39

Константин подошел. Осознание, что у него есть новость, способная укротить жену, приводило его в дикий восторг. Парень смущенно ретировался. Аспенский с властной издевкой произнес:

– Хочу сообщить тебе хорошее известие, – в уголках губ мелькнула зловещая улыбка.

Веронику эта улыбка насторожила, женщина вытянулась в струну, готовую вот-вот лопнуть от напряжения. Аспенский не отрывал взгляда от нее: – Нашлась наша дочь.

Жена обрадовалась новости. Исчезновение Юлии, ее холодное поведение перед тем тревожили ее до сих пор. Она любила дочь, беспокоилась за нее и переживала оттого, что Юлия не давала о себе знать. – Где? – спросила на выдохе.

Константин сделал паузу, он смаковал, желая больнее уязвить жену. Потом жестко выдал: – Твоя поездка к Хавину откладывается!

Вероника взволновалась, не понимая, но плохое предчувствие ножом полоснуло по сердцу: – Ты о чем? – В ушах у нее вдруг возник гул, тягучий, нудный.

– Порадуйся за дочь, – сказал Аспенский. – Юлия живет с Павлом.

Вероника захлебнулась новым вопросом, который так и остался у нее на губах. Лишь смотрела на мужа распахнутыми глазами и чувствовала, как дрожат губы от нахлынувшей неимоверной тоски в сердце. Гул в ушах усилился. Голос Константина доносился отрывистыми звуками, смысл слов терялся.

– Она спит с ним в его постели! – отчеканил Аспенский.

Лицо женщины медленно вытянулось и застыло, как маска.

– Ложь, – прошептала эта маска, – это ложь. Ты не удержишь меня своей ложью.

Аспенскому не было жаль Веронику, он с удовольствием возвращал ее на грешную землю, верил, что приводил в чувство, выводя из состояния эйфории.

– Ложь – это бабьи забавы, – проговорил тяжеловесно. – Хавин сделал Юлии предложение выйти за него замуж! И наша дочь ответила ему согласием!

Ноги у женщины стали ватными. Как, когда Юлия оказалась возле Хавина и почему Павел сделал ей предложение? А она? Ведь он ее просил остаться у него. Значит, все было обманом. Нет, не может быть. Его глаза не лгали. Она бы поняла это сразу. Сердце не проведешь. Вероника прошептала:

– Не верю.

– Спроси у Адаевского, – безразлично пожал плечами Константин. – Хавин сейчас лежит в больнице, и наша дочь ухаживает за ним. Я думаю, очень скоро у нее будет развод с Валентином. Вот, – он развернул перед женой снимок. – Посмотри, – отдал ей в руки.

Вероника увидела два улыбающихся лица. И все. В глазах наступила ночь. Женщина пошатнулась. Обрушилась ее единственная надежда. Павла больше нет для нее, только ненавистный Константин, возвращение к которому уже было немыслимо, невозможно. Это был крах, конец всему, итог ее жизни. Павел обманул, и дочь обманула, отобрала последнюю надежду. Украдкой у нее за спиной. Это непереносимо и несправедливо. Что впереди? Пропасть. Почудилось, что она падает в эту пропасть, и никто не подхватывает и не удерживает ее. Зеленая поляна перед глазами превратилась в несуразное месиво, люди в этом месиве не ходили, а прыгали и скакали, как черти в аду, и вместо улыбок все корчили ей уродливые гримасы.

Мозг сверлила одна-единственная мысль: стоять на пути у своей дочери она никогда не будет. Она никому больше не нужна в этой жизни. Ни Павлу, ни дочери, ни себе. А Константин ей самой не нужен. Значит, это конец. Мокрая и несчастная, опустила голову и плечи.

– Ничего, – усмехнулся Аспенский, – от этого не умирают.

Раздавленная, уничтоженная, она не чувствовала своего тела. Вся жизнь осталась в прошлом, а она сейчас оказалась где-то вне своей жизни, которую больше не хотела знать. Ноги не держали. Женщина рухнула в траву, зажала руками голову, плечи затряслись. Это было отчаяние, она не видела выхода из тьмы, окружившей ее. Пальцы Вероники смяли снимок.

Аспенский поморщился, бросил:

– Зовут к столам. Не вой, дура. Иди, помой морду. Я подожду за столом, – развернулся и направился на зов.

Вероника некоторое время сидела без движения, потом тихо поднялась, невидящим взором окинула реку, выронила из руки смятый снимок и тихо шагнула к воде.

Волна была теплая и ласкающая, такая приятная, что, казалось, только она одна могла принести Веронике покой и счастье. Женщина вошла по колено, ощущая ласку воды, почерпнула ее пригоршней и жадно выпила.

Гладь реки призывно искрилась, очаровывала. Показалось, ничего лучшего в своей жизни Вероника не знала. Пошла в воду, потому что почувствовала в этот миг, что только река была ее настоящим спасением.

Шум и суета у столов продолжалась до тех пор, пока все не расселись по местам. А когда разместились, Адаевский первым обратил внимание, что нет Вероники. Глянул на берег, спросил у Аспенского:

– Где ты потерял жену?

– Придет, – отмахнулся тот, обернулся к реке, поискал глазами и пожал плечом.

Анатолий громко позвал:

– Вероника, ты куда запропастилась? Давай-ка к столу!

Несколько человек подхватили этот зов и вразнобой повторили его. Молодой парень сказал, что видел, как она входила в воду. Аспенский раздраженно поднялся из-за стола и вернулся к реке. Недоброе предчувствие кольнуло сердце. Одежда Вероники лежала на месте. Нетронута. У самой воды валялся смятый снимок. Константин машинально поднял и сунул в карман брюк. Гладь реки была спокойной. И вдруг его пронзило. Он не поверил в собственную догадку. И, не веря, зарычал раненым зверем, сорвал с себя рубаху, бросился в воду:

– Не дури, Вероника, вернись! – глухо и безнадежно простонал, ныряя.

Участники пикника замерли от неожиданности, а потом резко повыскакивали из-за столов и тоже кинулись к реке.

Нашли Веронику не сразу.

Течение отнесло ее тело метров на сто пятьдесят вниз.

В первой половине следующего дня Юлия прямо из палаты Хавина позвонила Кристине с просьбой передать Валентину, что она подает на развод. Но не успела произнести и слова, как подруга защебетала безостановочно:

– Вот наконец-то дала о себе знать! Вспомнила о подруге! Тебя тут все обыскались! Меня затерроризировали. Требуют номер твоего телефона. А где я возьму, если сама не знаю? Ты уже в курсе, что стряслось?

Юлия сидела на стуле у кровати улыбающегося Павла. Тот держал в руке ее ладонь, как бы подбадривая этим. Не понимая Кристину, Юлия переспросила:

– Стряслось? Не знаю. Скажи.

– Ну надо же, – растерянно протянула Кристина, у нее сразу пересохло в горле, было трудно первой сообщить плохую весть подруге, но сделать это приходилось, и она глубоко вздохнула и негромко выговорила: – Утонула твоя мать.

Юлия вздрогнула, покрылась красными пятнами. Павел увидел изменившееся лицо и насторожился. Губы девушки сжались и побелели. По телу прошла холодная рябь, руки задрожали, телефон упал на пол. Павел стиснул ее пальцы:

– Что произошло, Юлия?

– Мама, – раскрылись губы.

– Что?

– Утонула, – прошептали губы.

У Хавина все внутри оборвалось. Мгновенно перед взором проплыли грустные глаза Вероники. Сердце защемило. Лицо окаменело. Больно ударило чувство вины перед нею. В душе разлилась горечь.

Юлия подняла телефон и набрала номер отца:

– Папа, как это случилось?

– Она покончила с собой, – холодно, глухо ответил Аспенский, но сквозь эту сухость проступали тоска и уныние, каких Юлия никогда не знала у отца. – Приезжай на похороны.

Сердце у девушки остановилось, пол под ногами закачался. Вспомнились отношения между отцом и матерью. Хотела прокричать ему упреки. Но отец опередил, ударил дочь беспощадно:

– Это ты убила ее! Она влюбилась в Хавина, решила бросить меня и уехать к нему: он звал ее к себе. Но вдруг узнала, что с Павлом живешь ты и что он тебе сделал предложение и что ты приняла его. Она не смогла перенести этого.

Юлию оглушили слова отца. Телефон снова выпал из рук. Она начала медленно подниматься и пятиться, отступая от Хавина.

– Что, что? – не понимал он, пытаясь удержать девушку.

Она с диким испугом вырвала руку. Все, все, все. Боже, они оба стали причиной самоубийства ее матери. Голова раскалывалась. Нельзя строить своего счастья на смерти матери. Это преступно. Безжалостно и подло. Мать всегда по-своему поддерживала ее. А теперь без матери она осталась одна как перст. Впервые ощутила, что страшно остаться совсем одной. Павел больше не в счет, мгновенно он стал далек от нее как никогда. А отец никогда и не был близок. Мужа вообще уже не видела рядом с собой.

Хавин что-то говорил, но она не слышала. Он попытался подняться с постели, но Юлия замахала руками и закричала:

– Не приближайтесь ко мне! Не приближайтесь! – И выбежала из палаты. Пронеслась по коридору, по лестницам, вырвалась на улицу. Слезы застилали глаза. Мозг ничего не контролировал. Бездумно проскочила двор и выбежала на тротуар, бросилась через дорогу на другую сторону улицы. Не услышала, как запищали тормоза автомобиля и даже не почувствовала удара, упала на асфальт и потеряла сознание. Мгновенно собралась толпа. Кто-то сбегал в больницу, появились медики, носилки. Кто-то охнул:

– Господи, сколько крови. Да как же так?

Ее положили на носилки. А вслед раздалось:

– Дай бог, чтобы все обошлось.

Сразу же спешно Юлию отвезли в операционную палату. После операции на третий день она пришла в себя. Медсестра шепнула Хавину:

– Надейтесь.

Он все дни с костылем в руках просидел у двери реанимационной палаты. Ни есть, ни пить не мог. Вокруг плавал удушливый туман. Обрадовался, когда услышал, что Юлия очнулась. Решительно потребовал, чтобы его пустили к ней хотя бы на минуту. Только взглянуть на нее. Никакие уговоры и запреты не подействовали. В конце концов медсестра сжалилась, сдалась:

– Ну, только на минуту, и не разговаривайте, ей нельзя.

Юлия была в бинтах. Открыла глаза, когда он дотронулся до ее руки. Павел с замиранием шепнул:

– Все будет хорошо. Все будет хорошо. Молчи, ничего не говори.

Но губы девушки слегка шевельнулись:

– Мы обе любили вас, но вы – наше несчастье.

Павел едва уловил эти слова, и они были как приговор для него. Сердце могло разорваться на части.

Так и не исполнилось его желание: сделать счастливой женщину возле себя. Судьба снова подставила подножку. Как же это больно и как горько. По щеке поползла слеза, тело обвисло на костылях. Он потерянно поцеловал руку Юлии и опустил голову. Сможет ли она когда-нибудь простить ему все, что произошло? И способен ли он ждать этого прощения?

Груз вины перед Вероникой и Юлией раздавил совершенно. И все-таки из палаты он вышел с надеждою, что все должно быть хорошо.

А ночью Юлия умерла. Умерла тихо. Будто заснула. Обнаружили это лишь под утро.

Хавин чуть не обезумел, долго не находил себе места. Казнил себя за все, и особенно за то, что не попросил у Юлии прощения.

На похоронах у Вероники присутствовало много народу.

Но Аспенский был сильно недоволен, что на погребение матери не приехала Юлия. Уже когда возвращался с кладбища, его догнала весть о смерти дочери. Известие потрясло Константина. Два несчастья, одно за другим, подействовали на него так сильно, что у него точно отнялся язык. Он умолк и сгорбился. Все, кто знал Аспенского, поразились, как мгновенно прочный, железный человек поник, сжался и постарел.

Между тем, когда из Москвы привезли гроб с телом дочери, он держался стоически и не проронил не слезинки. Глаза его были пусты, неподвижны и безжизненны.

Валентин не отходил от гроба жены до самой могилы. А когда по крышке ударили первые комья земли, у Валентина из глаз упали крупные черные слезы.

Вся его прежняя злость, ненависть, негодование, ярость и месть шли от неимоверной любви к Юлии. Он окончательно ясно осознал это. И не мог принять, что Юлия ушла навсегда. Больше никогда ее не будет. Вдруг стало очевидно, что без Юлии у него нет будущего, нет ничего. Как поздно он все понял. Каким же он был дураком. Весь этот окружающий мир без нее пуст и бессмыслен.

После похорон Валентин поехал на квартиру родителей, достал охотничье ружье отца, зарядил и выстрелил себе в грудь.

Хавин приехал на кладбище, когда уже никого не было. С трудом вылез из машины и на костылях подошел к могиле Юлии. С портрета на свежем холмике из вороха цветов на него глянуло счастливое лицо красавицы. Сердце у Павла сдавило как стопудовым прессом. Тяжко было смотреть на прекрасное лицо, которым он всегда любовался и которое с удовольствием целовал.

Он плакал. Слезы катились по щекам тяжелыми свинцовыми дробинами. Плечи тряслись. Пробирала жуть от безвозвратной потери. Потом удрученно затих. Долго молчал, прежде чем выдавить:

– Прости меня, Юлия. За все прости, если можешь. Я люблю тебя и всегда буду любить.

С трудом оторвался от счастливых изумительных глаз Юлии и печально переместился к соседнему холмику с фотографией Вероники. На этом фото она была как живая: грустная и прекрасная.

У Павла перехватило дыхание, как будто кто-то сзади набросил на его горло петлю. В ушах неожиданно прозвучало обвинение: «Это ты убил их обеих». Он был не в состоянии сопротивляться, мозг разрывался, но душа воспротивилась: «Я не убивал, я не хотел их смерти».

Павел смотрел на фотографию Вероники и видел в ее глазах тоску и разочарование, сердце его, кажется, омертвело.

– Простите меня, Вероника, я любил вас, – колыхнулся беззвучный выдох.

Водитель не успел подхватить Павла, костыли выпали у Хавина из рук, и он повалился лицом на землю. Грудной стон разнесся по сторонам.

Казалось бы, Алла Истровская должна была радоваться, ведь ее месть свершилась.

Но она не радовалась. Она содрогалась от осознания того, что произошло.

Конец