Глава 21

Secret heart

Никто еще не преодолевал путь от улицы Гренель до улицы Жакоб с такой быстротой. Я едва ли не добежал до бульвара Сен-Жермен и лишь на мгновение нетерпеливо задержался перед светофором, а затем пересек бульвар, не дожидаясь, когда загорится зеленый свет. Я пронесся по улице Бонапарта мимо кафе «Les deux Magots», за столиками которого, на улице, сидели туристы, наслаждаясь белым вином, вечерним солнцем и любуясь скромной старинной церковью аббатства Сен-Жермен-де-Пре, затем торопливо свернул на улицу Жакоб.

Еще пара шагов – и я уже был у дверей своего дома. Я набрал код на двери в подъезд, взлетел на четвертый этаж и трясущейся рукой вставил ключ в замочную скважину.

Затем я включил компьютер и, прежде чем вставить диск, заскочил на кухню за бутылкой вина. «За бокалом хорошего вина если не все, то многое можно перенести», – говаривал мой отец. Я отсалютовал ему бокалом, пробормотав: «Надеюсь, папа, что ты прав!» – и одним духом опорожнил его наполовину.

Я не имел ни малейшего представления, что меня сейчас ожидает, но меня охватило чувство, что это будет что-то важное.

Сосредоточенно, как Орфей, внимающий откровениям, льющимся из радиоприемника черного лимузина, я засел перед компьютером. Что появится на экране? Неужели и впрямь Катрин, решившая таким образом признаться мне в любви? А вдруг на экране возникнет лицо Элен и я услышу ее привет из иного мира? Неужели моя жена настолько все предусмотрела, что сделала перед смертью запись, поручив кому-то, например Катрин, передать мне в будущем этот фильм.

Как зачарованный, я не отрываясь глядел на экран, но он оставался черным.

И вот послышались первые звуки колокольчиков, к которым вскоре присоединились басы. Затем голос, похожий на голос Норы Джонс, запел песню, которую я раньше никогда не слышал. Голос был приятный и богатый оттенками, бархатный, с небольшой хрипотцой, низкий, и в то же время в нем слышалось что-то детское.

Песня называлась «Secret Heart», и я слушал ее снова и снова, пока не понял весь текст.

 

Secret Heart

What are you made of

What are you so afraid of

Could it beТhree simple words

Or the fear of being overheard

Whatʼs wrong

Let her in оn your secret heart.

 

Речь в песне шла о скрытном сердце мужчины, и вкрадчивый, несколько ломкий голос певицы спрашивал, из чего сделано это сердце, почему оно такое робкое, не страх ли им движет – страх перед тремя простыми словами. И все строфы заканчивались призывом: В чем беда? Что тебе мешает? Пусти ее в свое сердце!

Особенно взволновали меня такие слова:

 

This very secret

That you’re trying to conceal

Is the very same one

You’re dying to reveal

Go tell her how you feel.

 

Человек, к которому обращены эти слова, очевидно, пытался скрыть свои чувства, хотя, как ни парадоксально, именно эту тайну он больше всего жаждал поведать. И заканчивалась эта строфа словами: «Давай же, скажи ей, что ты чувствуешь!»

Это была прекрасная песня о потаенной любви, о страхе и гордости, которые ты испытываешь, но еще о том, что нужно открыть свое сердце и любимому человеку.

Я попытался узнать что-то про певицу: ее звали Лесли Файст, и она была канадка, вот, собственно, и все.

Я записал текст и перечитал его, предложение за предложением, одновременно слушая песню, мелодия которой уже запала мне в память.

Смысл песни, казалось бы, однозначен. Но как мне следовало трактовать это послание? Оно выражает чувства той, что подложила в мой тайник этот диск? Или содержащийся в песне призыв относится ко мне?

О чем речь – о том ли, что скрывает мое сердце, о моих сокровенных чувствах, которые я не решаюсь выразить? Или о моих тайных письмах?

Кого я должен пустить в свое сердце, кто она?

Я долгие часы просидел за письменным столом, пил вино бокал за бокалом, разглядывая те вещи, которые приносил с могилы Элен и которые теперь лежали передо мной.

Разве все это не знаки любви?

Среди ночи я вдруг проснулся, потому что хлопнула балконная дверь. Летний ветерок гнал по небу редкие белые облачка: они проплывали, закрывая бледный диск луны, высоко стоявшей над городом. Я взглянул на часы. Начало пятого – излюбленный час всех, кто страдает бессонницей. Я выпил стакан воды и попытался выбрать подходящую позу для сна. Я поворочался так и сяк, поудобнее поправил подушку, высунул одну ногу из-под одеяла, но мысли меня не отпускали. Перед моим внутренним взором проходили люди и ситуации, я то и дело вспоминал услышанные или вычитанные где-то слова. Все, что случилось за последние месяцы, начиная с того дня, когда я принялся писать письма к Элен. Я так и слышал мелодию «Secret Heart», которая усиливала возникающие образы и эмоции.

У меня сжалось сердце, когда я снова вспомнил Элен в знакомом зеленом платье, в котором она была, когда мы с ней встретились, ее рыжие кудри, так и горевшие на солнце, а потом я вспомнил, какой она была под конец – совершенно прозрачной, ее по-прежнему красивую и храбрую улыбку, ее медные волосы, пламеневшие на белой подушке, как последний привет мне.

Но потом вдруг появилось другое лицо, заслонившее Элен, и мое сердце так заколотилось, как будто хотело мне что-то сказать.

Тогда я встал. Встал среди ночи и сел за письменный стол. Меня осенила новая мысль. Я не знал, хорошо или плохо я придумал и будет ли из моей затеи какой-то толк, но в тот момент это показалось мне единственным правильным решением.

Я взял лист почтовой бумаги и снял колпачок с авторучки. Несколько минут я в задумчивости просидел над белым листом.

А затем я начал писать письмо к Элен, моей обожаемой покойной жене, и открыл ей мое сердце.

Моя горячо любимая Элен!

Вот уже две недели я не давал о себе знать, и это имеет свою причину. Твой бедный муж находится в состоянии глубочайшей растерянности. В последние недели произошло столько волнующих событий, и я до сих пор не понял, прав ли я в моих безумных фантазиях, что это ты подаешь мне знаки, которые я нахожу на могиле. Я и сейчас еще думаю, что ты, Элен, на меня смотришь и что твоя любовь даже за гробом оставляет след в моей жизни. Но этот след не обязательно проявляется в виде музыкальных шкатулок, планов города или стихов Превера – он выражается в мыслях и судьбоносных событиях.

В последние месяцы я был как безумный. Вдвоем с Александром я, как детектив, занялся поиском улик, взяв под подозрение нескольких человек – совершенно разных людей. И каждый раз я в конце концов приходил к тому, что это была ты, что не мог быть никто иной, хотя это и было чем-то совершенно невозможным.

Я писал тебе письма, и каждый ответ, как мне казалось, подсказывал, что это ты. Но каждая вещь имеет две стороны, и вот я постепенно понял, что все эти знаки вели меня на кладбище, а с него – в живую жизнь.

Ты тогда пожелала, Элен, чтобы я писал тебе, как идет моя жизнь без тебя, и только сейчас я до конца понял главную мысль, которая стояла за этим пожеланием. Мысль, что жизнь продолжается и тогда, когда тебя уже нет.

Я все еще не знаю, кто забирал мои письма, кто подкладывал в мой тайник все эти вещицы, но теперь это для меня не важно. Хотя я и догадываюсь, кто это, для меня уже не имеет значения, ты ли за этим в конечном счете стоишь, или твоя подруга Катрин, или Прекрасная Незнакомка, или кто-то еще.

Главное – это то, что я снова открыл свое сердце, открыл для жизни и даже, может быть, для любви.

Я долго не хотел в этом себе признаваться, Элен, старался не замечать, но во мне опять ожило чувство. Есть в душе что-то такое, хрупкая греза, которая иногда поднимается на поверхность моего сознания. Такое ощущение, как будто держишь в руке дрожащую птичку.

Может ли это быть? Неужели я и впрямь снова влюблен?

Ты, которая все видит оттуда, сверху, наверняка знаешь ответ на мой вопрос, который мучает меня в эту бессонную ночь.

Если быть честным, Элен, то я все еще люблю тебя, но кое-кто еще поселился в моем сердце. Это Софи, девушка, которую нашел Артюр в тот день, когда я отнес тебе на могилу первое письмо. Та реставраторша, о которой я часто упоминал в письмах к тебе и которая всякий раз направляла меня легкой рукой в сторону живой жизни. Это она сказала мне, что в конечном счете надо всегда делать выбор в пользу жизни, а не смерти. Пускай у нее и есть уже кто-то, но это не меняет дела – я все равно думаю и скучаю по ней. По ее черным глазам, серебристому смеху.

Знаешь, что недавно Артюр сказал Катрин?

«У Софи папа опять смеется».

Удивительно, как ясно дети всегда говорят истину!

И вот, Элен, она вдруг исчезла! Вот уже больше трех недель я не видел ее на кладбище, и я не знаю, что делать. Я даже не знаю, где она живет, а она, разумеется, ничего не знает о моих чувствах, которых я и сам долго не понимал и которые я сейчас поверяю тебе, моя душа.

Только бы она снова пришла на кладбище Монмартра! Тогда я смогу все ей сказать. Я непременно рискнул бы, хотя совсем не знаю, что из этого выйдет.

Когда любишь, надо идти на все, не правда ли?

Я пишу тебе это письмо в надежде, что ты мне поможешь, мой дивный ангел, оберегающий нас свыше. Помоги мне, Элен!

С любовью,

Жюльен.