Часть вторая

12

Истровская, узнав, что Хавин покинул гостиницу, кинулась к Адаевскому, надеясь там найти Павла. Но услышав, что тот уехал совсем, пришла в ярость. Этого она никак не ожидала. Первые слова гнева обрушила на Анатолия, а потом назвала Хавина трусом и бабой в штанах. Адаевский заморгал вытаращенными глазами, наморщил переносицу над длинноватым носом и посоветовал ей все это сказать лично Павлу.

– И скажу! – взвизгнула разъяренная Алла. – Дай мне адрес и телефон!

– Избавь меня, Алла, от конфликта с приятелем. Ничего я тебе не дам. Даже не проси. Вот придумала. Я тебе не почта и не телефонная станция. – Кадык на худом горле Анатолия прыгал сверху вниз, слова вылетали, словно пули из автомата. – Оставь меня и его в покое и сама угомонись.

– Да я разнесу тебя в клочья, если не скажешь! – угрожающе надвинулась Истровская на длинного, нескладного, худого Адаевского.

Он развел руки, мол, давай, начинай. Она сверкнула глазами и атаковала с другой стороны:

– Как называется его фирма?

Но Анатолий и тут пожать плечами, промолчал, будто в рот воды набрал.

– Ну и дурак же ты, Анатолий, – зло взбрыкнула Алла. – Да я без тебя в интернете все отыщу.

Села в машину, достала смартфон и зашла в интернет. И скоро действительно нашла информацию о фирме Хавина. По дороге домой обдумывала, как поступит дальше. Отступать не собиралась. Напротив, любой ценой намеревалась заарканить Павла. Он ущемил ее самолюбие. На глазах у знакомых она потерпела поражение, что было недопустимо. Нет, она докажет всем, что Хавин не ускользнет из ее рук.

У нее дома ее ждал Валентин. Все время, после его размолвки с Юлией, он проводил в постели с Истровской. Алла выжимала из него соки, доводя до полного изнеможения. А когда она исчезала на какой-то период, он отсыпался. В его сознании все слилось в один миг. Постель Истровской странным образом отсекла прошлую жизнь. Он забывал о Юлии.

Алла, взбелененная тем, что с Хавиным сорвалось, набросилась на Валентина с жадностью и злостью. Тот едва успевал за ее желаниями. Она будто осатанела. Кидалась на него, как хищница, хотя перед глазами у нее стоял Павел. Валентин был прост, как раскрытая книга, а ее всегда увлекали натуры сложные, это возбуждало до умопомрачения. Между тем Валентин был ей нужен как дивиденды на будущее, как козырь для унижения Аспенских. Это грело душу.

Всю последующую неделю Истровская провела с Валентином. Ни разу не вышла из квартиры и не отвечала на звонки телефона. Вновь и вновь ненасытно впивалась в него, стараясь забыть Хавина. Но это плохо получалось.

Наконец она словно очнулась. Взглянула на Валентина неласковым отчужденным взглядом:

– Все, милый мальчик, собирай манатки. Сладкое закончилось.

Валентин оторопел. Только что требовала не останавливаться и вдруг…

– Не понял, – обронил он.

Алла усмехнулась. Он надоел ей. Однообразие начинало тяготить. Она была человеком настроения. А оно у нее могло меняться стремительно. Так же одним махом она принимала решения. Это было ее природой. Но ничего подобного Истровская не сказала Валентину, его следовало держать на поводке, для будущего. Потому просто успокоила:

– Надо передохнуть, Валентин. Но мы еще поиграем с тобой, будь уверен.

Валентин нахохлился, соскочил с кровати, быстро собрался и, не прощаясь, вышел из ее квартиры. Отъехал от дома. И только тут подумал, что ехать ему некуда. Хотя у них с Юлией была квартира, подаренная родителями после свадьбы, однако там его никто не ждал.

Целый день бесцельно мотался по городу. Выезжал за его пределы, кружил по дорогам, возвращаясь мыслями к Юлии. Истровская медленно уходила на задний план и где-то там пропадала. Все четче проступало лицо жены. Впрочем, он убеждал себя, что к старому возврата нет. Но и нового у него не было. Становилось тоскливо и одиноко.

Вечером Валентин все-таки отправился в свою квартиру. Перед подъездом порылся в карманах, достал ключ и по лестничному маршу поднялся на этаж. У двери нерешительно потоптался, представляя, как неприятно удивится его появлению Юлия. И вставил ключ в замочную скважину.

Дверь открылась беззвучно. Он переступил через порог и прикрыл ее за собой. Прошел по квартире. Та была пуста. В комнатах ничего не тронуто, все лежало, как последний раз. Значит, Юлия не жила тут. Тогда где она? Может, у своих родителей? Но зачем ему об этом знать? Ведь все кончено. Она сама объявила об этом. Значит, и его родителям уже все известно. А раз так, ему проще. Не надо будет ничего объяснять. Он достал сотовый, включил его и набрал номер матери.

Марина схватила телефон. Обрадовалась:

– Ты откуда звонишь, Валентин, мы с ног сбились, разыскивая вас с Юлией. Не знаем, что и думать. Ни твой, ни ее телефон не отвечает. Где вы запропастились? Ваши друзья пожимают плечами. Вы исчезли, никому ничего не сказали. Так и знай, мозги я тебе прочищу. Вы всех волноваться заставили. Не с полицией же вас разыскивать.

Мать сказала «вас с Юлией», подумал Валентин, следовательно, родители ничего не знают об их разрыве, к тому же, выходит, Юлия тоже исчезла, и родители считают, что они находятся вдвоем.

Марина продолжала распекать сына:

– Что за дурацкое поведение! Как несмышленые дети! Мы все на нервах! Аспенские тоже в неведении, разводят руками, беспокоятся. Передай Юлии, пусть позвонит родителям.

Валентин растерянно напрягся:

– Вообще-то мы уже взрослые люди, мама, – буркнул, не зная, что ответить матери.

– Взрослые, взрослые, но не из инкубатора, – оборвала та. – Прямо сейчас скажи Юлии, чтобы позвонила.

– Скажу, – снова буркнул сын, чтобы успокоить мать. – Я приеду. – Он не сообщил, когда приедет, ибо был обескуражен разговором с матерью. Приехать значит все рассказать. А стоит ли спешить с этим, пока не нашлась жена? Так захотелось вдруг, чтобы все у них наладилось. И возникло чувство брезгливости к самому себе за постель с Истровской.

Нет, он не сожалел. Огонь Истровской мог зажечь не одного мужчину. Но Юлия для него была и остается единственной. И это больше, чем жар Аллы с ее темпераментом и красивым телом.

Валентин разделся и лег на диван, он хотел сразу заснуть, чтобы ни о чем не думать, но ему это не удалось. Прошел вечер, уже наступила ночь, а он все ворочался, смотрел в потолок, и мозг кипел от напряжения. Заснуть удалось под утро. Но спал недолго, проснулся с тяжелой головой.

Юлия, оставив Хавина у придорожного ресторана, вернулась в город и первое, что сделала, позвонила матери.

Вероника, лежа в кровати, протянула руку за телефоном. Вчера, выгнав дочь из квартиры, Константин вновь сорвался и избил жену, прибавив ей синяков и ссадин на теле. У нее болели ребра, и она шевелилась с трудом.

Юлия по голосу матери почувствовала неладное, поймала такси и помчалась к ней.

Вероника медленно открыла дверь и, пряча глаза, попыталась улыбнуться, но улыбка получилась вымученной. Дочери ничего не нужно было объяснять, она прижала мать к себе. Та застонала. Глаза у Юлии сузились, стали, как у дикой кошки.

– Этого больше нельзя терпеть, мама? Как ты с ним живешь? Надо себя не уважать, чтобы так жить! – с запалом выплеснула она, но тут же сообразила, как больно это слышать матери, и снова обняла ее. – Прости, мама, я не хотела тебя обидеть. Но я бы не смогла так жить.

Вероника погладила Юлию по голове:

– Я не обижаюсь на тебя. Ты права. Но не все так просто, как тебе кажется. – Увидела вопросительный взгляд дочери и попыталась как-то объяснить. – Сначала я боялась остаться на улице с маленьким ребенком. Время было нелегкое. Потом, – Вероника прошла в спальню, – потом я думала, что стала ему помощницей в бизнесе, мне даже сдавалось, что я стала незаменима для него. А сейчас я больше не могу, у меня больше нет сил, – мать остановилась посреди комнаты, посмотрела отрешенно, – сейчас мне хочется в омут с головой.

Юлия вспомнила лицо отца, каким оно было накануне, и покрылась дрожью. Нет, она уже никогда не сможет примириться с ним, отец превратился в животное и перестал быть для нее авторитетом. Но последние слова матери напугали:

– Не смей даже думать так, мама! – крикнула она. – Ты у меня красавица! Ты еще сможешь начать новую жизнь.

– Он не отпустит от себя, – усмехнулась Вероника. – Видишь, каким он стал. Раньше никогда не бил по лицу, поэтому от тебя удавалось все скрывать. А теперь вот, – она прикоснулась к разбитым губам, – на улицу невозможно выйти.

– А ты забудь о нем! – в голосе Юлии послышались высокие нотки. – Сделай, как я! Он больше никто для нас с тобой! Понимаешь, мама, никто! – Юлия хотела, чтобы до матери дошел смысл ее слов, чтобы мать поняла, что «никто» это пустое место. – Ты не говори ему, что встречалась со мной сегодня и что я нахожусь неподалеку. Мы будем видеться с тобой. А он пусть думает, что я уехала из города. Впрочем, мне безразлично, что он будет думать. Я больше не хочу говорить о нем! – Юлия глянула на кровать. – Тебе нужно лечь. Я буду в городе, пока ты не поднимешься на ноги. А потом уеду. Навсегда. Но тебе сообщу, где буду. Уходи от отца! Ты должна это сделать! Найди в себе силы!

Вероника удивлялась, глядя на дочь. Та как-то мгновенно изменилась, стала другой, непохожей на ту, какой всегда была. Повзрослела. Это понравилось матери. Она уловила в дочери силу, которой всегда не хватало ей самой и которой сейчас она не имела, чтобы одним махом порвать с мужем. И хотя она заявила Константину, чтобы больше не рассчитывал на нее, она понимала, что изменить все не так просто.

– Тебе легко рассуждать, у тебя впереди целая жизнь, – вздохнула в ответ.

Она была не готова сразу принять кардинальное предложение дочери. Трудно вырвать из себя многолетнее терпение.

– А что тебя удерживает? – не понимала Юлия.

Вероника задумалась, и правда, что ее держало теперь возле Константина? Дочь выросла, живет своей жизнью, исправляет ошибки, навязанные родителями. Сама она не без рук, без ног, сумеет прожить без мужа и прокормить себя. Ответила:

– Наверно, больше ничего. Но тебя он будет искать.

– И пускай. Пусть поймет, что у него больше нет дочери! – вспыхнула и покраснела Юлия. Рукой нервно отбросила светлые волосы со лба. И взахлеб выдохнула: – Он – подонок, он ударил меня! Я никогда этого не прощу! Никогда!

– Разве можно так об отце, Юлия? – примирительно сказать Вероника. – Так нельзя.

Глаза дочери снова изменились, она задрожала:

– Если он еще хоть раз посмеет прикоснуться к тебе, я найду на него управу! Я, я, я убью его! Ты так и знай!

Вероника вздрогнула:

– Что ты говоришь, Юлия? Моя дочь не должна не только так говорить, но даже думать так.

Юлия часто задышала:

– Но я ведь и его дочь, а его гены требуют от меня, чтобы я никогда не прощала обиды!

Вероника села на кровать, в глазах появилась грусть. Хотелось бы заглянуть в будущее, увидеть, что будет с ними. Впрочем, в свое будущее Вероника не хотела заглядывать, но будущее дочери ее волновало. Всякому нормальному родителю хочется, чтобы будущее его ребенка было счастливым и светлым.

Она поймала себя на мысли, что думала о себе в прошедшем времени, как будто жизнь ее закончилась, как будто ее уже не было. И посмотрела на себя другими глазами. Что это я? Мне ведь не уже сорок лет, а всего-навсего сорок. Многие заново начинают свою жизнь в шестьдесят, а я в сорок сломалась? Так, что ли? Глянула на Юлию, выпрямила спину, чувствуя боль в теле. Хватит прощать обиды.

Юлия почувствовала изменения в матери и радостно улыбнулась.

Всю последующую неделю она скрытно жила у подружки. Аспенский тщетно пытался выяснить, где дочь. Узнать удалось лишь, что Валентина тоже нигде нет и что Истровская также куда-то пропала.

Утром Валентин поехал к родителям. Надумал разрыв с женой объяснить просто. Дескать, они с Юлией решили на время расстаться и пожить раздельно.

Отец неторопливо собирался на работу. Вправил светлую рубаху в светлые брюки, застегнул пуговицы и ремень. Мать в спальне сидела перед зеркалом. Оттуда подала голос:

– Это ты, Валентин?

– Это он, – ответил отец, обнимая сына в прихожей.

– Ты один или с Юлией? – опять раздался голос Марины.

– Он один, – снова ответил отец.

– А где Юлия? К своим родителям поехала? – новый вопрос из спальни.

Отец добродушно посмотрел на Валентина, в небольших глазах с паутинками морщин вокруг был тот же вопрос. Сын расширил ноздри, глубоко втянул воздух, моргая длинными, как у женщин, ресницами. И пожал плечами.

Печаев досадливо запыхтел и громко сообщил жене:

– Он не знает.

Марина показалась из спальни. На ней был длинный домашний халат оливкового тона и пушистые тапочки. Поправляя прическу, легко улыбнулась. Подошла к сыну и поцеловала в щеку:

– То есть как не знаешь? – внимательно посмотрела ему в глаза.

Андрей повторил за женой:

– Действительно, как это? – Его красное лицо выразило недоумение.

Валентину было смешно наблюдать, как мать вела с ним диалог через отца. При этом отец всем своим видом показывал единомыслие с нею.

– Мы на время расстались, – отозвался он и пошел в кухню.

– Что значит – расстались на время? – не поняла Марина, следя взглядом за сыном.

– Да, да, вот именно, – поддержал ее Андрей.

– Решили немного пожить врозь, – буркнул Валентин, и лицо его от натуги стало таким же красным, как у отца.

Марина озадаченно вперила взгляд в мужа, она ничего не понимала. Но и Андрей был как оглоушенный. Тупо таращился на нее. Глаза Марины замерли, она, кажется, стала постигать смысл услышанного и словно приняла стойку кобры перед флейтой.

– Так, – протянула медленно. – И кто же был инициатором? – спросила тут же.

– Оба так решили, – откликнулся сын, усаживаясь в кухне за стол.

– Так не бывает, – не согласилась Марина, – Ты мне мозги не парь, – на ее лице появились обеспокоенность. – Этого захотела Юлия? – Мать тоже шагнула в кухню. Сын спрятал от нее глаза. Марина, не дождавшись ответа, обернулась на Андрея. – Все понятно. Это его козни. Я это чувствую!

Печаев понял, что жена имела в виду Аспенского. Между тем, двинувшись за нею, широко раскрыл маленькие глаза и заметил:

– Но ведь он сам у меня спрашивал, не знаю ли я, где молодежь.

– Это игра, – уверенно заявила Марина.

– Но тогда… – опять было начал Андрей.

– Все он знал! – оборвала мужа Марина. – Все ему известно! Это только ты Лопух, который все узнает самым последним! – на ее лице вместо недавнего беззлобного выражения появились холод и лед. – Я опасалась этого все последнее время. Я догадывалась, что это обязательно должно произойти. – Ее округлые формы полноватого тела нервно заходили.

– Тогда я немедля встречусь с ним, – засуетился Андрей, торопливо хватаясь за верхнюю пуговицу на рубашке. Он спешил, и потому ему никак не удавалось застегнуть ее.

Марину раздражала его неумелость. Она решительно сама ухватилась за пуговицу. Но у нее тоже не получилось с первого раза. Тогда женщина ершисто хмыкнула и остановила себя. Кому нужна эта пуговица? На улице жара, ворот должен быть расстегнутым. Оттолкнула мужа и грубо бросила:

– Оставь ее в покое! – Посмотрела презрительно. – Ты как наивный дурачок. До сих пор веришь Аспенскому. Да он же прожженный негодяй.

Валентин предвидел бурную реакцию матери, но не недоумевал, почему все вылилось на голову Аспенского? Знали бы они о последних событиях, не несли бы околесицу. Но об этих событиях он не собирался им рассказывать. Лишь повысил голос, чтобы остановить разговор:

– Да перестаньте вы глупить.

Но мать вспыхнула еще больше:

– Ты ничего не знаешь, мой дорогой. Твой отец как был балбесом, так им и остался. Не понимает, что может все потерять. А если потеряет он, Валентин, то потеряет вся наша семья, потеряешь ты, мой дорогой. Побирушкой будешь.

Отец попытался защититься:

– Ну почему же балбес, я все понимаю. Но что же делать? Ведь разговора с ним все равно не избежать.

– Ну уж нет! – Марина посмотрела с вызовом. – Унижаться перед ним это наступить на свое достоинство. Я хотела заручиться поддержкой гостя Адаевского, но все развивается быстрее, чем я рассчитывала. Тем не менее мы должны опередить события! И у нас еще есть такая возможность, – по тону женщины угадывалось, что она давно все обдумала.

– Какая? – напрягся Андрей.

– Продать твою часть бизнеса! – сказала Марина.

Андрей вздрогнул, заволновался, его красное лицо налилось лиловым цветом.

– В этом случае ваше соглашение превращается в пыль, – напористо произнесла она, – а Аспенский приобретет хорошую головную боль. Я желаю ему приобрести эту головную боль. Для него это станет неожиданностью. Я хотела бы увидеть его лицо в этот момент. Надо все сделать быстро, так, чтобы он ничего не узнал.

Валентин был шокирован, он никак не предполагал, что его размолвка с Юлией приведет к такому обороту. Вскочил с места:

– Остановитесь, родители, вы что несете? Это же чепуха какая-то.

– По-твоему, это – чепуха, – помрачнела мать, – а по-моему – реальность.

Отец растерянно поддакнул:

– Да, да, сын, ты того, понимаешь, не встревай. Твоя мать знает, что говорит.

– Ничего вы оба не знаете! – возмутился Валентин. – Фантазируете черт знает что. При чем здесь отец Юлии? Он понятия не имеет, наверно, о нашем решении!

Марина с сожалением и досадой окинула сына взором:

– Святая простота, весь в своего отца пошел. Смотри, не будь таким же Лопухом, как этот малахольный!

Андрею было неприятно слышать такую характеристику себя, но он промолчал. А Валентин подумал, что, видимо, у матери есть основания называть отца Лопухом, иначе бы тот не терпел. Отмахнулся и отошел от родителей к окну:

– Разбирайтесь, как хотите. Мне все равно.

Марину рассердили слова сына. Она глянула недовольно и обеспокоенно:

– Тебе не должно быть все равно! Твое будущее под угрозой!

– Вы свое будущее обеспечивайте, – нахмурился Валентин. – А я как-нибудь проживу!

– Ты слышал, что он сказал? – вскричала Марина, дергая Андрея. – Он собирается прожить как-нибудь! Ты хоть понял это? Бомжом он проживать собирается! Ну, что ты молчишь, как рыба об лед? Ты же отец! У тебя что, мозги высохли? Скажи ему, что бомжом он долго не протянет!

Андрей качнулся и неуверенно запротестовал:

– Он вроде бы такого не говорил, – но увидев в глазах жены негодование, свел брови и поспешно выпалил Валентину: – Это не дело, сын, совсем не дело. Не протянешь, нет, не протянешь. Ты не подумал, что брякнул. Мать о тебе заботится, хочет, чтобы лучше было. Ты прислушайся к совету. К умным советам полезно прислушиваться.

– Да вы же мне ничего не советуете, вы тут уже какие-то планы строите, – поморщился Валентин. – Только пустое все это. Просто мы с Юлией решили чуть-чуть пожить отдельно. И что в этом необычного? – Он старался быть убедительным, чтобы родители поверили ему, и сам начинал верить в то, что произносил.

Марина пронизала сына долгим взглядом. Выражение на ее лице оставалось неизменным, оно говорило, что мать знала, что делала. Проговорила:

– Необычного в этом ничего нет, только все это мне не нравится. – Ее глаза подталкивали мужа принимать меры.

Андрей вздохнул и вышел из кухни, переваливаясь с боку на бок.