Часть четвертая

50

Марина, после того как Пашка высадил ее на центральном проспекте в областном центре, пошла по тротуару, не зная, куда она направляется, и не осознавая до конца, чего ей в данный момент больше всего хочется.

Она отключила телефон, чтобы никто и ничто не напоминало ей о прошлом. И на какое-то время почувствовала себя вольной птицей. Как будто напрочь отрезала прошлую жизнь. Однако мысли то и дело возвращали ее в прошедшее. От него невозможно избавиться мгновенно, недостаточно выйти из салона автомобиля, ступить на асфальт тротуара, выключить телефон. И это не давало покоя, которого хотела Марина. Между тем она теперь принадлежала самой себе.

Глаза побежали по вывескам вдоль улицы. Череда разных магазинов. Зашла в один, другой, третий. Покупать ничего не собиралась, настроение было не то, да и ни к чему сейчас. Просто пробегала глазами по товарам, которые совсем недавно, возможно, произвели бы на нее впечатление, но не теперь. В настоящий момент она испытывала удивительное чувство свободы от всего этого.

Ей казалось, достаточно вздохнуть полной грудью и неведомая сила оторвет от земли, поднимет и понесет по воздуху.

Лишь одно лицо, лицо Хавина, продолжало нагонять на нее тоску. И все же Марина была убеждена, что поступила правильно, уйдя от Павла, потому что женщина должна уходить прежде, чем ее бросят. Любая женщина предчувствует такой момент и обязана опережать события, проявлять женскую гордость.

Впрочем, иногда это бывает проявлением слабости, а подчас безрассудности.

Но Марина не считала себя слабой, а тем более безрассудной. Она и не была такой. Хотя ни одна женщина никогда никому не признается в собственной сумасбродности. Для женщины это невозможно, потому что немыслимо.

Природа потрудилась над тем, чтобы на протяжении многих тысячелетий женщина оставалась непостижимым ее созданием. Есть множество разных наук, изучающих явления природы, но нет науки, которая могла бы постичь женщину. Издревле мудрецы и поэты, имена которых сохранила история, слагали чудные стихи во славу женщине. Но и для них и для нас она до сих пор остается тайной. Мы восторгаемся, преклоняемся, падаем на колени и не постигаем ее. Мы помним имена прекрасных дам, воспетых гениями человеческого ума, мы восхищаемся теми, кто рядом с нами, но остаемся слепыми, не способными по-настоящему разглядеть чуда природы.

Однако бывало и иначе. Расписавшись в бессилии, церковники объявляли женщину греховным созданием, недостойным высокого слога. Но их быстро забыли, а женщину продолжали воспевать и разгадывать.

Но как можно разгадать то, что совмещает в себе мудрость, ум и безрассудность, любовь и порок, тайну и откровенность, объединяет все в одно целое.

Бог, сотворив женщину, создал идеальный вечный двигатель. Ибо познать ум можно только через глупость, любовь – через порок, тайну – через открытость, и наоборот. Познавая женщину, познаешь все вместе взятое. И это познание будет продолжаться вечно, пока есть жизнь, а жизнь есть, пока есть женщина.

Женщину невозможно разгадать до конца, как невозможно разгадать Бога. Женщину можно любить или ненавидеть, но невозможно до конца насытиться любовью и ненавистью к ней. Женщину можно ставить на пьедестал и низвергать с него, но это ровным счетом ничего не изменит.

Сама женщина не может постигнуть себя, зачем же мужчине браться за это неблагодарное дело?

Марина шла по тротуару, улыбалась и морщилась, глаза застилало пеленой, но она не понимала, были ли это слезы счастья либо горести. Эх, уехать бы к черту на кулички. И не возвращаться. Затеряться где-нибудь. Но где? Разве что в глухой тайге? Оттуда возвратиться сложно. Только это все фантазии, ибо жизнь в глухой тайге не для нее. Ей нужен город с другой атмосферой, с другими людьми, чтобы завести новых знакомых, может быть, друзей, хотя друзьями в ее возрасте обзаводиться уже не так просто. Для этого не надо уезжать в тмутаракань, можно остановиться здесь. Пока. А там видно будет.

Она села в такси и направилась в сторону гостиницы. Вышла чуть раньше, пошла пешком. Марина хорошо знала этот город, часто бывала в нем. На машине исколесила вдоль и поперек. Многое здесь было ей близко, поэтому прижиться тут, казалось, будет нетрудно. Шагала не спеша, раздумывая, где подыскать работу.

На подходе к гостинице увидала газетный киоск. В голове щелкнуло. Подошла, купила рекламную газету. Свернула в маленький скверик.

Скамейки были пустыми. Желающих сидеть под жаркими лучами не было. Она опустилась на горячее от солнца сиденье. И как будто не заметила этого.

Развернула газету. Объявления. Объявления. Объявления. Предлагали в хорошие руки щенка за небольшую плату, котенка бесплатно любителю домашних животных. Продавали квартиры и предлагали купить без посредников. Рекламировали услуги по ремонту квартир.

Нашла рубрику с предложениями работы, выделила несколько объявлений, свернула газетный лист, положила в сумочку.

Отыскала рубрику по сдаче комнат и квартир. Достала телефон, включила его и позвонила. По первому номеру ответили, что квартира сдана. По второму – никто не ответил. По третьему – женский голос сказал, что квартира свободна и можно посмотреть. Марина запомнила адрес, встала со скамейки и двинулась к стоянке такси.

Добралась до места быстро. Улица как улица, дома сероватые, мало чем один от другого отличается. Разве что этажностью и все. Пробежала взором по номерам и шагнула к дому с нужным номером. Подъезд выкрашен в мрачно-бурые тона. Лестничные марши с блеклыми плешинами, вытоптанными подошвами ног. Подошла к обшарпанной двери, позвонила.

Открыла сморщенная женщина в фартуке, но Марина интуитивно почувствовала, что женщине лет не больше, чем ей.

– Я звонила вам по телефону, – сказала Печаева.

Женщина ничего не ответила, лишь сделала кивок головой и опять прикрыла дверное полотно.

Марина удивленно уставилась в обтерханную дверь. Ощущение было таким, будто ей на голову плеснули ведро помоев. Она хотела сразу развернуться и уйти, но застопорилась и решила позвонить вновь. Между тем двери снова открылись и та же самая женщина с неопределенной фигурой, уже без фартука, в выцветшем платье, чуть сутулясь, вышла на лестничную площадку.

– Пойдемте, – буркнула Марине, защелкнула замок и стала спускаться вниз по ступеням. Всю дорогу шла молча, на лице не было никаких эмоций, как будто все, что происходило вокруг, для нее было совершенно бессмысленным. Явно погружена в собственные мысли, и эти мысли, вероятно, не радовали.

Печаева подумала, что этой женщине, видать, тоже надо все бросить и начать жить по-новому.

Вышли на улицу, направились в соседний подъезд. Он был примерно таким же, как и предыдущий. По истертым ступеням поднялись на этаж. Дверь была нестарая, металлическая, коричневая. Женщина поискала в кармане ключ и, открывая квартиру, коротко пояснила:

– Дочкина. Она с мужем переехала в другой город.

Марина осмотрела квартиру. Однокомнатная, с мебелью, не совсем новой, но в хорошем состоянии. Поймав вопросительный взгляд женщины, кивнула:

– Устраивает. Я согласна.

И только после этого женщина представилась:

– Меня зовут Зоя, – назвала ежемесячную плату и сразу перешла на «ты». – За оплатой я буду приходить к тебе сама в конце каждого месяца. Ни в коем случае не отдавай деньги мужу, чего бы он не молол языком. Этот паразит пропьет все до копейки.

– Договорились, – ответила Марина, также обращаясь к ней на «ты». – Тем более что я не знаю твоего мужа.

– Узнаешь. Этот паразит не заставит себя долго ждать, – усмехнулась Зоя, – когда появится, гони его, как таракана, прочь. – Отдала ключ и двинулась к выходу.

Марина изумленно окликнула:

– Постой, Зоя! А тебе неинтересно, кто я, откуда? Паспорт посмотреть не хочешь?

– Нет. А зачем? Я вижу, баба ты ладная, ухоженная. Какой резон тебе крутить мне мозги? Устраивайся, – отозвалась та.

– Возьми хотя бы часть месячной платы, – предложила Печаева.

– Деньги можно, если есть с собой, – согласилась Зоя.

Марина раскрыла сумочку, посчитала, положила купюры ей в ладонь. Зоя пересчитала и вышла.

Оставшись одна, Печаева достала из сумочки свернутый лист газеты, прошла в кухню и стала звонить по объявлениям с предложениями работы. Ее пригласили в три места для собеседования. Она решила посетить все три, чтобы выбрать наилучший для себя вариант. Но до конца дня успевала только в одно.

По навигатору в телефоне нашла ближайший адрес.

Фирма была небольшая, всего четыре-пять сотрудников в офисе. Директор, молодой парень, задав несколько вопросов, с ходу определил ей зарплату и объяснил, чем она должна заниматься. Предложил с завтрашнего дня приступить к работе. И несколько смутился, что она сразу не согласилась, решила подумать два-три дня.

В общем-то, условия работы Марину устраивали, хотя сейчас условия ее не очень волновали. Важнее было с головой погрузиться в дело, чтобы освободить себя от мучительных мыслей.

На второй день отправилась по второму адресу.

Здесь директором был человек немолодой. Неплохо владел правилами бухучета. Вопросы задавал грамотно и хотел получить исчерпывающие ответы. Сотрудники, которых увидала Марина, были также пожилого возраста. Директор пояснил, что он не очень доверяет молодым, ибо среди тех сведущие специалисты – редкость. Так, нахватаются верхушек и считают, что за это им должны платить большие деньги. После таких знатоков приходится долго разгребать. Дров наломают так, что мама не горюй. А ему дровосеки не нужны.

Марине сказал, что готов взять ее с испытательным сроком, чтобы посмотреть, на что способна и как вольется в коллектив. Она внутренне усмехнулась: для нее никогда не составляло труда влиться в любой коллектив. Испытательный срок для себя восприняла как оскорбление. Если директор, проведя собеседование, не понял ее профессионализма, то это была его проблема, а никак ни ее. Еще не договорив с ним до конца, она уже решила поехать в третью фирму.

Вышла из кабинета. Директор посмотрел ей в спину так, будто сказал, ишь, коза, фыркает, нет, такая мне не нужна.

Женщина поехала в третью фирму.

Здесь офис был значительно больше, чем в предыдущих. Сотрудники не рассматривали ее с ног до головы, были погружены в работу. Марине пришлось подождать в приемной, пока у руководителя шло совещание. Секретарь сидела с деловым видом, вздрагивая от каждого звонка и от всякого человека, входящего в приемную и выходящего из нее.

Марина почувствовала, что тут все боялись своего руководителя. Представила себе этакого монстра, похожего на Аспенского. Мысли о Константине неприятно кольнули. Она бы не хотела оказаться под руководством подобного человека. Впрочем, решение все равно за нею.

После совещания секретарь доложила о Марине и пригласила ее пройти в кабинет.

Печаева увидала за столом человека ее возраста приятной наружности. В синем костюме и бордовой рубахе с планкой. Ворот расстегнут. Из рукавов торчали манжеты с дорогими запонками. Он молча показал на стул против стола. У нее мелькнула мысль, на улице жара, а он так упакован. Впрочем, с кондиционером здесь можно и так. Еще отметила про себя, что во внешности руководителя не было ничего, что могло бы напоминать Аспенского, и это сняло камень с души. Села.

Он как-то странно глядел на нее, будто въедался взглядом. Сначала это ей показалось естественным, потом смешным, а затем стало действовать на нервы. Уже давно бы пора начать задавать вопросы, а он все пялился и пялился.

Марина подумала, что руководитель, видно, по внешности подбирает сотрудников. Впрочем, это не удивило, сейчас многие действуют по такому принципу: успех фирмы иногда зависит не только от умных голов, но и от красивых женских мордашек, фигур и ножек.

Она надеялась, что вполне вписывается в эти стандарты, хотя несколько полновата. Но этот недостаток с лихвой покрывается внешним обаянием и добродушием.

Марина глянула с вызовом. Руководитель сделал движение рукой и спросил об образовании и месте учебы. Она назвала институт. Тогда руководитель вместе с креслом отодвинулся от стола и неожиданно спросил о ее девичьей фамилии. Женщина, не понимая, зачем это нужно, назвала. Он качнул головой и сказал:

– Да, да, именно так, – потом вдруг спросил: – Так ты что же совсем не узнаешь меня, Марина? – Он перешел на «ты» и это озадачило ее.

Она удивленно вскинула брови, напрягла память, но не вспомнила, только проговорила:

– Вы, наверно, с кем-то меня спутали?

– Ну, конечно, тебя спутаешь, – ответил руководитель. – А ты на пианино продолжаешь играть? – спросил, и Марину это еще больше озадачило.

Она не могла понять, откуда он мог знать, что она играла на пианино. Пыталась восстановить в памяти своих знакомых, которые были у нее за многие годы, но снова память не смогла помочь. Ее глаза округлились, а руководитель засмеялся этаким насыщенным довольным смехом. Видя, что она не может его вспомнить, не стал больше томить:

– Мы же с тобой учились на одном курсе, только на разных факультетах. Я тогда носил усы и чубчик и был тощий, как глист. Ты на меня не обращала внимания, а я на тебя поглядывал, да. Надо сказать, на тебя поглядывали многие студенты, но ты всем давала от ворот поворот, поэтому я к тебе и не приближался. А пианино запомнил по студенческим концертам. Ты играла на них. – Он еще привел несколько примеров, которые подтверждали, что он точно знал, о чем говорил, но несмотря на это в памяти женщины его лицо не восстанавливалось.

– Многих помню, – сказала она, – а тебя, – она тоже перешла на «ты», – прости, не припоминаю. Да по тебе сейчас и не скажешь, что ты когда-нибудь мог быть глистом. И давно ты тут?

– Я много поколесил по стране, – проговорил он, – тут уже три года. – Затем долго вспоминал студенческую жизнь, называл имена преподавателей и фамилии студентов, некоторые из них Марина тоже не забыла и удивлялась, как он до сих пор все помнил, а он пояснил: – Да я после окончания института несколько лет еще имел контакты с вузом по роду своей работы.

После воспоминаний Марина спросила:

– Так ты на работу меня берешь? – Она по табличке на двери знала его имя и фамилию, но никак не называла.

Он весело предложил:

– Зови меня просто Антоном. А на работу я тебя уже принял. Сейчас поедем, пообедаем вместе, расскажешь о себе. – Он говорил это так уверенно, что заранее отметал любые возражения.

Но она и не собиралась перечить, ибо студенческие воспоминания вернули ее в молодость, и женщина будто со стороны увидала себя юной и красивой.

Уже сидя в уютном маленьком с белыми столами и стульями кафе, коротко рассказав о себе и выслушав Антона, Марина, видя его веселым и бесшабашным, сказала:

– Когда я ждала в приемной, у меня сложилось впечатление, что тебя в фирме все боятся, как огня. Но, наверно, я ошиблась, – она придвинула к себе очередное блюдо, а официант ловко выхватил у нее из-под рук опустевшую тарелку и, лавируя между столами, удалился.

– Совсем нет, – произнес Антон в ответ, тоже отодвинул от себя блюдо, взял салфетку и промокнул губы. – Ты все правильно поняла, это плюс твоей наблюдательности. Так и должно быть, все должны бояться. Если руководителя не боятся подчиненные, это не руководитель, это пустое место. От такого человека, как от козла молока, у него никогда дела не будут идти хорошо, его бизнес лопнет, как мыльный пузырь. Подчиненный должен бояться своего руководителя, только в этом случае он будет старательно исполнять требования, предъявляемые к нему. И только тогда фирма будет успешно работать. Основная масса подчиненных стремится меньше работать, но больше получать. Приходится заставлять работать больше, а для этого нужны характер и твердая рука. А внешность у человека часто бывает обманчивой. Вот у меня она такая. Ты тоже будешь меня бояться, – засмеялся Антон громко, берясь за очередное блюдо. – Так что привыкай.

– А как же уважение? – спросила женщина и едва заметная усмешка тронула ее губы, Марине показалось, что Антон намеренно наговаривает на себя, чтобы выглядеть крутым.

– Я этого не отвергаю, – подхватил тот, отпивая из фужера легкое сухое вино. – Но уважать могут только некоторые, а все остальные должны бояться. Все уважать не могут, потому что только Христу под силу было накормить несколькими хлебами много народу, а мы, смертные, не обладаем такою силой и поэтому не можем угодить всем. Единственное, чем мы способны удержать в повиновении толпу, это страх. Вот я и использую это оружие. И при этом добиваюсь хороших результатов в работе фирмы. Экономические показатели за полугодие просто изумительные. Ты этого, конечно, не знаешь, но на твое место есть еще добрый десяток претендентов. Все хотят работать в успешной фирме. Так вот, раз уж вы сами все стремитесь работать в моей фирме, я и заставляю вас работать до упаду. Я не выбрасываю деньги на ветер, я плачу зарплату за настоящий труд. А настоящий труд всегда изнурителен. Это не прогулки по саду. – Антон улыбался, но Марина чувствовала, что интонации в его голосе были жесткими и бескомпромиссными и все, что он говорил, не было простой говорильней, он именно так думал и в этом был убежден.

– Я знаю одного человека, который всегда был жесток с людьми. От него страдали и страдают все, с кем он имел и имеет дело. Но сам он от этого счастливым не стал, – проговорила Печаева, имея в виду Аспенского, отложила в сторону вилку и посмотрела на свою руку, на то место, где после насилия Константина долгое время оставался синяк.

– Поиски счастья это женская стезя, – серьезно высказал Антон и поставил фужер с вином перед собою. – Мужчина должен жить делом. А грубить людям не надо, любой бизнес следует делать весело, с улыбкой на лице. Я даже наказываю работников с улыбкой. Это воздействует на человека сильнее, чем злой крик. Скоро ты сама в этом убедишься.

– Ты и меня собираешься наказывать? – с недоверием посмотрела женщина.

– А как же, – воскликнул он с улыбкой на лице, – если ты будешь плохо делать дело.

– Так, может, мне не стоит идти в твою фирму? – Она выпрямила спину, глубоким вздохом высоко поднимая красивую грудь.

Антон окинул ее восхищенным взглядом, в котором Марина уловила интерес, и прогнал морщинки по лбу:

– Ты не бойся, ты не будешь плохо делать дело, – успокоил ее, – потому что я не позволю этого, а еще за хорошую работу я плачу хорошо. Я думаю, что деньги нужны всем. – Антон сделал короткую паузу, взял снова фужер и покрутил его перед глазами, наблюдая, как солнечные лучи сквозь окно играют в красном вине. – Ты теперь в таком положении, когда тебе нужна поддержка, а кто лучше меня сейчас может оказать тебе ее? Ты одна, а когда женщина одна, она всегда беззащитна. Поэтому тебе повезло, что мы встретились.

– Ты думаешь, что ты лучше других? Я встречала многих мужчин, которые страдали таким самомнением. Но время показывало, что они были обыкновенными, как все. А мне надоели мужчины, которые, как все, они легко уязвимы, потому что поддаются всем слабостям человеческим, – ухмыльнулась Марина, подозвала взглядом официанта и попросила, чтобы тот принес сок.

Официант вежливо выслушал, кивнул и пошел за соком. Антон проводил его взглядом и уверенно заявил:

– Представь себе, да, я лучше других! – Видя, что Марина хочет возразить, движением руки остановил ее, дополнил: – Очень скоро ты поймешь это.

Закончив обед, они вышли из кафе. На высоком крыльце с белой плиткой и белыми поручнями Антон задержался и предложил подвезти ее, куда скажет, но она захотела пройтись пешком и распрощалась с ним. Он, снова охватив всю ее фигуру изучающим взглядом, развел руками, сбежал по белым ступеням, прыгнул в машину и сорвал авто с места.

Марина на некоторое время задумалась. Все в ее жизни проистекало по каким-то странным, непонятным ей законам. Повторялось с завидным постоянством. Она думала, что вырвалась из плена прошлой жизни на свободу, но внезапная встреча опять затягивала непонятно во что. Конечно, сейчас она могла бы остановиться и отказаться от предложения Антона Млюева, забыть об этой встрече, ибо тот был из времени ее юности, но не был ее прежним знакомым. Однако раздумывала.

То время, из которого выплыл Антон, было прекрасным, ничего лучше в воспоминаниях не появлялось. Беззаботное время, время мечтаний, надежд, безумного полета мыслей в будущее, где, как ожидалось, должны были быть великие дела и большие свершения. Тогда была свобода, к которой она стремилась теперь. Но есть ли теперь та свобода?

Нет, не зря в старину матери горько плакали, отдавая дочерей замуж. Потому что понимали, что вольная жизнь дочери заканчивается с замужеством. С этой минуты дочь перестает принадлежать себе и делать то, чего хочется ей. Она забывает о себе, целиком погрязая в семейном быту, в заботах, в материнстве и в мужском эгоизме. И нет всему этому просвета до самой смерти.

Марине хотелось вернуться в собственную юность, да только это невозможно. Но все-таки, видно, что-то сохранилось в ее внешности от юной девушки, коли Млюев узнал. Ведь душа всегда остается молодой. Антон невольно напомнил об этом. Удивительно все. Ладно, пусть идет, как пошло. Она всю жизнь боролась с обстоятельствами, теперь надо попробовать поплыть по течению. Кто знает, может быть, плыть по течению даже очень неплохо.

Марина шла по улицам города. Заняться все равно нечем, спешить некуда, надо попробовать просто радоваться солнцу. Сегодня жара была не меньше, чем вчера. Дышалось не легче.

Подошла к драматическому театру, к афишам, пробежала глазами репертуар. Подумала, через недельку-другую надо обязательно взять билеты на классику, окунуться в настоящее искусство.

Зашла в салон красоты, повезло, приняли без записи, привели в порядок прическу, сделали маникюр.

Прошлась по магазинам, посидела в небольшом скверике в тени дерева, потом долго шла по улицам и не заметила, как приблизилась к дому, где сняла квартиру.

Асфальт на солнцепеке был горячим. Деревья жались к домам, словно просили влаги или сами хотели спрятаться в тени домов.

Марина вошла в темный прохладный подъезд и стала подниматься по ступеням. Навстречу попался мужичок, от которого несло острым луково-чесночным запахом.

У двери достала ключ, и в этот миг мужичок развернулся и побежал наверх. Услыхала, как его голос произнес:

– Так, так, так, значит, это ты сняла квартиру.

Марина зажала ключ в руке, спросила:

– А тебе какое дело?

– Я – хозяин этой квартиры, – произнес тот, приближаясь к Печаевой в облаке луково-чесночного запаха. – Тебе Зойка про меня говорила?

– Кто ты такой, чтобы про тебя Зойка говорила? – Марина поняла, кого видела перед собой, но, тем не менее, задала вопрос.

– Я – Зойкин мужик! – заерепенился тот. – Вот ведь, зараза лохматая, ничего не сказала про меня! Я – Кешка, значит, Иннокентий. Фамилия Аванов. – И поторопил: – Давай, давай быстрее отворяй! – Пахнул ей в лицо тошнотворным духом. – Мне с тобой перемолоть кое-чего надо.

Женщина резко откачнулась, брезгливо сморщилась, показывая этим, что не желает с ним разводить лясы. Еще на шаг демонстративно отступила.

Иннокентий был худой мужичонка, ростом ниже своей жены. В застиранной футболке не его размера, в стоптанных маловатых сандалиях, из которых большие пальцы ног выдавались за пределы подошв. Как все маленькие люди, он пытался показать себя значительным, вставал на цыпочки, выпячивал вперед грудь. Это выглядело смешно, если не сказать пародийно.

– Ты морды не строй, – прикрикнул он. – Не в цирке. Разговор по делу, – опять показал рукой на дверь. – Ключик-то вставляй.

Марина усмехнулась, глядя на Кешку, как на нелепое препятствие:

– Говори здесь, – посоветовала, не двигаясь с места.

– Чего это я буду балаболить с тобой на лестничной площадке? Имею полное основание зайти в свою квартиру, – возмутился тот. – А то ключик изыму, как полагается по всем статьям законов.

Марина нахмурилась, он начинал ей досаждать:

– Шел бы ты, Иннокентий, дальше вниз по этим ступеням, потому что разговаривать с тобой я не собираюсь. Уже обо всем договорилась с Зоей.

Кешка закряхтел, замялся и выдал:

– Ты вот что, договор с Зойкой забудь! Тут дела не ее. Она – баба, не понимает жизни. Меня держись. Со мной договор должен быть. Значит, так, оплату за квартиру будешь отдавать мне. Сколько тебе Зойка назначила платить в месяц? – спросил и, не дожидаясь ответа, уточнил: – Ты эту сумму отдавать будешь вперед. Как полагается по всем статьям законов. Так что я пришел за деньгами. – Он протянул к женщине руку, привстал на цыпочки, пытаясь сравняться ростом, но все равно оставался ниже ее.

Марина покачала головой и решительно отказала:

– Нет! Ты вообще кто такой? Я тебя знать не знаю! Если ты муж Зои, тогда иди и решай с нею!

– Вот бабье! Узурпировали всю жизнь человеческую! Житья человекам от вашей вредоносности нету! Поганая порода! Глупая! Ненасытная! Безбожная! Над человеками измывается! – тоскливо заголосил он, роняя слюни перед собой. – Как жить человекам среди всей этой нечистой силы? Ни выпить, ни закусить и не возлюбить ближнего за полной чаркой!

– А ты возлюби без чарки, – парировала Марина с легкой усмешкой на губах. – На свежую голову. И обязательно залезь в ванную, а то от тебя разит, как от коровьей лепешки! – Ее добродушный вид стал меняться на строгий и неприветливый. – Топал бы ты подобру-поздорову, Иннокентий, и перестал попрошайничать!

Аванов часто заморгал глазами:

– Ну, ты чего, чего? Ты смотри, я Зойке, лахудре, мозги просифоню! А к тебе еще вернусь! – Он попятился, развернулся и двинулся вниз.

Марина подождала, когда его пыхтение и шаги затихли, и открыла дверь в квартиру. Не догадывалась, что Кешка затаился на площадке нижнего этажа. Не успела перешагнуть через порог, как снизу пулей вылетел Аванов и ударил плечом в дверное полотно. Толкнул Марину вперед и за нею втиснулся в квартиру.

Женщина ошеломленно воскликнула:

– Как это понимать?!

– А так и понимать, что платить надо! – выкрикнул фистулой Иннокентий, пытаясь закрыть за собой дверь.

Печаева двумя руками вцепилась в дверь, решительно удержала ее открытой. Была удивлена и взбешена бесцеремонностью Кешки. Потребовала:

– Выйди вон!

– Это как же так? – возмутился тот. – Меня из моей же квартиры выгоняешь? – Он засопел и натужился, стараясь сломить сопротивление женщины и закрыть дверь, но это ему не удалось, тогда оставил дверь в покое, но покидать квартиру не собирался. – А может, у тебя денег нет? – спросил и скривил недоверчиво губы. – Тогда я согласен, чтобы заплатила натурой, как полагается по всем статьям законов. – Иннокентий снова привстал на кончики пальцев ног, выпятил вперед грудь и задрал кверху подбородок, как бы показывая свою молодцеватость. Между тем, как у всякого пьяницы, у него не было ни удальства, ни силы, ни бравости.

Женщину мутило от луково-чесночного запаха, исходившего от Аванова. Избавиться от этого духа могла лишь, вытолкнув Кешку за дверь.

Предложение Иннокентия рассмешило ее. Она звонко засмеялась и глянула на мужичонку убийственным взором, как будто растоптала.

– Ну, ты полегче! – вскинулся он и толкнул Марину в грудь, глаза его стали злыми. – Я не шучу с тобой! – вновь пихнул ее.

Она пошатнулась.

Аванов начинал входить в раж, уже изготовился, чтобы прижать ее к стене. Явно не ожидал ответной реакции от женщины. И получил хлесткий удар по лицу. И еще. Опешил, попятился, изрыгнул ругательство и кинулся в атаку.

Но Печаева вцепилась ему в волосы, отшвырнула от себя и удивилась, что это легко удалось. Спившийся Кешка был слаб, однако петушился отменно. Замахал кулаками, ударил, но только разозлил. Ее новая пощечина обожгла Аванова, следом женщина схватила за плечи и вытолкнула на лестничную площадку.

По подъезду разнеслась его ругань. Не успел сообразить, как женщина подпихнула его к лестничному маршу. Кешка оступился и покатился вниз.

Марина замерла, наблюдая барахтанье Аванова на ступенях. Из его носа потекла кровь. Он рукой размазывал ее по лицу и обиженно пробурчал:

– Ты что, ненормальная? Дрянь! Я же пошутил. Зачем нос разбила?

– Чтобы в другой раз глупо не шутил, – ответила Печаева и скрылась за дверью. И только после этого отдышалась, прислушалась. Иннокентий в дверь не рвался и не скребся, на площадке стояла тишина.

Успокоившись, пошла, открыла везде форточки. Ей казалось, что луково-чесночный запах заполонил квартиру.

Вдохнула в себя уличный воздух из форточки и не почувствовала свежести, ибо за окном стояла безветренная духота.

Отправилась в ванную. Захотелось вымыться, ибо было ощущение, что от прикосновений Аванова на теле осталась грязь. Пустила воду и помыла ванну. Мыла старательно и долго, пока не почувствовала удовлетворение от ее чистоты.

Едва собралась раздеться и стать под душ, как услыхала звонок в дверь. Подумала, что вернулся Кешка, и на душе появилось раздражение. Приблизилась к двери, спросила: кто? В ответ услыхала голос Зои. Марина открыла: перед дверью стояла та, а за ее спину прятался Иннокентий, вжимая голову в плечи.

Зоя без эмоций переступила через порог, Кешка остался стоять на месте, прятал лицо и сопел себе под распухший нос. Печаевой сделалось смешно, но она стерпела и не улыбнулась. Зоя монотонно проговорила:

– Я знаю, что этот паразит, – показала на мужа, – приходил сюда, требовал денег и хотел получить оплату натурой. Он всегда так поступает. Надо было прогнать его прочь. Незачем было ломать ему нос и ноги калечить. Он хоть пьяница и дурак, но он мой пьяница и мой дурак. – Зоя опять показала на мужа и продолжила. – Теперь он ни за что не отвяжется от тебя, пока не добьется своего. Такая у него дурная натура. Чем сильнее ему отказывают, тем сильнее он лезет на рожон. Но если всякий раз он будет в таком состоянии возвращаться домой, то скоро превратится в инвалида. А мне инвалид не нужен. От него и теперь как от мужика проку почти никакого. А потом что с него возьмешь? Поэтому я прошу тебя съехать с квартиры прямо сейчас.

Марина удивилась всему, что услыхала, и попыталась объяснить, как все произошло, но Зоя не стала слушать. Ее равнодушное лицо не изменилось. Печаевой ничего не оставалось, как взять свои вещи и отдать хозяйке ключ от квартиры.

Когда она проходила мимо Кешки, тот едва слышно прошипел:

– Надо было соглашаться, тогда бы никто тебя не выгнал.

Женщина брезгливо отвернулась и подумала, что у Аванова и его жены с головами не все в порядке. Правильно, что она спустила его с лестницы, хоть и произошло это неумышленно.