Глава двадцать девятая

«Старая мукомольня»

Пантарчук отодвинул стул, чтобы сесть за ресторанный столик, как слева уловил движение холодного воздуха, а уши наполнились звуком знакомого голоса:

– Не сюда, Петр Петрович, пройдите в малый зал.

Пантарчук повернул голову – рядом никого, но все вокруг сразу показалось мрачным и убогим, а в стене напротив раскрылась дверь, ведущая в другое небольшое пространство. Необъяснимое сильное тяготение повлекло туда.

Малый зал вмещал пять столиков с белыми скатертями. Одно окно. Стены расписаны. Вдоль них диваны, ковер на полу.

За правым крайним столом на диване сидел Прондопул в своем безукоризненном костюме с уголком платка в кармане, синей рубашке, галстуке-бабочке.

Петр почему-то не удивился, как будто так все и должно было происходить. Лишь в голове промелькнуло, что все, кажется, возвращается на круги своя.

– Да, да, – охотно подтвердил архидем, – и нисколько не кажется, а все именно так.

Встреча напрягла Петра, между бровями пролегла складка.

– Значит, исчезновения не было? – пробасил он, остановившись в дверях. – Обман?

– Было, Петр Петрович, – отозвался Прондопул, – Все было. Никакого обмана. – Архидем словно не заметил недовольства, провел рукой перед собою, показывая на свободные стулья. – Присаживайтесь. Я ждал вас, – сказал он, притягивая взглядом к себе.

– Ждали или сами устроили встречу? – поморщился Пантарчук, сопротивляясь тяготению. – Снова видеть вас – мало радости, точнее, никакой, – а ноги непроизвольно начали тихо-тихо двигаться вперед.

– Возможно. Но радость не то чувство, которое здесь уместно. Вы просто не способны обойтись без меня. – Архидем перевел размытый взгляд на Василия, выглянувшего из-за плеча Петра.

– Что вы хотите сказать? Вы же были против того, чтобы к нему вернулась память. Неужели передумали? – Перехватил этот взгляд Пантарчук.

– Зачем ему прошлая память? Перед ним – новое начало. Его память должна наполниться будущим. И с моей помощью это произойдет быстрее. – Глаза архидема опустились к столешнице.

И Пантарчук увидал, как столешница, накрытая белой скатертью, мгновенно скрылась под разнообразными блюдами. А еще через секунду он и Василий сидели против Прондопула и с захлебом хватали ртами воздух, не в силах пошевелиться. Грудные клетки сильно сдавило, в висках билась горячая кровь. И все-таки, превозмогая это давление, Василий вытянул шею и выдохнул:

– Я не верю вам.

Стул под ним шатнулся, выдвинулся на середину зала и закрутился вокруг собственной оси, выбрасывая из головы Василия его мысли. Он вцепился руками в сиденье, зажмурился, ощутив барабанную дробь зубов. Но когда эта дробь отдалась в висках, стул застыл на месте, а кишки в животе, казалось, продолжали закручиваться.

– Мне нельзя не верить, – недовольно сказал Прондопул. – Я знаю то, чего не знаешь ты!

Завозился Пантарчук, краснея лицом и шеей, будто разгибал зажимы и ослаблял путы:

– Не пытайтесь удивить, архидем. И не говорите загадками. К чему все эти выкрутасы? Думаю, вы снова появились не для того, чтобы вращать стул с Василием. Не просто так заманили нас сюда.

– Заманил? – голос Прондопула повис над столом, и почудилось, что послышался едва уловимый смешок, хотя архидем сидел прямо со скучным выражением на лице, скрестив на груди руки. – Мне не нужно упражняться в этом. У вас завышенное самомнение, Петр Петрович. Вы делаете то, что вам назначено, а я то, что должен, – пояснил расплывчато. – Не спешите с выводами. Всему свое время. Прошлое всякого человека исходит из прошлого многих. Нет прошлого от рождения, и нет будущего по желанию, есть предназначение. Не всякому открывается оно. Не всякий может сделать правильный выбор. Для этого я здесь.

Стул с Василием придвинулся к столу. К Василию медленно стало возвращаться его тело, мышцы расслабились, в висках стихло пульсирование крови, давление на глаза и уши прекратилось, послышалась умиротворяющая музыка. Однако ощущение опасности не покинуло, под ложечкой противно сосало:

– Не понимаю.

Прондопул опустил руки на столешницу, сказал:

– У всякого есть тайна происхождения, но не всякий обладает ею. Однако она толкает к выбору.

– Я не хочу тайн, – ощетинился Василий. – Память не должна быть тайной.

– Тайна памяти – ничто в сравнении с таинством души. Дай выход душе, – посоветовал архидем, – и появится новая память.

Василию стало душно, он отчетливо ощутил, как пальцы Прондопула, какие он видел на столешнице, сквозь кожу раздвинули ему ребра, скользнули к сердцу, слегка коснулись и убрались. Духота тут же пропала, обдало холодом, а язык перевалился с боку на бок.

– Одни загадки. – ладони Василия прошуршали по скатерти и дотронулись до столовых приборов. Глаза лихорадочно пробежали по кушаньям. – У меня пропал аппетит.

– Он возвратится, – ответил архидем. – Тебе понравится то, что я заказал.

Василий попытался сосредоточиться:

– Не знаю.

– Испробуй.

Пантарчук не вмешивался в эту странную беседу, ждал, чем закончится. Хмурился, шумно дышал, слышал поскрипывание стула под собой. Не прикоснулся к блюдам на столе, подозвал официанта, но едва раскрыл рот, как его опередил вопрос Прондопула:

– Вы не доверяете моему выбору, Петр Петрович?

– Не доверяю! – решительно ответил Петр, поднял глаза на официанта и попросил заменить блюда новыми, с теми же названиями.

У официанта вытянулось лицо:

– Но ведь никакой разницы, – пролепетал он оторопело.

– Разница есть, – не согласился Петр. – Эти блюда вы не приносили.

– Как не приносил? – еще больше изумился официант, пощипал воротничок белой рубашки. – А кто же, кроме меня?

Петр не стал оспаривать, понимая растерянность парня, попросил вторично:

– Замените.

Официант, сбитый с толку, непроизвольно поправил узел черного галстука и отправился выполнять заказ. Прондопул смотрел сквозь Пантарчука, и тот чувствовал этот взгляд, как лезвие ножа. Но вместе с тем испытывал ощущение маленькой победы над архидемом. Пока официанта не было, стал рассматривать отделку зала, и тут же услыхал:

– Недурно, – прозвучал голос Прондопула. – Не так, как в ваших ресторанах, однако для периферии неплохо. – Архидем вслух произносил мысли Петра. – Вы хотите посмотреть на хозяина заведения. Я помогу. Мы можем пригласить его к столу. – Размытый взгляд Прондопула остановился на двери.

Пантарчук и Василий тоже повернули головы.

В проеме двери показался крупный человек в темном костюме и светлой рубашке без галстука. Голова начисто выбрита. На лице плавающая улыбка.

Глядя на массивную фигуру, Петр подумал, что дежурная гостиницы попала в точку, сравнивая их.

– Проходите, Ольгерд Никодимович, ждем, вы обещали не опаздывать, ан задержались на целых полторы минуты, – странно пожурил архидем. – Вам должно быть стыдно, господин Барнавски.

Барнавски увидел за столиком трех незнакомых мужчин. Его озадачило обращение посетителя, и он попытался припомнить, где мог видеть этих людей, тем паче обещать им не опаздывать. Но на ум ничего не приходило, в голове веретеном крутилось удивление:

– Простите, – пробормотал он, – разве мы знакомы? – Чуть подался вперед, притянутый взглядом Прондопула, сумбурно сунул руки в карманы пиджака, брюк, опять пиджака, словно там искал ответ на свой вопрос.

– Встречаемся мы с вами впервые, Ольгерд Никодимович, – слегка пошевелил губами архидем, – но в детстве вы много раз слышали обо мне. Обычно мною пугают маленьких детей, а взрослые зачастую не верят в мое существование. Но я есть, как видите.

Барнавски попытался вспомнить, кем в детстве пугают детей, но мысли, как назло, заблудились в извилинах мозга, потерялись, рассыпались на осколки.

– Не ломайте голову, – посоветовал Прондопул. – Я вызвал вас по другому поводу. Прошу к столу. – Рука архидема показала на свободное место.

Барнавски опять удивился, не понимая, с кем говорит, и не помня, чтобы его вызывали сюда. Между тем спросить об этом или отказаться от приглашения не поворачивался язык. Лишь отметил для себя, что собеседник одет в очень дорогой костюм с театральной старомодной чопорностью, немыслимой для их города. Впрочем, пускай неординарно, но вполне приемлемо.

– В обычной обстановке для меня привычны другие одежды, – сухо сообщил Прондопул в ответ на его мысли. – Не обращайте внимания и проходите, проходите, не раздумывайте.

Раздумывать долго Барнавски не пришлось. Тело неожиданно перестало подчиняться и принялось самостоятельно медленно продвигаться к свободному месту за столиком. Приблизилось и протянуло руку навстречу архидему для пожатия. Барнавски попытался противиться этому, но тут же почувствовал цепкое встречное рукопожатие. Не поверил собственным ощущениям, ибо видел обе руки Прондопула лежащими на столешнице. Происходящее ошеломило и привело в замешательство. Подобное чувство раньше испытал Пантарчук во время первой встречи с архидемом.

Барнавски закрыл глаза и помотал отяжелевшей головой. Ссутулился, ожидая, когда посетитель назовет себя. Ждал непродолжительно. Прозвучало имя, и рука архидема исчезла из ладони. И сразу Ольгерд обнаружил себя сидящим на стуле. Ошеломленный, замер, оторопело уставился на Прондопула.

Тот, не поворачивая лица к Пантарчуку, продолжил:

– Петр Петрович выражает вам свое восхищение. Он владелец крупной сети ресторанов в областном центре и способен оценить ваши старания по достоинству.

Барнавски с недоверчивым любопытством осторожно скосил глаза на Петра, потрогал под собою стул, точно проверил надежность, и ничего не ответил. Попытался расхлебать кашу, образовавшуюся в голове, но получилось плохо, цепочка мыслей запутывалась все больше.

Пантарчук видел это и не спешил включаться в разговор.

В дверях с подносом в руке появился официант, крутнулся у стола, меняя блюда перед Петром. У Барнавски брови поползли на лоб, когда на его глазах нетронутые блюда стали обновляться аналогичными. Официант поймал взгляд хозяина и смущенно пожал плечами.

– Ну вот, это настоящие кушанья, – коротко заметил Пантарчук, наклоняясь вперед.

У Барнавски несколько раз вверх-вниз дернулись веки, мозг пробуравило возмущение, заставив нахохлиться:

– Обижаете, Петр Петрович. У нас все блюда настоящие. Думаете, если периферия, то кормим собачатиной? Никак нет. Свининка и говядинка свежая, с рынка. Никогда не гавкала.

– Вы не поняли, Ольгерд Никодимович, я имел в виду совершенно иное, – проговорил Петр, не вдаваясь в подробности, внося новую сумятицу в голову Барнавски.

Тот беззащитно улыбнулся, цепляясь взглядом за лица других. Машинально задержал на Василии и снова услыхал голос Пантарчука:

– Познакомьтесь, это Василий, – представил Петр. – Если вы, конечно, не были знакомы прежде? Может быть, вы встречались когда-то, Ольгерд Никодимович? Припомните. Раньше у него могло быть другое имя.

Барнавски уловил в вопросе некую интригу: вероятно, посетителям было известно нечто, о чем он запамятовал. Он попытался сконцентрироваться на Василии, но ничего нового, как будто вошел в стопор. Отрицательно покрутил головой, привставая с места. Прондопул пошевелил пальцами, прижимая его к сиденью, подтвердил:

– Вы правы, Ольгерд Никодимович, до сего дня вы никогда не сталкивались.

Будто тяжесть свалилась с сердца Барнавски, пульс восстановился и вопросы выстроились в логическую нить. Не раздумывая, обратился к архидему:

– Почему вы решили, что я опоздал на полторы минуты? Ведь я ничего не обещал вам.

– Мне – нет, – охотно отозвался Прондопул, – вы обещали своей жене.

– Я? – Голос Барнавски сорвался на фальцет. – Откуда вы можете знать, что я обещал жене?

– Я знаю все, – сказал архидем, и Барнавски почувствовал, что на самом деле это так. – В семнадцать часов тридцать три минуты и двадцать две секунды ваша жена спросила, когда вы будете дома. Вы припоминаете это?

– Да, она спрашивала, – согласился Барнавски, испытывая сильное волнение. – Но я не помню, сколько было времени.

– Это хорошо помню я, Ольгерд Никодимович, – твердо заверил Прондопул. – Напоминаю, что это было в семнадцать часов тридцать три минуты и двадцать две секунды по вашему времени. Вы ответили ей, что в девятнадцать ноль-ноль на пять минут заглянете по делам в ресторан, а через полчаса после этого приедете домой. Однако замечу, вы дважды обманули ее, Ольгерд Никодимович. Во-первых, вы появились в ресторане в девятнадцать часов одну минуту и тридцать секунд, а во-вторых, в девятнадцать часов тридцать пять минут вы никак не попадете домой.

Проницательность Прондопула заставила Барнавски почувствовать сухость и першение в горле. Он захотел сглотнуть слюну, но ее не было. По телу пробежал мороз. Ольгерд кашлянул в кулак, наклонил голову и сконфуженно прохрипел:

– Да, видимо, сегодня мне придется задержаться дольше. – В черепе, как в котле, бурлили мысли, переваривая услышанное, будто архидем подглядывал за ним в щелку или жена распустила язык, где не следовало.

Но еще больше поразили следующие слова Прондопула:

– Вы напрасно подозреваете жену, – сказал тот в ответ на мысли Барнавски. – Она здесь ни при чем. Я сам все знаю.

Барнавски схватил ртом воздух и прожевал его, как кусок сыра, ощущая соль и вязкость.

Прондопул перевел глаза на Пантарчука:

– Из нас троих господин Барнавски никого раньше не видел. Не пытайтесь прежде времени узнать то, для чего еще не наступила пора.

– Не диктуйте мне, Прондопул, – сорвалось с губ Петра, – разберусь без вас. Вы снова вмешиваетесь в чужие дела. Но сейчас мы не в вашей Лаборатории. Не забывайте, совсем недавно вам очень не повезло.

– Везение необходимо вам, потому что вы не свободны, а я существую по другим законам, – хладнокровно придавил Пантарчука архидем. – Вы предсказуемы, привязаны к своим привычкам, и все ваши пути ведут ко мне. Для меня нет чужих дел. И Лаборатории больше нет. Все изменилось, Петр Петрович.

– Теперь вы без помощников?

– Теперь всем нужна моя помощь.

– Избавьте от вашей помощи!

– Не торопитесь отказываться. Такая поспешность может только навредить, Петр Петрович.

Ольгерд вслушивался, но мало что понимал. Однако ему показалось, что обстановка накаляется, и чтобы разрядить ее, он застучал ножом по пустому фужеру, предлагая сидящим за столом хорошее вино. Все повернулись к нему. И Прондопул мгновенно одобрил предложение.

Пантарчук, против воли, согласно закивал. Изо рта вырвались слова удовлетворения, тело мягко расслабилось, а мозг начал заполняться длинной паузой.

У Василия возражения застряли глубоко в горле.

Официант выставил на столе бутылки с дорогими винами.

Барнавски принялся расхваливать, но голос архидема остановил на полуслове:

– Наполняйте бокалы, Ольгерд Никодимович. У меня есть тост.

Рука Ольгерда сама потянулась к бутылке. Странная самостоятельность руки поразила. Он смотрел на нее как на нечто инородное, думая о том, чтобы она не пролила вино на скатерть. Мысли заклинило на этом. И когда одна из капель упала мимо бокала, Барнавски болезненно поморщился.

Бокалы подняли.

Ольгерд, как рачительный хозяин, старался опережать события, при этом все больше испытывал душевный дискомфорт. Ибо глаза Прондопула будто тащили в глубокую черную пропасть, в сырой склеп, в коем не хватало воздуху. Преодолевая себя, он выдавил, смотря в эти глаза:

– У вас был тост. – Договорить он не сумел, язык стал неосязаемым, исчез изо рта.

– За грехи человеческие! – сказал архидем, высоко поднимая бокал с вином. – Только они ведут к истине!

Язык Барнавски вдруг снова ожил:

– Поддерживаю, – выпалил он, хотя совсем не думал о грехах, тем более не мог сообразить, к какой истине ведут грехи человеческие. В голове все смешалось. Он торопливо выпил, видя, что Прондопул не пил, но его бокал стал пустым, и начал мгновенно пьянеть. Успел лишь подумать, что этого не может быть, чтобы он так сразу опьянел, и отключился.

– И какой род занятий, архидем, у вас теперь? – Петр отставил полный фужер, смотря на сине-черный пиджак Прондопула. – Ваши загадки надоели. Скажите, что Василия связывает с этим городком?

– У всего есть свое начало, – туманно ответил архидем.

– Может, я здесь родился? – вытянул шею Василий.

– Позже это место могут назвать местом твоего рождения, – опять неопределенно откликнулся Прондопул. – Все будет зависеть от тебя.

Пантарчук закряхтел, хмуро и шумно завозился, отодвинул стул назад, взял Василия за локоть:

– Хватит пустой болтовни. Нам пора идти, – грузно поднял свое тело из-за стола.

Прондопул не препятствовал.

Барнавски пьяно обмяк, повесил голову на грудь.

Василий кинул последний взгляд на архидема и вышел из-за стола следом за Петром.

Не попрощавшись, они переступили через дверной порог. Никто не видел, как и когда выходил Прондопул, но когда Барнавски минут через десять резко пришел в себя, за столом никого не было. Он вопросительно покрутил головой, окликнул официанта, забросал вопросами о гостях, но не получил вразумительного ответа, потому что официант не помнил никаких гостей.

Ольгерд налил себе фужер и залпом выпил, потом еще и еще, и не почувствовал хмеля. Поразился, понюхал вино: вода водой. Возмущенно отругал официанта, сунул бутылку ему под нос. Тот, к изумлению, поймал сильный запах спиртного. Барнавски окончательно растерялся.