Глава тридцать шестая

Однажды предавший…

Перед Пасхой Иудейской, по узкой улочке Ерушалаима, забитой толпами людей, с трудом пробирался Йешуа. За ним шлейфом тянулась оживленная гурьба. С двух сторон неказистые домики, притиснувшиеся друг к другу. Под ногами истертая подошвами пыльная дорога.

Люди, люди, люди. Они так переменчивы. Недавно изгоняли его из синагог и селений, не хотели слушать, а теперь заглядывают в рот. Но и сейчас многие из подворотен улюлюкают и обвиняют в колдовстве. А за спиной устраивают свалки.

Его слушают, но не слышат, от него ждут смуты. Толпа жаждет крови. Его слово сейчас могло бы поднять на дыбы Ерушалаим. Но он знает, что скоро толпа разочаруется и оставит его, а затем и предаст.

А пока сзади она восторженно напирала. Разгоряченная. Распалившись громкими возгласами, она втянула в себя Марию Магдалину и остальных спутников Йешуа. Давила со всех сторон, дышала в лицо, орала, вытаращив глаза, топтала ноги.

Иуда Иш-Кериййот настойчиво держался поблизости от Марии, отпихивал людей локтями, старался оградить ее. Но вот ее оттерли к неровной каменной стене низкого невзрачного дома, прижали сильно, безжалостно. Она вскрикнула от боли, пронзившей спину: торчащий из кладки камень пробороздил выступающим острым углом по позвоночнику, раздирая до крови кожу. Иуда Иш-Кериййот схватил Марию за руку и втащил в какой-то проем. Только после этого женщина смогла вздохнуть полной грудью и услышать его голос над ухом:

– Здесь дверь.

Мария оглянулась: дверь была низкой, узкой и грязной. Иуда толкнул дверь плечом, та подалась, и старые ржавые петли заскрипели, как будто закряхтела дряхлая старуха, разгибая согбенную спину. Он пригнулся и потянул Марию за собой.

Изнутри пахнуло густым кислым запахом. Мрачное тесное пространство за дверью завалено хламом, разделено напополам темной грязной занавесью из рваного сального полусгнившего полотна. Узкий оконный проем не давал достаточного света, но сквозь него слышался неутихающий густой гвалт толпы на улице. Тяжелый спертый воздух душил, разъедал ноздри, от него першило в горле.

Мария медленно приходила в себя. Попыталась через дыры в занавеси рассмотреть, что было по ту сторону полотна, но никакого движения не заметила. Словно бы дом был вымершим.

Иуда подал голос, окликая хозяина, но ответа не дождался. Полутьма за занавесом оставалась незыблемой. Он привалился плечом к стене:

– Переждем толчею здесь, а то там затопчут. Передохни, – он ладонью плотнее придавил дверь.

Мария ощущала между лопатками ноющую боль. Морщилась. Но не думала о ней и пережидать не собиралась, надо было догонять Йешуа. Однако колени с мелкой дрожью подогнулись, и она присела возле двери, прислушиваясь к улице.

Иуда опустился рядом. Он жадно ловил ее движения, нервно двигал руками, не находя им места. Внутри него поднимался жар, вскипала кровь, кожа покрывалась рябью. Потели ладони, натягивались мышцы от близости женщины, занозой засевшей в его мозгу. Никогда Мария не была так близко, как сейчас. Стоило только протянуть руку и – вот она. И – никого вокруг. У Иуды сводило скулы от желания, язык стал неповоротливым куском мяса, а мозг плавился от дикой робости, какой никогда прежде Иуда не испытывал. Он не узнавал себя.

Иуда закрыл глаза, сжал зубы, напружинился, заурчал невнятно. Громкое сопение обдало Марию. Эх, пускай все летит в тартарары, и будь что будет. Иуда сбоку навалился, придавил всем телом. Неуверенно, с вороватой поспешностью забрался липкими ладонями ей под одежды.

Мария вскрикнула и с неожиданной яростью резко ударила локтем ему по лицу. Локоть, как осколок камня, угодил в переносицу. Иуда бессвязно болезненно хрюкнул и отпрянул. Мария оттолкнулась его, сердито вскочила на ноги:

– Опомнись, Иуда! Остынь!

Но его руки продолжали цепляться за ее подол. Нервный тик пробежал по щеке. В этот миг он ненавидел красивое лицо Марии, ненавидел себя за то, что оказался слабым перед женщиной, которой хотел обладать. Его бил озноб. Иуда прятал глаза и дергался из стороны в сторону.

А когда сознание вдруг воспроизвело между ним и Марией лицо Йешуа, Иуду перекосило, как от острой кости в горле. Он окончательно понял, что никогда Мария Магдалина не будет принадлежать ему, пока живо это лицо. Мысль обожгла, судорогой прошлась по телу, стала расползаться в душе и разъедать ее. Черная муть начала медленно пожирать облик Йешуа. На мгновение Иуде сделалось страшно. Но это мгновение пролетело, как стрела.

Мария распахнула дверь и выскользнула наружу. Толпа схлынула, ее хвост убрался за поворот. На улочке остались всегдашние обитатели и паломники, расположившиеся прямо на земле вдоль стен домов и невысоких заборов.

Пройдя несколько шагов, Мария столкнулась с Симоном Петром. Тот, как и Иуда Иш-Кериййот, во время движения в толпе не терял ее из виду и раздражался, видя возле Марии Иуду. Особенно его скособочило, когда Иуда и Мария исчезли в узком проеме серого дома. Симон Петр отстал от гурьбы и стал растерянно топтаться на месте, стреляя глазами по двери.

И когда она выбежала наружу, он кинулся навстречу. Но ее сердитое лицо остановило его. Возмущенная выходкой Иуды, Мария была не в духе, ее колотило.

А Иуда в это время продолжал сидеть в доме у порога и глубоко дышал. Ноздри дрожали, как у загнанного коня, лицо и грудь горели. Он не двигался, скрипел зубами от унижения, рычал зверем. Долго отходил, пока не размяк, прикрыв глаза.

Придя в себя окончательно, завозился, согнул ноги в коленях, собираясь подняться. Но в ту же минуту услышал издевательский женский смешок. Иуда вздрогнул, насторожился, навострил уши. Сиплый смешок доносился из-за грязной занавеси. Стремительным рывком он подался вперед, отбросил мятый конец полотна и увидел за ним голое тело шлюхи. Взлохмаченная голова, круглое лицо с широким носом и редкими зубами, короткие неровные ноги с разбитыми коленями. Она призывно раскидалась на рваных подстилках, протягивала к нему руку, откровенно предлагая себя вместо Марии.

В голову Иуде ударила вспышка ужаса, щеки налились краской стыда. Он понял, что шлюха стала свидетельницей его унижения. Будто окончательно с головой втоптала его в грязь, от которой никогда не отмыться. Дикое бешенство взорвало мозг. С новой силой вспыхнула злость на Марию, на себя, на шлюху. Иуда метнулся к ней, чтобы схватить за горло, вырвать глотку и не слышать гадючьего смешка. Но она проворно раздвинула ноги, вцепилась в Иуду, как клешнями, притянула к себе. Безумие, как молния, раскололо его сознание, разорвало на части. В ярости он сдавил сильными руками женское тело, окончательно теряя рассудок. И лишь когда услышал стоны, осознал, что вошел в нее.

А потом снова все, как в тумане. Пролетел целый час. Весь час она кряхтела от удовольствия под его безудержным напором. Женское тело было податливым и охочим, а ему безумно хотелось увидеть под собою восхитительные глаза Марии.

Затем Иуда откинулся, остывая, отвернулся, не желая смотреть в некрасивое лицо шлюхи. Не хотел его видеть, не хотел, чтобы запомнилось и чтобы когда-нибудь всплывало в памяти.

Вскочил, путаясь в подстилках, поправил одежды, лютуя. Сорвал на пол сальное полотно и широко шагнул к залапанной двери. Но сзади донеслось до ушей:

– Забудь о Марии Магдалине. У тебя другая дорога. Твоя жизнь это только твоя жизнь. В ней рядом с тобой нет никого.

– Прикуси язык, шлюха! Что ты можешь знать! – передернулся и бросил через плечо Иуда.

– Я видела ее лицо, – настойчиво продолжила шлюха.

– И что с того?

– Оно без греха.

– Не бывает безгрешных людей, косматая, – ухмыльнулся Иуда.

– Будет не так, как ты думаешь, – просипела та, словно знала о нем все.

– Не суйся в чужие дела, дура! – грубо, озлобленно процедил Иуда. Сейчас он мог бы в ярости растерзать потаскуху, но даже не сделал попытки. Изнутри что-то удерживало его, мешало, отбирало покой, заставляло слушать ее слова и отвечать. – Ты совсем не знаешь меня!

– Только что я узнала тебя, – прозвучало томно, но очень твердо, и редкие зубы оголились в насмешке.

– Это был не я, это было помутнение! – рванул Иуда голосовые связки.

Громкий издевательский смешок в ответ:

– Это был ты сам! Такой ты есть! – Ее голос припечатал Иуду к месту. Ледяная оторопь окатила от макушки до пяток.

– Ты врешь! – задрожал он, покрываясь потом. – Будь ты проклята! – Иуда поджался, зарычал. В эту секунду он почуял, что шлюха не соврала ни одним словом, что она заглянула глубоко в его душу, прочитала в ней то, в чем он сам боялся себе признаться. И Иуда опрометью выскочил за дверь.

Когда та захлопнулась за ним, шлюха громко захохотала, взбивая смехом застоявшийся в углах воздух. Неторопливо поднялась с подстилок, закатила глаза к потолку и выдохнула:

– Свершилось! – Потом резко повернула голову к узкому оконному проему, вытянулась всем телом, обнаруживая у проема Прондопула в длинных черных одеждах. И, подчиняясь его взгляду, сипло произнесла: – Я сделала все, что ты хотел, архидем.

– Это только начало, Хидера, – ответил Прондопул и пропал с глаз.

Прошло время, и в чреве Хидеры сформировался плод, она понесла сына Иуды Иш-Кериййота.

В тот же день пронырливый слуга Каиафы, Аса, натянул на себя бурую шерстяную симлу, накинул на голову покрывало и очутился подле спутников Йешуа.

Это был невысокий ростом иудей с изворотливым умом, редким даром и опытом в подобных делах. Каиафа доверял ему, и Аса платил в ответ завидной верностью. Аса не имел семьи, роль слуги Первосвященника заменяла ему все. К Каиафе давно, еще подростком, его пристроил отец, спасая бедствующую семью от лишнего рта. А священнослужитель вовремя подметил у подростка природное умение с легкостью располагать к себе людей и стал использовать это в своих целях.

Оказавшись среди спутников Йешуа, Аса вынюхивал тщательно и осторожно. Вкрадчиво нашептывал на уши им свои слова и слушал ответы. Искал того, в ком была червоточинка, нащупывал гадючью жилку, чтобы запустить свои щупальца и потянуть за нее. Все было не очень складно, пока не притерся к Иуде Иш-Кериййоту. С ним стало налаживаться гораздо быстрее и проще.

Изначально Аса ухватился за то, что Иуда носил денежный ящик. Мозги Асы вывернули ситуацию наизнанку. Он подумал, что деньги имеют свойство прилипать к рукам, и коль все они проходили через руки Иуды, значит, именно к его рукам они прилипали. А посему Иуде, как никому среди спутников Йешуа, известна притягательная сила монет.

Логика в рассуждениях Асы была безупречной и в отношении Иуды Иш-Кериййота угодила в точку. Все было так, как предположил Аса. Иуда с деньгами свыкся настолько, что считал вполне естественным и нормальным время от времени запускать свою руку в ящик.

Иуда быстро сообразил, что Аса крутился возле него неспроста. А когда почуял запах денег, ноздри ожидающе затрепетали. Намеки Асы притянули его. В конце концов притирка показала, что один готов дать, второй готов взять. Асе осталось только раскрыть суть.

Иуду предложение не огорошило. Внутри он был готов к нему. Ибо речи Йешуа в Ерушалаиме, призывы против римлян, убеждали Иуду, что последний час Йешуа стремительно приближался, ибо римляне не потерпят, чтобы голова Йешуа долго оставалась на плечах. И если откажется от предложения он, Иуда, то отыщется кто-нибудь другой.

А еще у Иуды под ложечкой засосало, когда он сообразил, что очень быстро можно устранить преграду между ним и Марией. Без особого труда можно лишить ее опоры и сломить упрямство. Такую удачу не стоило упускать из рук, ибо, так или иначе, рано или поздно все порастет бурьяном. И просьба-то пустяковая – привести стражников к Йешуа, когда рядом с ним никого не будет. Все остальное его не касается, остальное на совести римлян.

Эта мысль притянула и медом разлилась по телу. Вот чего ему не хватало в его жизни. Возвыситься. И вот чего сейчас он хотел больше всего. Обладать Марией. Ради этого можно предать. А деньги никогда не бывают лишними.

Иуда и Аса отдалились от остальных спутников Йешуа в тень молодого фигового дерева. А под соседней старой и большой смоковницей кружком расположились на земле утомленные паломники. Иуда настороженно поглядывал в их сторону и слушал Асу. И когда тот закончил, Иуда неожиданно увидал вблизи паломников прямую фигуру Прондопула в полосатом с узорами эфоде. Его расплывчатый взгляд заставил Иуду скукожиться и замереть. Архидем приблизился и сквозь едва приоткрытые губы прозвучал его голос:

– Ты, Иуда, хочешь, чтобы твое имя осталось в веках. Тебе выпал этот шанс. Не каждому предоставляется такой случай. Ты можешь отказаться, но тогда ничего для тебя не изменится. В ином же случае ты можешь получить, что желаешь. И для этого нужно немного. Все зависит от твоего выбора. – Прондопул еще несколько секунд смотрел на Иуду, видя, как мысли того потекли прямо и без колебаний. Затем отвернулся и растаял, точно дымка.

Иуда заморгал и закрутил головой, ища глазами архидема и не понимая, произошло все это на самом деле или только показалось ему. Тем более что паломники спокойно продолжали сидеть и вести свою беседу и Аса не изменился в лице. Иуда распрямился. Глубоко вздохнул. И согласно кивнул Асе.

А спустя короткое время Аса передал его согласие Каиафе.

Каиафа поспешно собрал Совет первосвященников и фарисеев. Все облегченно вздохнули, услышав о требовании Понтия Пилата. И согласились со словами Каиафы, что лучше пожертвовать одним человеком, нежели всем народом.