38

Аспенский подходил к стульчику, когда перед ним возникла Марина. Он глянул на нее отсутствующим взглядом, не узнавая. Потом поморщился недовольно. Она спросила:

– Избегаешь меня? Боишься посмотреть мне в глаза?

– Я?! – нахмурился Константин. – С чего ты взяла?

– Ты обманул меня! – Глаза Марины замерли, она как бы приняла стойку кобры перед флейтой.

Но он сейчас был не в том настроении, чтобы выяснять отношения с Мариной. Он не хотел видеть ее, а тем более выслушивать упреки. Поэтому отрубил:

– И что с того? Ты же не умерла! И мужик твой жив и здоров! – Константин не оправдывался и не хотел давать повода для продолжения разговора.

– Подлец! Ты превзошел себя! Подлец! – Марина вся изменилась, полноватая фигура вытянулась кверху и стала тоньше и выше.

Константин отмахнулся, прошипел:

– Остынь! И запомни, подлее баб никого не бывает!

– Я плюю на тебя! – выплеснула Марина и плюнула.

Плевок попал ему в щеку. Аспенский побагровел, сжал кулак. Но Марина была не Алла Истровская, с нею он не мог быть необузданным. Марина притягивала его. Он резко вытер лицо и мрачно предупредил:

– Ты плюешь в колодец, из которого еще не раз придется напиться!

– В твоем колодце отравленная вода! – задрожала Марина. – Пить из него смертельно опасно! – Сделала короткую паузу. – Мне жаль Веронику.

Константин заиграл скулами:

– Не жалей. Она не заслуживает этого. Она – дура.

Женщина презрительно хмыкнула:

– Дурак ты! И в этом все зло!

– Придержи язык! – просипел Аспенский, бычась: Марине палец в рот не клади, в обиду себя не даст, не Вероника.

– Тебе не нравится быть дураком?! – спросила она с ехидцей. – Ну, конечно, тебе не нравится быть дураком. Но что поделаешь, этого уже не изменить, Константин. Это твоя природа!

Его перекосило, она откровенно унижала его, зло выдохнул:

– Убирайся!

– От тебя тошнит! – медленно отозвалась Марина и с презрением шагнула от него.

Ее презрение мурашками прошлось по телу Аспенского. Он удивился этому и даже растерялся. Глянул ей в спину и лихорадочно провел рукой по щеке. Противное ощущение плевка не покидало. Поляна показалась уродливой, трава под ногами мешала. На стульчик опустился тяжело.

И тут же перед собой увидал Истровскую. Даже вздрогнул, будто это был черт из табакерки. Тут же в голове сверкнула дикая мысль, что женщин нужно убивать сразу, как только они появляются на свет. Прошли времена Древней Спарты, а жаль. Опоздал он со своим рождением.

Алла, не спрашивая разрешения, плюхнулась на стульчик Вероники. Ее бесцеремонность взбесила его:

– И ты припрыгала? – рыкнул он.

Ее глаза сверкнули, обжигая Константина:

– Я не лягушка, чтобы прыгать!

– А кто же ты? – пренебрежительно осклабился он. Тяжелый осадок после разговора с Мариной полился злостью на Истровскую.

Алла поняла это и ее красивые губы выгнулись в издевке:

– Ты обещал мне Хавина на тарелочке, а сам не можешь управиться с бабами. Я все вижу. Ты жалок и никчемен, – уколола она.

– У тебя плохое зрение, – огрызнулся Аспенский.

– У меня отличное зрение, Константин! – Алла напружинила худое тело. – Я даже вижу, какую ты мне свинью собирался подложить в бизнесе! – Желание мстить Аспенскому преследовало ее с такой силой, что мозг закипал, а воздух над головой тяжелел, как перед грозой. Ее подмывало бросить ему в лицо, что она знала о нем больше, чем он думал. Хотелось показать, что она не глупее его, а он не умнее. Но сдерживалась.

– Дура! – выдохнул Константин. – Бизнес – не твое дело. Ты один магазин едва вытягиваешь. Какую сеть ты можешь организовать? – И ухмыльнулся. – Ты только на мужиков сети умеешь расставлять. Да и то на иных зубы обламываешь! – Он намекал на Хавина, осознавая, что Алла понимает его. В эту минуту он был зол на нее не за подписанный ею контракт, а за неспособность оседлать Хавина, из-за чего Павел клюнул на Веронику, а та потеряла голову. Константин не хотел вспоминать, что именно он отправил жену к Хавину, что он сам гнал Аллу от Павла, советуя не высовываться. И винить ему теперь прежде всего надо себя. Однако он убеждал себя, что во всем виновата Истровская, и ненавидел ее.

Аллу, до холодного пота между лопатками, возмутили слова Аспенского:

– Ты уже в родственники себя записал?! Не слишком ли торопишься, Константин? – не вытерпела она. – Ты думаешь, я ничего не знаю?!

Аспенский не понял вопроса. Тупо уставился на нее. Она продолжала:

– Ты думаешь, я не знаю, что ты на Хавина устроил охоту?! Ты все обдумал и обложил его со всех сторон. Я не настолько глупа, чтобы поверить тебе, что ты уберешь с моего пути Веронику. – Нервно привстала со стульчика и снова села. Ее ноздри мелко задрожали. – Вместо жены ты подложил под него свою дочь! Надеялся, я не узнаю, что она сейчас заменила Веронику в постели Хавина? Чередуешь жену с дочерью. Хорошо придумал, Константин, классную игру затеял: накинуть на Павла свой аркан. Сначала подстилки под ним меняешь, а потом собираешься за горло взять!

Неподвижный взгляд Аспенского чуть ожил. Слова Истровской удивили:

– Ты что мелешь, дура? – бросил отрывисто, раздраженно.

– Это я мелю?! – возмутилась Истровская. – Это ты известный мельник-извращенец! – Она расстегнула сумочку. – Объясни мне тогда, что вот это означает? – Алла выхватила лист бумаги и развернула перед Аспенским.

Константин увидел свою дочь рядом с Хавиным. Этого он не ожидал. Взгляд застыл, тело на миг оцепенело. Он медленно постигал суть происходящего. Но показать Алле, что ничего не знал, было для него немыслимо, а сказать, что он в курсе, тоже не поворачивался язык, хотя видел, что Истровская считала именно так. Между тем новость обескуражила его. В ответ на ожидание Аллы Константин смог лишь буркнуть:

– Я ничего объяснять не собираюсь.

Та снова вскипела:

– А ничего и не надо объяснять. Все и так ясно! Мне известно даже то, что Хавин сделал твоей дочери предложение выйти за него замуж, и она приняла это предложение, – Истровская желчно прищурила глаза и повысила голос: – И ты уже готовишься в тести.

Аспенского поразило, что Истровская знала то, о чем он не догадывался. По ее лицу понимал: она говорила то, о чем хорошо ведала. Не верить не мог.

– Где ты взяла это? – прохрипел и вырвал лист у нее из рук. Вгляделся. Больничная палата. Бинты на Хавине. И Юлия прижалась к нему. Все это плохо укладывалось в голове. И главное, он к этому не имел никакого отношения. Значит, и Вероника ничего не знала, раз засобиралась ехать к Хавину. Вот так дела. И тут же закрутились новые мысли: Хавин сделал предложение Юлии, стало быть, надо воспользоваться этим. А для Вероники должен быть отбой, пусть знает свое место, а то запрыгала, закрутила хвостом. Видите ли, Хавин ее любит. Ничего подобного.

Алла протянула руку за снимком, требуя вернуть его. Ее цепкий взгляд следил за лицом Константина. Ответила, думая, что Адаевский уже наверняка обнаружил пропажу:

– Прихватила у Анатолия.

Аспенский молча отвел ее руку, свернул в трубочку лист, зажал пальцами правой руки и резко встал на ноги. Мрачно посмотрел в сторону столов, у которых Адаевский уже нескладно махал руками и зазывал участников пикника.

Анатолий уловил, что между Константином и женщинами происходили какие-то серьезные терки. Об этом говорил озабоченный вид Аспенского и излишняя нервозность женщин.

Легкий ветер приносил приятный запах шашлыка. Аспенский шагнул к Анатолию. Адаевский тоже сделал несколько шагов навстречу. Константин с вопросом в глазах протянул ему свернутый лист. Тот развернул, и его вытаращенный растерянный взгляд заметался в поисках Истровской. Он беззлобно подумал, ах ты, зараза, прибрала снимок к рукам, чтобы выкатить арбуз Аспенскому. А Константин явно не готов к этому. Подставила меня.

Аспенский тяжело дышал, будто с трудом втягивал воздух в себя и с еще большим трудом выталкивал наружу. Он не задавал вопросов, но определенно хотел услышать от Анатолия подтверждение слов Аллы, не сомневаясь, что тому есть о чем сказать. Адаевский быстро убрал растерянность с лица, кашлянул и ничего не произнес. Тогда Константин глухо и холодно выдавил:

– На снимке моя дочь.

– Да, – кивнул Анатолий, – Павел прислал, чтобы я убедился, что он жив-здоров после наезда машины.

– Ты что, за идиота держишь меня? – прохрипел Аспенский, выхватил у него лист и снова свернул трубочкой. – Почему он с моей дочерью?

Анатолий изобразил на лице удивление и славировал, гоняя кадык по горлу:

– Я думал, ты все знаешь от Юлии.

Аспенский проглотил слюну, свел к переносице брови:

– Что значит все? – надавил.

– Павел сделал ей предложение. – Трава под ногами Адаевского зашуршала от его топтания, муравьи засновали по муравьиной куче, кузнечики застрекотали громче.

– У Юлии есть муж! – резко напомнил Аспенский. – Хавин забыл об этом?

– Не думаю, память у него прекрасная, – мотнул головой Анатолий. – Он просто влюбился в Юлию.

– Чушь! – поморщился Константин, и подумал, что Истровская оказалась права. Зло бросил: – Игра! Игра без правил! Краплеными картами. Кружит головы бабам-дурам!

– Нет, это серьезно, – сказал Адаевский. – За Павлом Юлия будет как за каменной стеной.

Аспенский не ответил. Отвернулся. В общем-то, если все так, то у него появлялся свет в конце тоннеля. И хорошо было бы, если б колесо фортуны закрутилось быстрее. Юлия многое переворачивала. И возвращала Веронику на грешную землю.

Константин посмотрел на реку, там к берегу подплыла его жена и стала выходить из воды. Веселая и независимая. Ну-ну, теперь и он повеселится над нею. Дочь-то оказалась умницей. Быстро исправила недочеты матери и открыла перед отцом новые возможности. По его губам пробежала короткая улыбка.

Стройная фигура Вероники на берегу в солнечных лучах сверкала каплями воды. Возле нее извивался молодой парень. Она слушала его и задумчиво улыбалась своим мыслям, в которых был Хавин. Константин со снимком, свернутым в трубочку, шагнул к ней. Она напряглась, ей не хотелось больше видеть мужа. Было желание убежать с пикника, не вспоминать об Аспенском, будто у нее никогда в жизни его не существовало.