возникает волшебное ощущение: мы чувствуем, как из глубин души уходит напряжение, как оно покидает наше тело.
«Если дело утомляет тело, но умиротворяет сердце, делайте его», — сказал Сюнь-цзы. Есть причины, по которым западные философы обучаются борьбе и боксу, а восточные занимаются боевыми искусствами. Дело это непростое, и, если вы не будете в нем участвовать, вам хорошенько наваляют.
Суть не в заполнении хоть чем-нибудь свободных часов или отвлечении разума. Скорее, это стремление к цели, которая одновременно и является вызовом, и умиротворяет нас. Ученики замечали, что в минуты досуга Конфуций был «собран и одновременно полностью расслаблен». (О нем также говорили, что он хорошо умел делать «низкую» работу.) В этом и заключается идея — возможность осуществлять и воплощать спокойствие, но в другом контексте.
Именно в досуге, замечал Овидий, мы являем, какие мы люди. Собирая пазл, разучивая сложную пьесу на гитаре, затаившись тихим утром в укрытии с винтовкой или луком в ожидании оленя, разливая суп в ночлежке для бездомных. Наше тело занято, но наш разум открыт. Наше сердце тоже.
Конечно, досуг может легко превратиться в аварийный выход, но в этот момент он перестает быть досугом. Когда мы берем нечто умиротворяющее и превращаем в обязательное, у нас исчезает выбор.
В этом нет спокойствия.
Мы не желаем, чтобы увлечение стало работой, но вынуждены работать, чтобы иметь для него время. «Для меня, — писал в своих мемуарах президент США Ричард Никсон, — часто труднее не работать, чем работать». На работе мы загружены. Мы необходимы. У нас есть власть. Наша значимость признана. У нас есть конфликты, срочность и бесконечный поток отвлекающих событий. Никсон говорил, что такое постоянное однообразие было «абсолютно необходимо для оптимальной работы». Но была ли его работа действительно оптимальной? Или в этом и заключается проблема?
В своем увлечении мы существуем сами с собой. Мы присутствуем. Только мы, удочка и звук лески, входящей в воду. Только мы и ожидание, отказ от контроля. Только мы и карточки со словами для изучения иностранного языка. И это смущение от того, что мы делаем что-то плохо, поскольку являемся новичками, но одновременно и крепнущая уверенность в себе.
Никто не заставляет нас это делать. Мы можем бросить, если начнутся проблемы, мы можем срезать углы и обмануть (себя), не опасаясь ответной реакции. На кону в качестве мотивации не стоят деньги, мы не получим наград или подтверждения своей правоты — только опыт. Трудно проводить досуг хорошо: присутствовать, быть открытым, добродетельным, подключенным. Мы не можем позволить себе, чтобы хобби превратилось в работу или еще во что-то доминирующее.
Мы должны быть дисциплинированны в дисциплине и умеренны в умеренности.
Жизнь должна находиться близ состояния равновесия, а не метаться от одного полюса к другому. Слишком много людей чередуют работу, переедание, телевизор, видеоигры или просто валяются на диване, задаваясь вопросом, почему им скучно. Хаос жизни ведет к хаосу планирования выходных.
Сидеть наедине с холстом? Пойти в книжный клуб? После обеда кататься на велосипеде? Рубить деревья? У кого есть время?
Если время было у Черчилля и Гладстона, то оно есть и у вас.
Не пострадает ли моя работа, если я сделаю шаг от нее?
Сенека указывал, с какой готовностью мы рискуем в своей карьере ради неопределенной выгоды, но при этом боимся рискнуть ради минутки времени для досуга.
Не надо чувствовать себя виноватым за то, что вы не работаете. Это не трата — это инвестиция. Помощь в устремлениях, у которых нет цели, — и в этом их цель.
Досуг — это вознаграждение за работу, которую мы делаем. Когда мы думаем об идеальном человеке Возрождения, мы видим активного и занятого, но одновременно удовлетворенного и уравновешенного индивидуума. Познать себя — роскошь успеха. Если вы находите удовлетворение и радость в преследовании высоких целей, значит, вы заслуживаете их. Они для вас — берите.
Находите время. Будьте дисциплинированными. Вы заслуживаете этого. Вам нужно это.
От этого зависит ваше спокойствие.