4

Сперва я услышала голоса, женский и мужской, они были далеко и смешивались в неразборчивый гомон. Мне показалось, что я слышу голос мамы. Он летал где-то далеко, эхо множило слова, и я никак не могла их разобрать. Хотела бы сейчас увидеть ее, услышать ее голос и почувствовать прикосновение нежных рук. Характер у нее был жестким, слова порой грубыми, но руки – всегда нежными. У нас не сложилось дружеских отношений, но мне стало бы легче, если бы она пришла и села возле моей кровати.

– Ольга, просыпаемся, – отчеканил знакомый мужской голос.

Яркий свет не пробивался сквозь веки, но давал красное свечение. Я пыталась раскрыть глаза. Не выходило. Что же мне вкололи на этот раз? Я никак не могла проснуться.

– Ольга, вы меня слышите?

Я попыталась кивнуть, но голова была чересчур тяжелой. Зато разлепила веки.

Меня приподняли, подложили под спину подушку.

Наверное, сейчас я получу нагоняй за побег, меня привяжут к кровати или типа того.

– Как вы себя чувствуете?

– Спать хочу.

– Это нормально. Сейчас разгуляетесь.

Да не хочу я разгуливаться! Отстаньте от меня, дайте отдохнуть и подумать о том, что меня толкнуло на побег. Мне нужны подтверждения, что семь лет моей жизни не прошли зря. Плевать на пользу, которую я принесла миру. Оставьте эту чушь для своих рекламных буклетов. Мне необходимы доказательства, что я существовала. Друг и ребенок – это те самые доказательства. Хочу увидеться с Михаилом. Он меня вспомнит, я уверена!

А дочь… я ее даже не видела и в полной мере не ощутила, что такое быть матерью. Я бы хотела это почувствовать.

– Меня зовут Дмитрий Игоревич, и я буду…

– …сопровождать вас в период реабилитации. Да, я помню.

– Вот и отлично. Зайду к вам через пару часов. У вас наверняка появятся вопросы.

У меня и так вопросов миллион, док. За два часа их станет больше.

Я расслабилась и закрыла глаза. Надо быть умницей, чтобы меня поскорее выпустили из этого чертова Института. Я больше не буду сбегать, просто подожду.

Мне хотелось снова съездить на ту квартиру и встретиться с Михаилом. Меня должны отпустить, я исполнила условия контракта и провела в этом месте столько лет, сколько и было оговорено. Пройду реабилитацию и уйду. А после этого, на свободе, буду искать ответы на все вопросы, которые не дают мне покоя.

Я была паинькой в течение семи дней. Доктор не отчитывал меня за побег, а только повторил раз сто, что мне тут никто не желает зла. Спасибо, уже поняла, когда мне заламывали руки и вкалывали какую-то хрень. Правда, это был мой третий побег. Наверное, на месте доктора я бы приковала себя к кровати. Цепями. А потом бы чего-нибудь вколола, а не вежливо намекала на плохое поведение.

Я и в самом деле поступила неправильно. Доктор и его команда всего лишь делали свою работу. Я пришла в Институт добровольно, чтобы получить то, что мне на определенном жизненном этапе казалось важным. Потом мои ценности поменялись, но Институт в этом не виноват. Я знала об условиях. Знала, что мне придется отдать свое время и отказаться от жизненного опыта, который я могла бы получить.

Хватит уже сопротивляться. Я сама лишаю себя драгоценных дней. Буду вести себя хорошо в этих белых стенах, пройду реабилитацию и научусь ценить то, что у меня есть. То время, которое у меня осталось.

Я не смирилась, а ждала.

Я знала, что через несколько дней меня выпустят в большой изменившийся мир, и тогда я смогу узнать больше о том, что меня беспокоит. Из-под земли достану Михаила и спрошу, что он помнит. Он обязательно ответит, что я та самая чокнутая с корабля, с которой он прошел сквозь белую дверь и попытался сбежать из иллюзии.

Было тепло. Я сидела на лавке возле реабилитационного корпуса и глядела в голубое небо с невесомыми белыми облаками. Не справилась с новыми приложениями для смартфона, о которых так усиленно рассказывали на двух последних лекциях. Телефон стал чересчур умным. Целый мир в кармане. Мой мир был по-прежнему в голове.

Я пыталась звонить родителям и друзьям по тем номерам, которые остались в телефоне, но каждый раз девушка-робот отвечала, что абонент временно недоступен.

Ко мне подсел доктор и спросил, как дела.

Жду не дождусь, когда выйду отсюда.

– Нормально, – ответила я, чтобы казаться адекватной.

Доктор ни разу ко мне не приставал и не вспоминал того разговора в парке. Мне даже стало обидно. Я бы хотела, чтобы за мной кто-нибудь поухаживал.

– Уже разобрались с приложениями?

Он кивнул в сторону смартфона.

Дурацкая фигня. Зачем мне знать, сколько шагов я сделала и какова частота моего пульса? Этот карманный умник даже мог считывать сны, если лежал возле головы. Создателям всех этих приложений явно было нечем заняться.

– Да, почти.

Неловко как-то стало в его присутствии. Он вроде бы что-то хотел сказать не про гаджет. Что-то важное.

– Вас скоро выпишут, – он помял руки.

Даже немного грустно.

– Я очень хочу домой.

Улыбнуться не вышло. У меня вообще-то нет дома. Есть квартира, которую я получила, отдав свое время, а дома нет. Нет такого места, где бы меня кто-нибудь ждал.

Не знаю, что сказать родителям. Перед поездкой в Институт у нас случился скандал. Мать называла меня сумасшедшей. Да, она была права.

Дмитрий Игоревич положил свою руку на мою и сжал запястье, будто бы мы были друзьями. Или даже любовниками.

– Хорошего дня, – он встал и пошел прочь. Быстро, будто убегал.

Мне впервые показалось, что есть в нем что-то притягательное. Он был похож на человека, когда не пересказывал энциклопедии и не сыпал умными словечками. Наверное, между нами и вправду что-то случилось, просто потому, что я соскучилась по мужскому вниманию.

И все же мне надо не витать в облаках, а поразмыслить о том, как зарабатывать на жизнь. Придется куда-то устраиваться. Денег на моем счету за аренду квартиры оказалось не слишком-то и много.

А все-таки хорошо на улице в августе. Свежо, нет одуряющей жары. Листья кое-где желтеют, деревья готовятся к обновлению. К новому этапу.

Я тоже вхожу в новый этап моей жизни и размышляю о том, чего хочу от нее получить.

Меня выписали и отдали жалкие вещи: наличку, одежду, которая оказалась мне немного велика, заколку и побелевшую шоколадку. Ребят, вы не могли выбросить ее в помойку? Ваши супертехнологии этого не позволяют?

Еще дали инструкцию, как жить дальше. Кучу листов, где мелким шрифтом написано, в каких случаях я могу обратиться за помощью в Институт, и мне по гарантии все исправят. Будто я бытовая техника.

И вот черные ворота Института остались за спиной, а впереди стояло такси, которое должно унести меня в изменившийся мир.

Я назвала адрес. Моя квартира находилась где-то на краю города. Таксист, скучный тип, даже радио не включил. Мы ехали в тишине, и я просто смотрела на мелькавшие за окном дома, магазины и парки. Людей было мало, хотя погода стояла отличная.

А на месте, за которое я отдала свое драгоценное время, были голые стены, выкрашенные в серый, скучная мебель в комнатах и белая кухня с безликой белой посудой. Почему я не распорядилась, чтобы сюда повесили картин? Хоть каких-нибудь. Из окна виднелся такой же многоэтажный дом. Множество окон смотрело друг на друга. Солнце не могло запустить сюда свои лучи. Пришлось включить свет. Тусклые энергосберегающие лампы не справлялись. Ночник, который мама включала мне в детстве, и то светил ярче.

Времена изменились.

Неужели семь лет назад я мечтала о темной конуре на высоте птичьего полета? Это не гнездо. Это серая коробка. Холодная и чужая.

Не моя. Даже не чувствую себя здесь гостьей.

Хочу уйти.

За пару дней я так и не встретила соседей. Консьержка уныло здоровалась автоматическими фразами «добрый день» или «добрый вечер». Всегда с одной и той же интонацией. Может, она робот?

Возникло ощущение, что в этом муравейнике я живу одна. И не живу, а существую.

Я пыталась дозвониться до родителей, но они не отвечали. Миллион раз слушала длинные гудки и надеялась, что вот сейчас мать или отец возьмут трубку, но этого не происходило. Пришлось съездить на квартиру, где я раньше жила, но мне никто не открыл, и мой ключ не подошел. Предки сменили замки? Я достучалась до соседки. Она сообщила, что мои родители уехали в санаторий на три недели. Интересно, помнит ли мать, что я должна была проснуться?

Одиночество напало на меня сразу, как только я переступила порог своей серенькой квартирки. Пощелкала всевозможными пультами, чтобы переключить на что-то свое внимание. Куда-то запропастился пульт от кондиционера. Надо было внимательно слушать нудятину про приложения на очень умном телефоне. Сейчас бы скачала одну программку, и она запустила бы кондиционер. Несмотря на холод, царивший на улице, в квартире было душно. Я не разобралась с кондиционером и по старинке открыла окно.

Мне вздумалось кое-что узнать.

Я разворошила бумажки, которые мне сунули при выписке, и нашла кое-что очень важное. Кое-что, что приметила еще в стенах Института.

Номер телефона.

Я набрала эти цифры и задержала дыхание, вслушиваясь в гудки. Один, второй, третий.

– Алло, – раздался знакомый голос.

Я быстро протараторила, кто я. Он сказал, что узнал меня по голосу.

– Мы можем встретиться? – тупой вопрос. Будто зову его на свидание.

– Да, – позвучало так, будто он согласился на это свидание. – Вас что-то беспокоит? – снова прорвался этот ледяной официальный тон.

– Хочу встретиться с Михаилом. С тем типом с корабля. Я вам о нем рассказывала.

Он пошлет меня или предложит записаться на сеанс к психиатру?

– Хорошо, – ответил Дмитрий Игоревич как бездушный робот. – Я попробую его найти.

Серьезно? Вот так просто?

– Позвоню, когда договорюсь с Михаилом.

– Спасибо, буду ждать звонка.

Нас разделяло молчание. Эта дебильная пауза, когда не знаешь, что сказать, и кто-то должен попрощаться первым.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он.

– Нормально, – ответила я так, будто тоже являюсь роботом. Не знаю, почему так сказала. На автопилоте вырвалось. И чувствовала я себя отнюдь не нормально.

– Берегите себя.

Я угукнула, и он отключился.

Дмитрий Игоревич позвонил на следующий день, и я приехала в Институт. Пришлось показывать пропуск на своем смартфоне охраннику-роботу. Он увидел картинку, и тут же в нем включилась программа по пропуску посетителя на территорию Института. «Проходите, пожалуйста, вас уже ждут», – выдал он, и ко мне тут же подошла улыбающаяся медсестра. Она провела меня в главное здание, предназначенное для администрации, бухгалтерии и прочей немедицинской публики.

Мы прошли по коридору, выкрашенному в нежный персиковый цвет. Возле окон, прикрытых белым тюлем, стояли растения с большими зелеными листьями. Об уюте в этом помещении кто-то заботился, здесь ощущались руки людей, а не бездушных автоматов.

Я вошла в указанный кабинет. Меня уже ждали: в одном из кожаных кресел сидел Михаил. Как же я была рада его видеть! Женщина в белом халате и с черными волнистыми волосами, собранными в хвост, стояла спиной ко мне.

Михаил поднялся. Женщина-врач обернулась.

Это была Екатерина! Клянусь! Я запомнила ее лицо и готова отдать что угодно на отсечение. Это Екатерина из той квартиры Михаила. Он представлял ее сестрой, а она назвалась его женой.

– Екатерина Сергеевна, – отчеканила женщина. Она была строже, чем в моих снах.

– Ольга, – ответила я.

– Сейчас подойдет Дмитрий Игоревич.

Ее карие глаза были подведены черным и заметно выделялись бледном лице. Она смотрела на меня, и даже когда я опустила глаза, то всем своим телом ощущала тяжесть ее взгляда.

Мой доктор появился через минуту. Я успела сесть на кожаный диван и пожалеть о своем любопытстве. Если бы мой врач задержался, Екатерина Сергеевна просверлила бы во мне своим взглядом дыру.

– Можем начинать нашу встречу, – произнес Дмитрий Игоревич и прошел к столу, где лежали какие-то бумажки. Наверняка это были медицинские карты.

– Честно говоря, – начал Михаил, – я не понимаю, зачем меня позвали.

Он был весел, и это его приподнятое настроение не получало поддержки в серьезных лицах врачей. Дмитрий Игоревич и Екатерина Сергеевна смотрели на нас так, будто ставили очередной опыт.

– Ты меня не помнишь? – спросила я, догадываясь, каким будет ответ.

– Нет. Мы разве на ты?

Мы чуть не переспали и вместе сбежали с дурацкого некорабля. Я считала тебя другом, единственной ниточкой, из которой соткано мое прошлое.

– Екатерина Сергеевна вела Михаила и тоже участвовала в эксперименте, – пояснил мой врач. – Вы ее запомнили.

– Я тоже вас помню, – ответила Екатерина. Прозвучало как угроза.

Совсем не так я представляла встречу с красавчиком.

– У тебя есть сын? – спросила я.

Михаил смотрел на меня с интересом, как на обезьяну в зоопарке, которая вытворяла что-то забавное. Он улыбался. Мне же было не до смеха.

– Есть.

– Ты ведь из-за него пошел продавать свое время?

Он на мгновенье отвернулся. Я его задела своей фразой.

– Я что-то вам рассказывал?

– Да.

И не только рассказывал. Ты держал меня за руку, целовал. Мы даже лежали в одной постели.

– Ему сделали операцию.

– Это помогло?

– Не все так просто. – Михаил помялся. – Институт помог оплатить одну из операций. Мой сын уже почти восстановился.

Одну из. Почти. Институт немного помог. Неужели эта помощь стоила нескольких лет жизни? Почему же ты не был рядом?

– Ты мог бы работать на обычной работе, а вечерами сидеть с сыном, дарить свое время ему, – вырвалось у меня.

– Нужна была большая сумма и сразу. Я бы не смог столько заработать.

Все. Тупик. Это не тот Михаил, которого я помню. Этот мужчина, сидящий в кожаном кресле, выглядит точно так же, он тоже красив, но его слова, движения, мимика – все совсем другое. Я не знаю того, кто внутри этой оболочки. Он мне чужой. Я не с ним ходила по идиотскому кораблю.

Я встала.

Хочу уйти. Сбежать из этой душной и тесной комнаты.

Так я и сделала: вышла, не закрыв за собой дверь. Дмитрий Игоревич кинулся меня догонять.

– Ольга, постойте, – окликнул он меня.

Я шла к выходу. Не хотелось оглядываться. Казалось, если повернусь, то увижу глаза своего врача, а в них – его искреннюю веру, что Институт что-то кому-то дает. Он должен верить в эту чушь, как и весь остальной персонал вплоть до уборщицы. Иначе он не сможет убедить пациента, что катастрофы не случилось. Наука благодаря тем, кто жертвует частью своей жизни, шагает вперед.

Я остановилась, где коридор заворачивал. Отсюда можно было увидеть кабинет, где проходила встреча. Мне казалось, что Дмитрий Игоревич до сих пор провожает меня взглядом. Так и было. Он смотрел на меня как-то странно. Будто хотел, чтобы я осталась. И тогда у него появился бы шанс убедить меня, что я дала этому миру нечто невероятно полезное.

Меня влекла его искренняя вера в свое дело. Этот доктор был убежден до мозга костей, что эксперименты – это благо.

Я пыталась жить, но не выходило. Надо было искать работу, а у меня не получалось. Мои дни протекали однообразно: я смотрела передачи на большом экране для зрителей-роботов, ела полуфабрикаты и казнила себя за то, что сломала себе жизнь, отдав свое время.

И одна мысль сидела в голове, как заноза. Не могла никак от нее избавиться.

Та квартира. Я помнила адрес! Дом номер тринадцать на Лесной улице.

Теперь я выгляжу нормально. Как все. Моя обувь не заляпана грязью.

Мне не пришлось вызывать такси. Я дошла пешком и оказалась в знакомом дворе, перед до боли знакомым домом. Как же я хочу зайти туда и узнать, кто там живет. Что скажет Михаил, если мы встретимся без свидетелей? Надежда скреблась глубоко внутри, а любопытство прорывалось наружу.

Я села на лавку у подъездной двери и стала ждать, когда кто-нибудь выйдет или войдет. К подъезду уверенным шагом шла молодая женщина на шпильках. Я вскочила и сделала вид, что тоже живу в этом доме. Даже ключами загремела. Женщина осталась ждать лифт, а я поднялась по лестнице на третий этаж.

Эта квартира существует. Входная дверь была точно такой же, как и в моих иллюзиях. Осталось проверить, кто тут живет.

Я нажала на кнопку звонка. Снова по ту сторону раздалась электронная птичья трель, а когда послышались шаги, мое сердце заколотилось слишком быстро. Я вдохнула побольше воздуха, стараясь сконцентрироваться на потоке, наполняющим легкие, и медленно выдохнула, надеясь, что на этот раз к нежданной гостье выйдет сам Михаил.

Дверь распахнулась, и я увидела своего врача. Он был в серой футболке и темно-синих трениках. Что за бред? Это его квартира?

Он, видимо, тоже был ошарашен. Не мог ничего сказать. Первые секунды мы просто пялились друг на друга.

– Входи, – пригласил он.

И я робко зашла в коридор. Неловкая ситуация вышла, я желала провалиться сквозь землю!

– Разувайся и проходи, – сказал он так просто, будто я была его родственницей. Или знакомой. Или даже подружкой.

Здесь был кто-то еще. Я четко слышала чью-то возню. Доктор молчал и просто наблюдал, как я воюю с молниями на сапогах.

Когда я вошла в гостиную-кухню, то уже понимала, кто там находился помимо Дмитрия Игоревича.

Это ребенок.

Я увидела его в детском стульчике. Вернее, ее. Она была во всем розовом. Слюнявчик весь перепачкан. Папаша промахнулся несколько раз, когда кормил дочурку. На вид этому розовому созданию был год или чуть больше.

А где ее мама?

Я не знала, что у доктора есть семья. Не знала, что он живет по этому адресу.

Неудобно получилось. Почему он не сказал, что впихнул в мою голову свой адрес? Мне вовсе не хотелось столкнуться с его женой.

Диван по-прежнему стоял напротив стенки. За диваном – большой стол с четырьмя стульями, дальше – кухонный гарнитур с глянцевыми черными фасадами. Ничего не поменялось. Дмитрий Игоревич сунул ребенку соску и погремел возле личика погремушкой. Девочка взяла игрушку и начала ее рассматривать.

Я бросила взгляд туда, где в предыдущие визиты видела фотографию. И в этот раз фото стояло на своем месте. В той же рамке. Только на снимке был не Михаил, а мой доктор. Он обнимал одной рукой Екатерину, а в другой держал грамоту или сертификат. Оба были в «гражданском» – обычной одежде, не в белых халатах. Они улыбались. И не было мальчика.

Клянусь, это было то же самое фото из моих воспоминаний! Будто кто-то поработал в фотошопе. Неужели они пара? Эта железная Екатерина и мой тощий врач. И у них родился ребенок. Вот это розовое создание.

– Это фото… – прозвучало над моим ухом.

Я вздрогнула и чуть не выронила фотографию. Не знаю, когда успела ее схватить.

Дмитрий Игоревич взял его из моих рук и всмотрелся в счастливые лица.

– Это фото было сделано года три назад.

Он поставил его на место. Рядом с кошкой-сувениром и стопкой журналов.

– Екатерина Сергеевна на работе?

– Да, она сегодня дежурит.

Мой врач прошел на кухню.

– Вы сидите с девочкой по очереди?

Я тоже прошла в зону кухни, пялясь на круглые синие глазки. Эта девчонка похожа на своего папку.

– Катя сидит с ней редко.

Катя. Словно раздался гром. Вот так неофициально он назвал остролицую дамочку с суровым голосом и тяжелым взглядом. Я чувствовала себя отвратительно, будто посягнула на то, что принадлежит не мне. Наверное, взыграла ревность. Дурацкое чувство.

– Она моя сестра.

Я была удивлена.

– Не родная. Двоюродная. Она дочь сестры моего отца.

Дочь сестры… да какая разница! Она кровная родственница. Будто камень с плеч свалился.

– Чаю?

– Да, не откажусь.

Я даже улыбнулась. Вообще-то, следовало отказаться. Я бесцеремонно вторглась к доктору домой и интересовалась его личной жизнью. Осталось выяснить, где мама этой розовой хрюшки.

Я глядела, как Дмитрий заваривает чай. Сыплет заварку в чашку и заливает кипятком. Не энциклопедично, по-простому. И я поняла, что он мне нравится. Не чай, а мой врач. И пора делать ноги. Потому что вряд ли я могу на что-то надеяться.

Девчонка заверещала, что-то ей не понравилось. Наверное, чужая и угрюмая тетя.

Нет. Она уронила погремушку. Дмитрий Игоревич сунул дочурке другую. Мило.

Хочу уйти. Пока не стало слишком поздно. Пока я окончательно не влюбилась.

– Что ты помнишь?

– Дурацкий корабль, Михаила. Я ведь рассказывала.

– Как тебе удалось запомнить этот адрес?

– Красавчик мне его назвал. Тут жила его сестра, которая оказалась его женой, а потом она оказалась врачом. И вашей двоюродной сестрой.

Шизанутый бред.

Мой врач был серьезен.

– Ты не должна была запомнить адрес.

– Значит, вы где-то просчитались.

– Мы пытались обойти контракт.

Дмитрий Игоревич подался в мою сторону. Мне не понравился его тон. Будто под словом «мы» он имел в виду не Институт, а нас. Как будто пытался впихнуть в мой мозг какую-то запрещенную информацию, но у него не вышло.

– Что произошло? – спросила я.

Он подошел еще ближе.

– Ты не помнишь?

– Нет.

Он смотрел на меня и, наверное, ждал, что воспоминания всплывут сами собой. Я воскликну, что все помню, и мы пообсуждаем веселые случаи, в которые попадали между экспериментами. Или во время экспериментов.

Он посмотрел на девочку.

– Я ведь говорил, что у тебя родилась дочь.

Да, было дело. Она ведь наверняка такого же возраста, как и эта малышка.

– Это она.

– Она?

И я тоже уставилась на ребенка, весело размахивающего ручками.

Не верилось.

– Почему она здесь?

– Ее эксперимент завершился.

– Я имела в виду, почему ее не отдали приемным родителям, не отправили в детский дом или не предложили мне забрать ее. Ведь я ее мать!

– Потому что я ее отец.

То первое пробуждение мне все-таки не приснилось! Мой врач сказал тогда правду. Почему же он осторожничал позже и не пытался снова меня охмурить? Неужели боялся, что его поймают на флирте со своей пациенткой?

Стучало в висках, ладони вспотели.

Он хотел что-то еще сказать, но в дверь позвонили. Ему пришлось отойти.

Я встала напротив девочки и просто смотрела, как она машет ручками, хмурит лобик и попискивает. Опять ей что-то не понравилось. Знаешь, мне тоже много чего не нравится.

Голос. Знакомый женский голос прорезал мои розовые фантазии. Сердце ушло в пятки! Это она.

– Здравствуй, – поздоровалась Екатерина. Я терла похолодевшие ладони и надеялась, что у нее в кармане нет шприца.

– Извините, мне пора, – выпалила я.

– Попей с нами чаю, – предложил Дмитрий Игоревич так, будто бы мы только что говорили о погоде, а не о вещах, способных перевернуть мою жизнь.

– Нет-нет. Я пойду.

Я кинулась к выходу, второпях надела сапоги и схватила пальто.

– Оля…

Он выглядел взволнованным.

Случилось чего-то такое, чего я не могла вспомнить. Что-то очень важное. Что-то, что нас связывало. Как будто бы у нас была общая тайна.

Прости, док, я ничего не помню.

– До свидания, – бросила я и ушла.

Два дня я была как на иголках. Ничего не могла делать. Даже вакансии смотрела невнимательно, а следовало бы взять себя в руки да сходить куда-нибудь на собеседование. Скажу, что у меня в голове дурацкие воспоминания и я ни черта не умею делать. А еще у меня вроде как есть дочь, но я не занимаюсь ее воспитанием. Это как раз работодателю понравится, ведь мне не придется часто брать больничные и выходные. Всем нужны работники-роботы.

В общем, паршиво.

Я сидела на скамейке возле своего подъезда. Там было что-то вроде мини-сквера с тремя лавками и извилистыми дорожками. Красиво и непрактично.

Серебристая машина припарковалась напротив моего подъезда. Тут нельзя оставлять своих железных друзей, чувак.

Из иномарки выскочила знакомая фигура.

Я хотела его увидеть, но думала, что мне самой следует сделать первый шаг.

Он направился к подъезду.

– Дмитрий Игоревич!

Я поднялась с лавки.

Он быстрым шагом подлетел ко мне, будто хотел обнять. Нет, я к такому не готова. Понимаю, у нас общий ребенок, но давай-ка притормози!

– Извините, – я отвернулась. Он успел коснуться предплечья.

В груди шевелилось такое странное чувство. Этот человек раньше не привлекал меня внешне. Это совсем не мой типаж! И все же что-то внутри откликалось на его взгляд и на это едва ощутимое прикосновение.

Нет, не надо торопиться. Я хочу чувствовать каждую минуту. Хочу потомиться в предвкушении чего-то большого и искреннего. Хочу побыть в неведении…

Какой там! У него все на лице написано!

– Можем поговорить?

Я кивнула.

– Поднимемся к тебе? Я хотел бы поговорить без свидетелей.

Слушай, док, тут из свидетелей максимум три голубя. Они никому ничего не расскажут. Честно.

– Тут, кажется, никого нет.

Не хочу я, чтобы ты поднимался ко мне. Будет сложно тебе отказать. Что-то поднималось из глубин моей души, но еще не добралось до сознания.

– Мы на ты. Уже давно.

– Я не помню, и мне как-то неловко…

Он снова вторгся в мое личное пространство. Между нами явно что-то было. Что-то важное, что я забыла.

– Я попробую.

Он был близко. И кажется, ему стало холодно. Он спрятал руки в карманы джинсов.

– Пойдем, погреемся в машине?

– Пойдем.

Я хотела отказать, но само собой так получилось, что согласилась.

Мы сели в его серебристое авто с серым салоном. Я ждала, когда он начнет приставать, а он завел машину, и мы помчались куда-то. Быстро.

Я уже догадалась, куда мы едем. Он хотел, чтобы я увидела ее еще раз. Я была не против. Он заглушил двигатель, но из машины не вышел. Мы просто сидели полминуты в тишине, а потом он меня поцеловал. Как положено, в губы. У меня аж голова закружилась! Наверное, я могла бы попросить его отвезти меня домой и прекратить этот роман, который напрочь забыла, но мне захотелось продолжения.

В его квартире нас встретила няня, отчиталась, что уложила крошку спать. Малышка покакала. Наверное, это важно. Я угукнула, типа тоже этому рада.

Няня ушла.

Он позвал меня к кроватке, где под розовым одеялом в розовых одежках спала девочка, и ее окружали розовые бортики. Все вокруг напоминало зефир. Чувак, с розовым тут явный перебор.

Он стоял за моей спиной и вдруг сжал мои предплечья.

Ты просто сводишь меня с ума, док!

Внутри сидело стойкое чувство, что мы поступаем неправильно. Но ведь я больше не его пациентка, а расслабиться не получалось. Наверное, у меня давно не было парня. Лет семь точно!

Да, мы переспали и утром проснулись вместе, когда розовое чудо включило сирену. Он поднялся и взял дочку на руки.

– Ты мне так и не сказал, как ее зовут.

– Ксюша, – он поцеловал пухляшку в носик. Я откинулась на подушку. Слишком мило.

Мы позавтракали как семья. Я, он и розовая девочка Ксюша, наша дочь.

А потом раздался звонок в дверь, и я в ужасе представила, кто сейчас разрушит нашу идиллию.

Это была она. Брюнетка с тяжелым взглядом и металлическим голосом. Екатерина.

Она ничуть не удивилась, увидев меня за столом, а мне казалось, будто меня поймали за чем-то нехорошим.

Пора уже успокоиться. Мне есть восемнадцать. Ему тоже. У нас даже есть общий ребенок.

Я с ужасом отметила, что мы с этой темноволосой дамочкой семья. Надо дружить. Она же дочь брата… сестра матери… или как там? Двоюродная сестра моего кавалера.

– Как тебе Ксюшка? – спросила Екатерина, когда прошла в зону кухни и поставила на стеклянный стол пакеты с продуктами.

По полу между игрушками ползала девочка в розовом. Она не вызывала у меня никаких чувств.

– Миленькая.

Диме кто-то позвонил, и он ушел в спальню. Не понравилось мне его слишком серьезное выражение лица. Только бы не вызвали моего милого на работу.

Пожалуйста, не уходи!

– Мне нужно съездить в Институт на пару часов, – сказал он, выходя из спальни и застегивая на ходу рубашку.

– Мы присмотрим за Ксюшей, – ответила Екатерина, взглянув на меня.

Нет, не мы. Я не хочу ни за кем присматривать. Не хочу оставаться с этой женщиной. От нее так и веет холодом!

Он ушел. Я осталась.

Екатерина шуршала пакетами, доставала гостинцы и совала их в раскрытый холодильник. Он начал противно пищать. Мне тоже не нравилось в обществе Екатерины. И я бы тоже запищала, если бы была холодильником.

– Ты помнишь Димку?

– Нет, – честно ответила я, обреченно опустившись на стул. – Помню свой воображаемый побег с корабля. Дима мог бы меня нагнать, но дал уйти.

– Мы проводили эксперимент.

– Да, я в курсе.

– Вряд ли.

Екатерина смотрела на меня пристально, будто пыталась залезть в мозг и отыскать воспоминания. Нет их там. Вы же их стерли.

– Мы хотели проверить, что будет, если между врачом и пациентом возникнут чувства.

Вот это уже интересно.

Екатерина продолжила:

– Взяли несколько пар и всячески способствовали сближению. Ребенок тоже был частью этого эксперимента. Мы добавили много якорей, чтобы понять, что сильнее: чувства или наши препараты.

Я была подопытной мышью. Сама на это пошла, сама хотела узнать подробности того, что со мной происходило. Теперь, когда эти самые подробности вывалили на мою голову, вдруг стало не по себе.

– И что же сильнее?

– Ты здесь. Ответ очевиден.

– Дурацкий эксперимент.

– Почему же? Теперь можно моделировать отношения между врачами и пациентами так, чтобы никому не было плохо.

– Нам с Димой очень даже хорошо!

Екатерина перестала отправлять продукты в холодильник, уперлась обеими руками в стол и внимательно вгляделась в мое лицо. Ненавижу этот взгляд, пронизывающий все тело. Хотела отвести глаза, но не могла. Черные магниты не давали дернуться. Ведьма проговорила, не моргая:

– Проблема в том, что одной стороне вычистят память. Другой будет страдать.

Не верю, что серьезную гигантскую организацию интересуют чьи-то там чувства. Деньги, репутация – да. Чувства подопытных и врачей – вряд ли. Я слышала, что устроиться в Институт на работу не так-то легко. Слишком много желающих работать в престижном месте, двигать науку вперед и получать зарплату заметно выше среднего. Никто из руководства не будет считаться с чувствами какого-то одного врача. Проще на его место взять другого!

– Вы можете сохранить часть воспоминаний, – сказала я, вглядываясь в острые черты черноглазой женщины.

– Не можем. Институт над этим работает. Тебе сохранили воспоминания про корабль и побег. К слову, после того побега ты вырубилась у забора.

Екатерина взялась перекладывать какие-то коробочки в навесные шкафы кухни. Внутри эти шкафчики тоже были черными. Дурацкий гарнитур.

– Я помню вас!

Черноволосая женщина продолжала рассовывать чай, специи и какую-то ерунду по шкафчикам и противно хлопала дверцами. Меня в этой женщине отталкивало все. Ее внешность, низковатый голос, резкие движения. И в то же время она мне кого-то напоминала. Я видела ее прежде, в одной из своих прошлых жизней. Вот только не могу понять, я встречала ее до Института или во время пребывания там.

– Ты помнишь меня, потому что часть опытов ставила я.

Почему мое нутро сопротивляется? Почему я не верю ей? Она не выглядит как врач. Неужели эта пугающая особа работает с беззащитными людьми вроде меня?

– И наш совместный с Димой эксперимент тоже?

– Верно, это мой проект.

В ее хищном прищуре было что-то неестественное. Она нападала. Я защищалась. Так не должно быть, если ты просто врач, а я обычная пациентка. Дамочка, ты что-то замышляешь или недоговариваешь!

– А эта квартира! Тут та же мебель, фотография…

Екатерина собрала со стола пустые пакеты, скомкала и сунула их в ящик. Все. Между мной и этой особой остался пустой стеклянный стол.

– Ты здесь была, но не в рамках эксперимента с кораблем. Тебя сюда водил Дима.

Она села напротив.

– Он хотел, чтобы ты хоть что-то запомнила. Ваш эксперимент длится уже несколько лет.

– И что теперь?

– Теперь вы можете делать, что пожелаете. Я всего лишь буду наблюдать.

Не хочу видеть ее в качестве няньки. Она нас сожрет!

Я отвернулась, чтобы посмотреть, как там малышка. Девочка сидела на полу и держала в пухлых ручках красного плюшевого дракона с белыми зубами, торчавшими из раскрытой пасти. Знаешь ли, детка, твоя тетя прячет своего дракона за черными глазами и тонкими неулыбающимися губами. Он гораздо больше и намного страшнее твоего. Когда-нибудь она его выпустит!

– Почему Дима мне ничего не сказал?

– Боялся тебя потерять.

Обязательно допрошу своего бывшего врача! Сразу, как только он вернется! Лучше бы он мне все рассказал. Я всего лишь хотела знать правду, какой бы безумной она ни была.

– Вы меня выбрали?

– Ты в его вкусе.

Она улыбнулась. Слишком наигранно.

Я вижу, что улыбка твоя неискренна. Ты просто морочишь мне голову!

– Вы хорошая пара, у вас может получиться семья. Вон дочурка какая умница.

– Какие еще эксперименты со мной ставили вы?

Под словом «вы» я не имела в виду Институт. Я хотела знать, что творила со мной эта жестокая женщина.

– Разные. Тестировали медикаменты, исследовали сны, брали восполняемый биоматериал.

– Кровь?

– И кровь тоже.

Бледная, худая, с большими карими глазами и длинными черными волосами, она и вправду походила на вампиршу, пьющую по ночам кровь.

– Почему вы мне все это рассказали?

В двери щелкнул ключ, и я побоялась, что она не ответит, но она ответила, вставая из-за стола.

– Потому что это часть эксперимента, – и ушла встречать братца.

Я хотела выбежать на свежий воздух. Пролететь сквозь улицы и укрыться в своем углу. В своих серых стенах. Чтобы сперва угомонить разбушевавшееся сердце, выдававшее слишком частые удары, а потом остудить разум, обдумать услышанное и самой сделать выводы. Я подготовлю вопросы своему доктору! Целую тонну вопросов о том, что с нами происходило в этом чертовом Институте!

Девочка расплакалась. Зажмурила глаза и широко открыла рот. Что делать с вопящими детьми? Ее плюшевый дракон остался в стороне. Ты не из-за него ревешь? Я куплю тебе нормальную куклу. Не с худым лицом, не с черными глазами и не с черными волосами. Она будет по-доброму улыбаться, моргать и петь песенки.

Екатерина подскочила к малышке, приторным голосом уговаривая успокоиться. Даже ребенок тебя боится!

– Прости, мне пора, – шепнула я Диме. Не стала одеваться в квартире. Напялила сапоги и выскочила в коридор. Кое-как замотала шарф и накинула пальто, сбегая по лестнице. Такси не стала вызывать, чтобы не торчать у этого подъезда ни одной лишней минуты.

Я мчалась к дому, смахивая слезы. Меня обманули! Я подписала договор на семь лет и не хочу продолжения. Хватит с меня экспериментов!

Он позвонил вечером, когда его кузина ушла. Девочка плакала в трубку. Я бы тоже так хотела: громко рыдать, чтобы меня услышали, но у взрослых так не принято. И я до конца не разобралась в своих чувствах.

– Прости, Катя наболтала всего.

– Что будет дальше? У тебя дома камеры? За нами следят?

– Нет! – чуть ли не вскрикнул он. Малышка на секунду затихла и снова начала реветь.

– Приезжай ко мне.

Нет, не хочу я туда, где орущий ребенок, с которым я не представляю, что делать, и ведьма с тяжелым взглядом и давящим голосом.

– Давай ты ко мне. У меня тут точно не понатыкано камер, и твоя сестра-экспериментаторша не придет.

Он согласился и приехал через час.

Мы просто выпустили пар, высказали свои обиды. Он не желал начинать все с начала: снова ухаживать за мной и натыкаться на стену. Он пытался сохранить мне воспоминания о нас, вколол мне две дозы какого-то там препарата, но они не подействовали, я все равно не запомнила наш роман. И это было нашей проблемой, но мы ее утрясли. И снова переспали.

Он ушел в одиннадцатом часу, потому что надо было отпустить няню. Хотела ли я все и сразу: мужа и ребенка? Вот так – бах! – и свалилась эта семейка на голову. С мужем-врачом, дочкой-капризулей и черноглазой женщиной, от которой леденеют ладони и подкашиваются ноги.

Мы не виделись несколько дней. У меня было время подумать, пока Дима работал: выводил из сна других женщин и мужчин, выдавал заученные фразы про реабилитацию и все в этом духе. Он мне звонил, и в течение двух долгих недель мы много говорили по телефону.

Я спрашивала о его работе, но он отвечал неохотно. Он сам придумывает эксперименты? Сколько у него пациентов? Умирает ли кто-то во время опытов?

Все эти вопросы он оставил без ответа и попросил направить мое любопытство в другую сторону. Ему нельзя было рассказывать о своей деятельности из-за всяких договоров, соглашений и врачебной этики. Он говорил только, что старается смягчить пациентам пробуждение и переход к жизни в изменившемся мире.

Я записалась на курсы по дизайну интерьеров. Никуда ездить не требовалось, все уроки проходили онлайн. Следовало освоить несколько программ. Я хотела внести красок в серую обстановку, которая меня окружала. Деньги у меня почти кончились, но Дима обещал помочь.

Он был таким заботливым, что я сдалась!

Я согласилась переехать к нему, возиться с розовой зефиркой и даже стать его женой.

Мы подали заявление в ЗАГС в конце октября. Дима настаивал, что его сестричка обязательно должна прийти на празднование такого события. Я не желала ее видеть ни на этом празднике, ни на свадьбе. Мы чуть не поссорились. Эта остролицая мегера много значила для моего любимого, и я уступила. С ней и вправду надо было подружиться. Или хотя бы научиться не прятать глаза от ее черных магнитов, вызывавших дрожь во всем теле.

Я хотела позвать на праздник родителей, но их телефоны по-прежнему выдавали длинные гудки. Никто не отвечал. Они еще не вернулись из своего дебильного санатория. Я написала сообщение матери, но оно так и застряло в электронном пространстве между нами. Мать его не прочла. Это сообщение было сто пятидесятым. Я писала ей длинные послания, моля ответить хоть одним словом. Чего такого важного происходит в ее жизни, что нельзя откликнуться на призыв своего ребенка? Многое в моем сознании перевернулось, и теперь мне хотелось поговорить с близким человеком. Несмотря на то, что мать всегда лезла в мою жизнь, никого ближе нее у меня не было.

Мы отмечали знаменательный день втроем: я, мой будущий муж и его двоюродная сестра. Девочка играла в конструктор на полу возле дивана. Она больше не была слишком розовой. Я купила ей желтую футболку и фиолетовые штанишки. Екатерине понравилась моя стряпня: она похвалила мясо по-французски и шарлотку.

Дима ушел в детскую укладывать малышку на дневной сон. Наверное, и сам заснул. Такое случалось: работа отнимала много сил. Тихо было в спальне, никакой возни оттуда не доносилось.

Екатерина вызвалась мыть посуду. Я вытирала.

Впервые я расслабилась в обществе этой черноглазый красотки и ощутила, что жизнь наладилась. Мы шутили и смеялись. Годы, отданные Институту, больше не представлялись мне как потеря. Я многое приобрела: мужа и дочку и стала частью важного эксперимента, который действительно дал значимый результат.

Ну вот. Я тоже стала цитировать энциклопедии, как мой любимый.

Кольнуло в груди, и голова закружилась. Накрыло такое мерзкое чувство, что сознание вот-вот меня покинет. Я выронила тарелку, и она неприятно звякнула, ударившись о столешницу.

Екатерина была похожа на мою тетку, старшую сестру матери. Черная копна волос, бледная кожа. Она умерла рано, ей и сорока не исполнилось. Мне было восемь, когда ее не стало.

Эта квартира очень походила на ту, в которой жила тетя Лиза. Только там была еще и детская. Здесь то место, где в теткиной квартире стояла дверь в третью комнату, закрывал встроенный шкаф. Никогда туда не заглядывала.

Однажды я услышала ссору: мама и тетка раскричались. Мама считала, что тетке такая просторная квартира ни к чему, ей и однушки хватило бы. Мать с отцом и с шестилетней мной жили в однокомнатной квартире. Ссоры из-за жилья происходили часто. Так уж вышло, что тете Лизе досталась в наследство от отца такая просторная квартира. Моя мать приходилась сводной сестрой, не родной. Отцы у них были разные. Мать всегда отзывалась о своей сестре плохо. Даже после ее смерти.

Я пряталась в детской. Вообще, эта комната была гостевой. Она превращалась в детскую, когда к тетке приезжала я. Там были игрушки: плюшевый заяц, железная машинка, небольшая кукла с растрепанными волосами и два дебильных пластиковых маракаса.

В тот день сестры разошлись не на шутку. Тетка выкрикнула, что Ольке не видать ее квартиры, и швырнула желтый маракас. Я приоткрыла дверь как раз тогда, когда игрушка стукнулась о стенку и упала на пол. Маракас врезался в стеклянную дверцу шкафа, и там осталась трещина. За треснутым стеклом стояла фотография, на которой моя мама и тетя Лиза улыбались и между ними стояла трехлетняя я.

Когда маракас шмякнулся о пол, тетка резко взглянула на меня, и все мое нутро пронзила молния. Я насмерть перепугалась, что тетка обрушит на меня свой гнев, и ощутила себя виноватой, ведь мне тоже нравилась ее квартира.

Тетя Лиза была неплохой женщиной. Строгой, иногда жесткой. Она меня не баловала, говорила со мной как со взрослой. Я иногда представляла, как мама, папа и я переезжаем в теткину квартиру и живем там все вместе. Но у взрослых были свои загоны. Теперь я поняла и мать, и тетку. Каждая хотела отвоевать немного счастья для себя.

Маленькая я тоже хотела жить счастливо. Мне казалось, что для счастья нам не хватает большой квартиры. Вот такой же просторной, как у тети Лизы.

Та трешка нам так и не досталась. У тетки родился сын. Ему был год, когда случилось несчастье, и тетки не стало.

Дурацкое воспоминание. Оно до сих пор ранит.

Теперь у меня есть квартира. И даже у любимого такое уютное гнездышко, очень похожее на то место, где я бывала в детские годы.

Я засмотрелась на встроенный шкаф. Две серые дверцы с круглыми черными ручками, над ними антресоль. Что же за ними скрывается? Хотела пойти и посмотреть, что там, но Екатерина меня окликнула.

– Оль, – она вдруг отложила губку, хотя в раковине оставалось несколько тарелок. – Хотела спросить…

И она замолчала, будто что-то обдумывая и не решаясь продолжить. Давай, спрашивай уже!

– Красивый камень на браслете. Это гранат?

Я посмотрела на правую руку. Там и вправду был браслет. Не помню, когда успела его надеть. Его носила моя мама когда-то давно. Я была малышкой и жаждала сама обладать такой красотой. Это действительно был гранат.

Я выронила полотенце и отшатнулась от стола. Гранат. Красный.

Ложь.

Голова закружилась. Я увидела красные капли на полу и приложила руку к носу. У меня пошла кровь. Все тело затрясло.

Я осознала, что со мной происходит! Эта квартира, эта женщина…

Дышать стало трудно, и я шире открыла рот, чтобы дать больше воздуха бушующему сердцу.

Нет! Не хочу этого! Черноглазая зараза! Почему ты меня никак не отпустишь?!

Ноги ослабели, я сползла на пол и прислонилась спиной к черному фасаду кухонного шкафа.

Екатерина не торопясь опустилась ко мне.

– Прости, мне придется сделать укол.

Я не помнила лица тети Лизы. Была лишь фотография за треснутым стеклом. Мать ее сунула в один из альбомов, а я нашла и начала спрашивать, что случилось с ее сестрой. Мать отвечала уклончиво, а потом порвала фото, и я увидела обрывки счастливых лиц в мусорном ведре.

Екатерина держала шприц одной рукой, а второй взяла мою вялую руку, уже неспособную дать отпор. Почему я не могу остаться в этой иллюзии? Здесь я жила бы счастливо в той квартире, о которой мечтала в детстве. Этот диван выделялся ярким оранжевым пятном в бежевой гостиной. Стенка была светло-коричневой, на ней стояли разноцветные сувениры. Тетка много путешествовала. Фасады кухни были черными, глянцевыми, и маленькая я любила смотреть на то, что в них отражалось. Я видела в них очертания себя. Это место – символ хорошей жизни, вытянутый из детства. Как же мне хочется тут остаться!

Пол вокруг меня побагровел. Кровь, хлеставшая из носа, залила все вокруг. Черноволосая женщина вдавила в мою вену иглу и ввела все, что было в шприце.

Ты не Екатерина, ты моя тетка, которую подсознание вызвало с того света, чтобы сказать, что у меня теперь тоже есть своя квартира. Она даже побольше твоей.

Я свалилась в красную лужу и увидела, как женщина уходит. Моя кровь отпечаталась на ее белых носках. Сил не осталось, чтобы подняться и озвучить все, что во мне копилось долгие годы. Это из-за тебя я пошла продавать свое время. Ты и моя мать вбили в мою голову, что иметь собственную просторную бетонную коробку необходимо. Я верила, что свое жилье – это моя цель.

Нет, это не так. Мне не это нужно!

Щелкнул замок. Женщина ушла, заперев за собой дверь. Веки стали чрезмерно тяжелыми, я больше не хотела сопротивляться. Эта иллюзия завершилась.

Я смирюсь и приму, что быть счастливой могу только во снах.