Глава двадцать вторая

Встреча

Память Василия вырывалась из-под власти Прондопула. Установки архидема не выдерживали сопротивления, стали давать сбои. Так же провалился эксперимент Прондопула с Пантарчуком. Деньги могли бы связать Петра обязательствами, чтобы оказать воздействие на Василия. Но не получилось. Петр отверг деньги.

Между тем архидему не присуще было сожаление или беспокойство. Он точно знал, что у всего имеется свое место и рано или поздно все установится по своим местам. Лишь немногим дано поменять места, и эти немногие, к сожалению, не всегда подвластны ему.

Василий бродил по городу, чувствуя, что город не его, однако начинал привыкать к улицам и домам. Встречал уже узнаваемые лица, некоторые улыбались ему. Вот только лицо Зовалевской больше не появлялось. И он не представлял, как бы поступил, если бы вновь наткнулся на девушку.

Сейчас Василий вышагивал по одной из улиц. Свернул за угол к газетному киоску. Купил пачку толстых газет и журналов, сунул под мышку и направился по тротуару к ближайшему диванчику. Но на нем не оказалось свободного места. Василий повел взглядом по другим – тоже заняты. И вдруг перед глазами возникла пустая скамейка. Удивился, ибо только что ее здесь не было. Пока раздумывал, налетела веселая гурьба подростков и шумно примостилась на ней. Василий почесал затылок и заметил в глубине еще один диванчик. Не мешкая больше, шагнул к нему. А за спиной раздался взрыв хохота. Оглянулся, подростки катались по земле и – никакой скамейки рядом. Склонился над диванчиком, для уверенности потрогал рукой, сел.

Развернул газету. Быстро стал читать все подряд. Страницы пролетали одна за другой. Увлекся, не заметил, как около него возникнул Прондопул в своей обычной одежде без единой складки и морщинки.

– Скучен мир, скучен. Везде одно и то же, – сказал точно старому приятелю. – Ты согласен со мной?

Неожиданное и странное обращение привело Василия в замешательство. Он оторвал глаза от газеты: кроме них двоих на диванчике никого. Мельком окинул взглядом внезапного соседа.

Прондопул с очевидным безразличием держал такую же газету. Под его взглядом страницы сами бесшумно листались. Не поворачивая лица, архидем ждал ответа.

Василий почувствовал непонятное смятение. Нужно было ответить на вопрос, и вместе с тем отвечать на подобные слова не имело никакого смысла. Он пожал плечами, помедлил и все-таки проговорил:

– Нет, я не соглашусь с вами. Напротив, многое в мире интересно. Вот, например, в газете пишут, что в Великобритании женщина родила четверых близнецов. Представляете, сразу четверых. Удивительно.

Прондопул, не меняя выражения лица, выпустил из рук газету, и та, падая с колен на землю, вдруг исчезла в воздухе.

– В Британии? – переспросил он и шевельнул пальцами. Новая газета возникла из воздуха и легла архидему в ладони. С шелестом развернулась, открыв английские тексты и изумив Василия. Прондопул продолжил: – И что же еще происходит в Британии? Впрочем, вот, заслуживает внимания: женщина убила мужа. Или вот, открылся новый публичный дом для лесбиянок. А вот еще, три гомосексуалиста отпраздновали общую свадьбу. Не скрою, достойно читать такие новости. Надеюсь, для тебя это увлекательно. Пороки притягательны как ничто другое. Лишь они должны быть нормой жизни. Всему остальному нет места. – Архидем протянул газету Василию.

Того точно кипятком обдало, будто пузырями пошла кожа, под мышками взмокло. Он неосознанно машинально выронил свою газету и принял новую от Прондопула. Вгляделся в пляшущие строки, зажмурился, но, преодолевая возникшую в голове боль, тут же вернул ее архидему:

– Откуда у вас такая газета?

– Получил из Уэльса.

Василий изумленно икнул, закашлялся, торопливо схватил журнал и отвернулся от Прондопула. Но архидем вновь притянул к себе его взгляд:

– Да, – сказал он, – иногда события приносят удовлетворение. – Перед ним теперь была развернута французская газета. – В центре Парижа пять женщин пострадали от маньяка, у всех были отрезаны носы. Планета переселена. Гомосексуалисты требуют признать гетеросексуалов извращенцами, а лесбиянки добиваются, чтобы запретили размножаться естественным путем. Парламент Франции обсуждает эти вопросы. А вот над Средиземным морем взорвался пассажирский лайнер, в живых не осталось никого. – Архидем опять протянул газету Василию. – Ты не станешь отрицать, что такие новости не могут не радовать.

Василий пробежал глазами по французскому тексту и даже не удивился, что свободно читает его. Нахмурился:

– Нет, я отрицаю, что такие новости могут радовать. В ваших газетах мрак. – Решительно свернул ее, но не успел положить на сиденье, как она пропала. – Эту газету вы, конечно, получили из Парижа? – Усмехнулся.

– Из Лиона, – серьезно поправил Прондопул. – Отдаю предпочтение периферийным газетам, в них больше истины. То, что ты называешь мраком, это настоящее и будущее. Многие хотят заглянуть в будущее, не понимая, что уже живут в нем. Не надо пугаться своих желаний, быть может, эти желания из будущего, люди не знают, что ждет их завтра. – Голос архидема тревожил Василия, а в голову неожиданно ударило ощущение жажды. Вдруг сильно захотел напиться человеческой крови. Почувствовал, как кровь сладка, притягательна и жизнетворна. И не понял, проговорил ли вслух эти слова или только подумал, но услышал настойчивый призыв архидема: – Напиться человеческой крови это прекрасное желание. Никогда не забывай о нем.

Но Василий отчаянно встряхнулся и упрямо вырвал из себя это дикое желание, как злокачественную опухоль. Сквозь вновь вспыхнувшую боль в висках выговорил:

– Воды. Хочу чистой воды.

На лице Прондопула возникло мимолетное разочарование. Короткая пауза словно оглушила Василия. В руках архидема была уже китайская газета, и мозг Василия обволокла его речь:

– Вот и в Китае то же самое. Муж зарезал жену, нанес тринадцать колотых ударов за то, что она была любовницей еще пятерых мужчин. Перед искушениями устоять невозможно. И не нужно бороться с ними? Зачем? Порок – это абсолютная свобода. Кто выбирает воздержание, опасен для людей. В абсолютном хаосе все само расставляется по местам. Благоденствие для всех. Делай, что хочешь и как желаешь. – Прондопул, не церемонясь, сунул китайскую газету Василию, и тот с внутренним протестом, но подчиняясь необъяснимой силе, заглянул в нее.

Иероглифы ковром выстлались перед глазами. Опять-таки не удивляясь, Василий легко прочитывал их. Потом, с болью ломая сопротивление установок архидема, откинул газету прочь.

– Тебе что-то не понравилось? – спросил Прондопул. – Настало время для истинной человеческой сущности. Повсеместно она выходит наружу. Это новая человеческая мораль. – Архидем взял из воздуха еще одну газету на арабском языке. – Догмы Йешуа рушатся, как карточный домик. Там, где он принес себя в жертву, люди еще больше убивают друг друга и еще сильнее алчут новых грехов. Стоило ли умирать ради этого? Напрасная жизнь, напрасная кровь, напрасная жертва. Все напрасно. Он был неудачником. Не понял, что людям не нужны его заповеди. Человек хочет крови и равнодушен к любым жертвам: ему нужен хаос. – Газета из рук Прондопула перенеслась к глазам Василия. Но тот отшатнулся, отказываясь читать, заслонился рукой. И газета смялась, улетучившись дымкой. А перед архидемом уже плавала газета на итальянском языке, и его въедливый голос приковывал внимание. – А вот и Рим. Ватикан пытается сохранить лицо, но вечность размывает все лица. Недолго осталось Ватикану. Дольше других будет жить лицо Иуды Иш-Кериййота. Святости нет. В Иуде нуждаются больше, чем в Йешуа, потому что каждый человек в душе – маленький Иуда. История тридцати сребреников важнейшая из всех библейских историй. Всякий ли способен совершить Великое дело всего за тридцать сребреников! После распятия Йешуа Игалус спросил Иуду, о чем тот больше всего мечтает. «Возвыситься над Йешуа», – был ответ. «Ты уже возвышен, – сказал Игалус. – И наступит час поклонения твоему лику». – В руках Прондопула появилась газета на немецком языке. – Вот и тут утешительные новости: в Германии собираются переименовать город Берлин в Берлинабад. – Он умолк и продолжительно посмотрел на Василия. – Оглянись, перед тобою два пути. Но только один – твой. – Газета медленно выпорхнула из рук архидема, мягко скользнула по коленям, испаряясь на глазах.

Последние фразы Прондопула поставили Василия в тупик, но тут же в голове что-то щелкнуло, отвлекая резкой болью. Часть мозга словно вырвалась из черепа и стала существовать самостоятельно. Все, что до того казалось неоспоримым и правильным, приобретало уродливые формы. А что казалось чудовищным, стало желанным и привлекательным. Василий уже сам выхватил из рук Прондопула очередную газету, вцепился в нее глазами, углубился в чтение, захохотал и точно со стороны услышал собственный восторг:

– Впечатляет. Потрясающе. Превосходно! – Но следом в мозге стало шевелиться слабое чувство возмущения, беспокоить, вызывать сомнение в собственном восторге пороками.

– Не сомневайся, – убеждал архидем, заглядывая в мозг Василию. – Все меняется, истины – тоже. Старое поедается червями.

Между тем чувство бунта нарастало. Голова болела не меньше, но эта была другая боль, выводящая из тупика. Усилием воли выдернул из себя остатки восторга, порвал газету и швырнул под ноги. В голове тотчас наступил покой. Возмущение оборачивалось против собеседника:

– Что вам нужно?

– Ты не узнал меня? – последовал встречный вопрос.

– Мы незнакомы, – отвернулся Василий.

– Ты узнаешь.

– Я не хочу вас знать!

– Так все говорят поначалу.

– Кто вы? Откуда появились?!

– Я не скрываюсь ни от кого, меня видят многие. Всегда впускают к себе и часто хорошо принимают. Они не могут прожить без моей помощи, а я никому не отказываю, и к тебе пришел, чтобы помочь.

– Вы ошиблись адресом!

– Это ты ошибаешься. Твой мозг уже подготовлен. Ты чувствуешь, как тебя притягивает ко мне? Ты не можешь этого не чувствовать.

Василий морщил лоб, сосредоточенно смотрел на Прондопула. Внезапно сознание прошило, как молнией, Василий вздрогнул, холодный хруст прошел по позвоночнику:

– Я знаю, – прохрипел он.

– Я не сомневался.

Голова пошла кругом, мысли смешались:

– Вы – Прондопул, – сосредоточился и уточнил, – архидемон Прондопул.

– Я – архидемон Прондопул. – Размытый взгляд черных глаз проникал глубоко.

– Чего вы от меня хотите? – Лоб Василия покрылся крупными каплями пота.

В глазах Прондопула появилось выражение разочарования:

– Твой мозг знает ответ. – Лицо архидема сделалось непроницаемым, он не собирался ничего объяснять, ждал, когда серое вещество в голове человека извлечет из извилин этот ответ.

Василий напряженно дышал, пальцами растирая виски и ощущая жаркое клокотание мозга. Как воздушные пузыри из кипящей воды, из извилин наружу пробивались разные образы:

– Я вспомнил, – наконец воскликнул он, отрывая руки от лица. – Я вспомнил, – в этом выдохе было облегчение и вместе с ним новые вопросы. – Я видел Антонину в машине, там были Блохин и Саранчаев, возле машины стоял Вениамин. Он разговаривал с вами. Я видел вас.

Лицо Прондопула дрогнуло:

– Не может быть! Ты не должен этого помнить! Тебе не нужна твоя прежняя память! Ты должен все начать с чистого листа! Твоя настоящая память только нараждается!

– Нет, я вспомнил! – В глазах у Василия стоял торжествующий блеск.

Архидем потемнел, а Василий вместо лица Прондопула увидел зев глубокой пропасти, черную пустоту, из какой донесся жуткий звук. Звук пробирал до костей, но память толкала Василия дальше:

– Я помню, как сидел в кресле, как вы ко мне подошли. Что вы делали со мной? Боже мой, да вы же не помогаете мне, наоборот, вы хотите, чтобы я помог вам! Но нет! Нет! Я не хочу вас знать!

На лице Прондопула появилось холодное выражение неудовлетворенности, мозг Василия взламывал команды архидема, установки начинали трещать по швам:

– Твой мозг заблудился, не стоит мучить его дальше. Перед тобою по-прежнему два пути. Я дам тебе много, ты никогда ничего подобного не имел. Легко отказаться, но нелегко все получить назад. Не спеши с выбором, можешь ошибиться. Все не так просто, как тебе думается.

– Я уже ответил вам. – Василий упрямо посмотрел в страшные глубокие глаза Прондопула. – Отстаньте от меня!

– Я всегда буду рядом, – неотступно произнес архидем, и не успел Василий дернуться, чтобы ответить, как место рядом с ним на диване опустело.

Василий облизнул пересохшие губы и внезапно приземлился копчиком на тротуарную плитку. Диван исчез вслед за Прондопулом. Но никто вокруг на это даже не обратил внимания. Василий вскочил на ноги, подобрал газеты и журналы, украдкой потер копчик, отряхнулся. Дьявольщина, точно заснул на ходу. Померещилось, что был диван и Прондопул. Впрочем, как знать, видно, архидем прав: не все так просто. Двинулся вдоль тротуара. Отошел недалеко и наткнулся на нетрезвого длинноносого парня в помятой красной рубахе. Тот покачивался и вертел зажигалкой в руке:

– Закурить не дашь?

– Не курю, – пожал плечами Василий и хотел обойти.

Но парень раскованно удержал:

– Одну сигарету, не будь жмотом.

– Нет у меня сигарет! – повысил голос Василий.

– А это что? – пьяный показывал на карман рубашки, из него торчала пачка сигарет.

Василий оторопел, откуда она могла взяться, если он действительно не курил. Растерянно вытащил и сунул парню. Тот ухмыльнулся, принял:

– Может, и выпить найдется?

– Увы, – развел руками Василий.

Однако пьяный ткнул пальцем карман его брюк, оттуда виднелось горлышко бутылки. Василий снова опешил, невероятно, в его кармане – водка. Нервно выхватил и отдал длинноносому. Тот дрожащими руками взял, отступил в сторону, торопливо откупорил и жадно опрокинул в рот. Кадык метнулся вверх-вниз и замер: водка свободно полилась по горлу. Василий смотрел с любопытством и вдруг обнаружил, сколько бы парень не лил, количество жидкости в бутылке не уменьшалось. Между тем пьяный заполнял желудок под завязку, пока не подкосились ноги и он не свалился на землю. Но бутылку из рук не выпустил. Глаза тупо моргали, голова поднималась и падала, поперла икота и рвота. Василий почувствовал себя виноватым, а над ухом прозвучал ровный голос Прондопула:

– Ты все правильно сделал. Надо потакать человеческим слабостям. Пороки делают людей счастливыми. Ты видишь, он блажен, в этом твоя заслуга.

Василий резко оглянулся:

– Опять вы? – Досада чиркнула по губам.

– Наши пути рядом, – прозвучало в ответ.

– Никогда, – откачнулся Василий.

– Человеку свойственно ошибаться, – сказал архидем тоном, какому трудно было противиться.

И все-таки Василий настырно выдавил свой протест:

– Я не ошибаюсь!

– Ты не знаешь этого, – холодно пресек Прондопул и взглядом, как петлей, перехлестнул ему горло.

Василий не мог вдохнуть и выдохнуть, от удушья глаза начали вылезать из глазниц. Но вдруг отпустило. Он резко схватил воздух и закашлялся.

Из-за угла вывернулся потрепанный мужчина в грязной одежде, некогда называвшейся костюмом, кинулся к пьяному. Выхватил из его рук бутылку и, не обращая внимания на прохожих, стал лить водку в себя.

Василий взмахнул рукой, попытался остановить:

– Прекрати! Прекрати! Брось бутылку!

Но мужчина воровато оглянулся, отбежал, не собираясь ничего бросать. И продолжил заливать глотку. Прондопул успокоил:

– Не беспокойся и не лишай его последних утех. Он захлебнется, но умрет счастливым.

Ответить архидему Василий не смог: того рядом уже не было. Он странно мелькал между прохожими. Казалось, был повсюду: спереди, сзади, сбоку. Что-то говорил людям, прижимался, обнимал за плечи. И никто не сторонился, не отталкивал. Напротив, все прижимались к нему. Будто он всем был знаком. Ему улыбались, в нем нуждались. И если кого-то неосторожно, а может, намеренно архидем толкал, то извинялся не Прондопул, а тот, кого он толкнул.

Это обескуражило Василия. Перед ним все поплыло и закружилось. Со всех сторон заплескался идиотский смех. Улица неожиданно наполнилась голыми красавицами с нелепыми прическами и голыми красавцами в галстуках-бабочках. Все они с удовольствием пялились в глаза и манили за собой. Происходящее стало походить на праздник сумасшедших.

– Ты заблуждаешься, – разнесся голос архидема. – Они не сумасшедшие. Они свободные.

Две красавицы подхватили Василия под руки и затащили в толпу. Руки окружающих протянулись к нему, забираясь под одежды. Но он решительно вырвался, принялся пробираться между голыми женскими телами в обратном направлении.

Девушки цеплялись за него, срывали одежду, предлагали себя. Безумие выглядело нескончаемым.

И все-таки он, раздетый донага, упорно выдрался из толпы. С облегчением отдышался, осмотрелся и – оторопел: по тротуару вышагивали нормально одетые люди и смотрели на него, голого, с недоумением.

Он заметался, глазами отыскал на земле клок газеты, прикрылся и поспешно бросился вон.

А сзади сызнова раздался противный смешок, но Василий не оглянулся.