59

Алла внутренне собралась и приняла ревизоров с достоинством, предоставила всю необходимую документацию. Правда, крайне смутил приезд самого Хавина. Но, помыслив, решила, что так, наверно, даже лучше. По крайней мере, сразу станет известно, какие меры он намерен предпринять к ней. Хотя она хорошо представляла, что особенного выбора у Павла нет. Мошенников поймали, но найдутся ли деньги и будут ли они возвращены, неизвестно. Надеяться на лучшее не приходилось.

Ревизоры затребовали всю бухгалтерию. Алла разумела, что они пытались найти возможные пути покрытия убытков. Но была уверена, что таких путей практически нет, ибо все имущество отдано в залог под кредит банка. Правда, можно продать собственную квартиру, ювелирные изделия, еще какие-нибудь вещи, но это не решит проблему.

Ревизия продолжалась до конца рабочего дня. Алла терпеливо ждала. Не пыталась связаться с Хавиным, не сомневаясь, что тот сам свяжется с нею после проверки. И наперед сожалея, что взгляд на проблему с ее колокольни наверняка не будет совпадать с взглядом Павла. Но при любых взглядах ее положение было не просто шатким, оно было безнадежным. Вот так вдруг она со своей проблемой осталась один на один. Понимания и поддержки нет ни от кого и вряд ли от кого-то будет.

Именно в такие моменты открыто проявляется отношение окружающих к тебе. Когда ты в силе, на высоте и при власти, все твердят тебе в лицо восторги, поют дифирамбы, прячут в улыбках и пригибаниях свое истинное отношение. Но стоит стулу под тобой пошатнуться, как наружу вырываются язвительность и злорадство, и оказывается, что друзей-то у тебя не было и нет, да и приятелей особенных не видно, и все твои прошлые связи эфемерны. Ты остаешься наедине с собой, и нужна сила воли, чтобы достойно выйти из трудного положения.

А еще жалко становится тех людей, которые отворачиваются от тебя, ибо они даже не подозревают, что придет и их черед и им также предстоит пережить подобное. От них тоже отвернутся те, которые сейчас окружают их и превозносят. И совсем неправда, что собственный локоть не укусишь, эти люди будут кусать собственные локти, они поймут порочность своего прежнего бездумья, но поймут поздно.

Истровская с грустью наблюдала за ними. Ведь стул под нею только пошатнулся, а они уже шарахаются, как от чумной. Но как же они все завопят от радости, когда этот стул опрокинется. Она чувствовала себя раздавленной.

Между тем, чему сама удивлялась, в этом состоянии ее темперамент, буйная ярость заметно остепенились. Алла не дергалась импульсивно и не взвизгивала разъяренно, она осмысливала свое положение спокойно, без злого огонька в глазах. Все произошедшее с нею сильно встряхнуло ее, заставило очнуться, словно от глубокого похмелья, в котором пребывала довольно долгое время. Теперь Алла глубоко задумалась над своей жизнью. Несмотря на то, что впереди была еще долгая дорога и подводить итоги рано, однако теперь очевидно, что периоду тридцатипятилетнего сумасбродства пришел конец. Тридцать пять лет безумства. Это больно осознавать. Но вечная погоня за страстью не могла закончиться ничем иным.

Алла медленно приучала себя к мысли, что кабинет, в котором сидела, очень скоро может быть занят другим человеком, а ее будущее где-то за порогом и в полном тумане. Тем более что она все отчетливее осознавала, что сказать ей в свое оправдание Павлу нечего. Да и не станет она оправдываться перед Хавиным, ибо уже достаточно унижена мошенниками и не может позволить себе унижаться больше. Собственная гордость и женское самолюбие не дадут повернуться ее языку. А если так, то зачем встречаться с Павлом? Она хорошо понимает, что бизнес всегда строится на расчете, а все, что не подпадает под расчетные категории, к бизнесу не имеет никакого отношения. Ведь не глупа ж настолько, чтобы не осознавать, что не может быть речи о ее прощении. Тогда чего она здесь сидит и ждет, коли давно все понятно?

Алла поднялась из рабочего кресла, провела рассеянным взглядом по кабинету, как будто прощалась с ним, взяла сумочку и пошла к двери. Тупое равнодушие к тому, что может произойти с нею, разлилось по всему телу. С одной стороны, ей не хотелось никого видеть, но, с другой стороны, именно сейчас она не желала оставаться одна.

Вышла на улицу, села в машину и поехала куда глядят глаза. Остановилась у ресторана. Вздохнула. Идти в ресторан не хотелось, но ехать домой не хотелось еще сильнее. Долго не выходила из авто, смотрела, как двери ресторана впускали посетителей, словно целиком глотали их. Мужчин наблюдала равнодушно и даже с раздражением. Больше не воспринимала их как добычу. Вышла из машины нехотя.

В ресторане села за дальний стол и долго листала страницы меню, смотрела текст, но не видела слов, буквы перед глазами расплывались. Наконец сделала заказ. Настроения не было, наблюдать за людьми неинтересно, сосредоточилась на стакане с соком. Потягивала его через трубочку и старалась ни о чем не думать. И вдруг, как черт из коробочки, перед нею возник Аспенский. Подняв глаза, она оторопела. Этого мужлана тут сейчас ей еще не хватало.

В уголках губ Константина мелькнула полуулыбка, как насмешка:

– Плохое настроение, Алла! – жестко утвердительно проговорил он.

– Тебе какое дело до моего настроения? – недовольно поморщилась Истровская без привычной ярости, которую обычно метала в лицо Аспенскому.

Константин сразу отметил изменение в поведении Аллы и порадовался, ибо увидал в этом ее надлом. Ее презрение и экспрессия, как он понял, загнаны в дальний угол, из которого она теперь просто тявкала побитой собачонкой. Вот и дождался, чего хотел, и скоро от этой дряни не останется ничего. Можно будет от души насладиться видом раздавленной Аллы.

Плотный, крепкий, с покатыми плечами и мощными бедрами, Аспенский, не спрашивая разрешения, по-хозяйски уселся напротив Истровской:

– Я знал, что так все закончится.

– Что все и как – так? – вяло переспросила Алла.

– Ты авантюристка, Истровская, и поделом тебе, – ухмыльнулся Константин. – Мне тебя не жалко! – сказал торжественно, с металлом в голосе, явно упиваясь тем, что видел ее подавленной и присмиревшей.

Алла досадливо возмутилась, но без злых огоньков в глазах:

– Разве ты когда-нибудь кого-то жалел, Константин? Не припомню. И я в твоей жалости не нуждаюсь. – Перепалка с Аспенским начинала утомлять ее.

– Больно падать с высоты! – продолжал с издевкой Константин. – Не стоило забираться так высоко, Алла, каждый сверчок должен знать свой шесток. Это не твоя высота. Ты занимала не свое место, Истровская.

– Почему ты говоришь в прошедшем времени? – Алла приподняла брови, вглядываясь в каменное холодное лицо Аспенского. – Я все еще занимаю это место.

– Надеюсь, очень скоро на этом месте будет другой человек, – Константин не улыбался, говорил серьезно, с неумолимой уверенностью в правоте своих слов.

– Интересно, кого бы ты хотел видеть в моем кресле? – Истровская прижалась к спинке стула, в ее голове вдруг молнией сверкнула догадка. – Уж не себя ли?

– Почему бы нет? Я всегда настойчиво иду к своей цели! – императивно выдал Аспенский. Он смотрел на нее торжествующе, как на пустое место.

Аллу задело это. Но больше обратила внимание на последние слова Константина. Выпрямила худое тело, на мгновение сжала красивые губы, а затем напряженно спросила:

– Что все это значит, Аспенский? Как тебя понять?

– Понимай, как хочешь! – отрезал Константин, он мог бы много чего ответить, но осознавал, что всякое лишнее слово способно сейчас сослужить ему плохую службу, потому просто смотрел, не отрывая тяжелого взгляда от ее глаз.

Однако Истровская давно знала Аспенского и умела разгадывать его загадки, за что, впрочем, он тоже ненавидел ее. Алла на короткий миг замерла, потом привстала с места и выдохнула:

– Уж не ты ли все организовал, Константин?

Догадка Истровской мгновенно испортила настроение Аспенскому, и он жестко бросил:

– Дура! Ты всегда была дурой, Алла! Так ею и подохнешь! – Он надеялся, что его слова заставят Истровскую забыть о своей догадке.

Между тем Алла после его вспышки утвердилась в своем предположении. И внутри нее появился протест. Пробил пот от мысли, что она проиграла Константину, однако фактов не было, а догадку к делу не пришьешь, ни с какого боку к Аспенскому не подступишься. И все же она сделала выпад в его сторону:

– А мошенников-то поймали, Константин. Ты еще не знаешь об этом? Надеюсь, они расскажут все. Ты не боишься, Аспенский? Может быть, тебе есть, чего бояться?

Константину и правда ничего не было известно об их поимке, но он даже глазом не моргнул, все тем же тоном, так же резко повторил:

– Я же говорил, что ты дура, Алла! – Между тем на душе заскребли кошки.

Истровская испытующе смотрела на Аспенского, но ничего нового для себя не находила, ее догадка повисла в воздухе вопросом. Слова Константина унижали и хлестали, как пощечины. Он хотел добить Аллу, оставить от нее мокрое место, увидеть, как она превратится ни во что. Но ей даже не захотелось уколоть его. Как он жалок и беспомощен, думала она. Никогда прежде Алла не сдавала своих позиций Аспенскому, билась до последнего, а теперь ей было все равно, что он говорил и что полагал. Жалкий человек, думала, он не ее унижал, себя унижал, опускаясь до желчи. Спросила:

– Ты пришел затем, чтобы сказать мне все это? – Подождала ответа, но видя, как тот с ухмылкой держит длинную паузу, продолжила: – Ты не удивил меня, ибо я знаю твое отношение ко мне, надеюсь, и ты не забыл, как я отношусь к тебе. Ничего не изменилось, Константин. И не изменится.

Аспенский радовался, что Алла больше не выпускала своих коготков против него, значит, почувствовала, как он опасен и беспощаден и как она бессильна перед ним. Несколько потревожила новость об аресте мошенников, но эта тревога быстро улеглась, ибо ни Пекрасову, ни Зибирову совершенно невыгодно накручивать себе лишний срок. Ведь одно дело любовное мошенничество и совсем другое – исполнение заказа. Поразмыслив, Константин окончательно успокоился. И даже восхитился собой. Ведь он вернул Аллу на то место, которое всегда отводил для нее. Проделал чужими руками. А окончательную точку поставит Хавин. Жирную точку на судьбе Истровской. Будет вынужден поставить. У него нет другого выбора.

В бизнесе жесткие правила, бизнес не терпит слабых решений, бизнес выбрасывает тех, кто не способен принимать сильных решений. Хавин в бизнесе умел принимать такие решения, Константин это знал. С Аллой все покончено.

Аспенский ни минуты не колебался, что именно так будет, недаром Павел сам приехал для разборки. Константин кайфовал. Ведь, по сути, в этой истории Хавин вынужден играть по его правилам, он как бы управлял действиями Павла. Наступил момент истины! Так Аспенский мстил Хавину за все.

На слова Аллы брезгливо поморщился и поднялся с места. Его фигура выражала каменную прочность. На какое-то мгновение она показалась Истровской черной и отталкивающей.

Как горько осознавать, вздохнула Алла, что тебя никогда никто не понимал и не любил, зато многие пользовались тобой и ненавидели. Вообще, в жизни человек живет сам по себе, у него нет другой опоры, кроме него самого, и если он сломается, его никто не поддержит, но каждый с радостью или с равнодушием подтолкнет к пропасти.

Алла наблюдала, как покатые плечи и мощные бедра Константина в серой рубахе и серых брюках неторопливо скрылись за дверью. Нехотя ковырнула блюда вилкой, аппетит пропал, отложила ее, поднялась со стула и села на другое место сбоку так, чтобы не видеть дверь и не вспоминать тяжелую фигуру Аспенского в проеме.

Официант удивился, что она переменила место за столом, но быстро переставил блюда по-новому. Алла попросила принести еще один бокал соку. Голос Константина все еще стоял у нее в ушах. В чем-то Аспенский был прав, жизнь свою она прожила, как дура, и начни сейчас все сначала, она бы изменила ее в корне.

Наверно, бывают люди, которые хотели бы прожить свою жизнь заново точно так же, как уже один раз прожили, но Алла не относилась к тем людям. Прожить одинаково две жизни это нелепость.