Глава седьмая. Городище Пун

Шарабар подкатил к обветшалой каменной стене городища Пун. Вдоль стены мрачно нависала череда деревянных башенок с бойницами для лучников. Миновал тяжелые, видавшие виды глухие ворота и загремел колесами по узким грязным улочкам.

Из башенок над воротами лениво выглянули запакованные в кожу доспехов разморенные жарой воротные стражи, проводили повозку ленивыми взглядами.

Кривые улочки, как нити паутины, рассекали по сторонам приземистые, невысокие, беспорядочно разбросанные домишки.

Шарабар, оставляя позади хаос построек, прокатился по ухабистой дороге, загаженной гниющими отбросами с червями и вонью. Застопорился у деревянного грязного строения с маленькими окнами и плоской крышей со свисающими краями, как у головного убора мага. Перед входом слева торчала искусно вылепленная из глины скульптура, изображающая дородную голую женщину, справа пялилась в глаза каменная плоская плита с высеченными на ней словами: утоли жажду из родника шлюх.

Абрахма, сидевшая по-хозяйски в шарабаре, важно поднялась на ноги, дверь дома свиданий распахнулась, и на улицу выскочил откормленный битюг, норовя помочь хозяйке спуститься на землю. От изрядной тряски в шарабаре позвоночник Абрахмы стонал, поясница болела, зад отбило. Но настроение было прекрасным: у нее под ногами лежал хороший улов из двух девушек.

Жена фэра властно осклаблялась, не давая им поднять головы. Не беда, что не было третьей, это дело поправимое – третья никуда не денется. Все дороги в Пунском землячестве ведут в Пун, а стало быть, к ней, к Абрахме. Она выпрямила спину, приподнимая огромную грудь, ступила на боковую подножку, оперлась на плечо битюга. Шарабар накренился. Жители Пуна, сновавшие вдоль улочки, торопливо обегали повозку, перегородившую половину дороги. Спешно выказывали почтение и скрывались с глаз Абрахмы. Надменно поведя глазами поверх голов, не замечая никого, она сошла на землю.

Пока жена фэра выходила из шарабара, страж-возчик на облучке не разрешал девушкам шевелиться. Гвоздил кулаком, стоило только тем поднять головы. Бил не жалея, привычно и умело, чтобы на лицах не оставалось следов. Ну а синяки на телах шлюх Абрахмы – обыкновенное явление.

Катюха и Карюха не поняли, куда их привезли. А когда удалось выглянуть из шарабара, едва успели рассмотреть узкую обшарпанную дверь с замусоленной деревянной ручкой. И тут же мощные руки битюга сгребли девушек, выдернули по одной из шарабара и втолкнули в заведение. Вслед за Абрах-мой.

Они очутились в небольшом помещении с низким потолком, с голыми стенами, двумя деревянными скамьями вдоль стен и двумя противоположными проходами. В правом проеме лицом к ним стояла крупная молодая деби в легкой накидке. Смотрительница за шлюхами. Тяжелая грудь, как у хозяйки, широкие бедра, оценивающий жадный взгляд. Посреди помещения, едва не упираясь головой в потолок, возвышалась Абрахма. Грубым голосом заполняла окружающее пространство:

– Принимай новеньких, Лойда! – насквозь проткнула смотрительницу властным взглядом глубоко посаженных глаз. – Помой в пахучих травах, переодень в новые накидки, причеши. Приведи в порядок, чтобы у самцов слюна потекла. Такого товара у нас давно не было! Постарайся подать его, как сверкающий кристалл, за который не жалко отсыпать целую горсть монет! Видишь, какие мордочки, не то что наши с тобой хари. Но малышки строптивые, поэтому не переусердствуй. Не попорти товар, я тебя предупреждаю. Иначе шкуру спущу и отправлю костями греметь по ночам, воров распугивать. Товар новый, молодой, в соку. Малюток этих будешь предлагать только самым монетным деби. Носом чую, на них у монетных самцов будет хороший аппетит. Я уже слышу славный звон фарандоидов. Не сомневаюсь, попрут монеты, Лойда, успевай подхватывать и ссыпать в мой кошель. Научи малышек вести себя правильно с монетными посетителями, чтоб те довольными оставались, чтоб вновь и вновь несли фарандоиды в мою копилку. Удовлетворенный посетитель – это хороший доход. – Выпятила полные губы и покачала копной черных волос. – Нищету пунскую и пришлое отребье из других землячеств близко не подпускай к этим шлюхам. Переселенцев – подавно, это крысиное отродье пусть довольствуется дешевыми ляжками и дряблыми лоханками старух. У крысиного отродья на молодое мясо фарандоидов не хватит. – Абрахма с надменным отвращением покривилась, и переносица покрылась частыми морщинами.

Лойда была по плечо хозяйке, вставала на цыпочки и вытягивала шею, словно пыталась сравняться с Абрахмой, но это ей никак не удавалась. Руками приподнимала грудь, как бы показывая похожесть своей массы на массу хозяйки, однако и здесь ее формы явно не дотягивали. Понимая все, принимала покорный вид, виляла по-собачьи задом и старательно стелилась перед той:

– Разумеется, хозяйка. Сделаю, сделаю, как говоришь. Так и будет, даже не сомневайся. Уж я не продешевлю с ними, – смотрительница склоняла голову, зыркая глазами из-подо лба, чтобы не проворонить ни одного движения Абрахмы и вовремя предугадать ее желания. – Будь уверена, хозяйка, всему научу этих малышек, они у меня танцевать перед посетителями станут! А то, что строптивые, это хорошо. Монетные посетители любят строптивых. От таких больше жара. Уломать строптивую все равно что коня объездить, – сморщилась, подражая Абрахме, но опять это было неуклюже и безвкусно. – Тощеваты, правда, да, но, как известно, сухое дерево ярче горит! Уж я заставлю этих шлюх ярко разгореться, научу, как вытягивать монеты из карманов и кошелей посетителей. Будь спокойна, хозяйка, ни один фарандоид не найдет обратной дороги из твоего заведения.

– Вот-вот, Лойда, – маленький рот Абрахмы издал угрожающий храп, – а то последнее время оскудевают мои доходы от дома свиданий, ты очень плохо стала набивать мне мошну, крыса серая. – Хищный взгляд зло пробуравил смотрительницу, заставил побледнеть. – Перестала стараться, подлая дрянь! Уж не залезаешь ли ты в мой кошель своими грязными крысиными лапами? Гляди, ты меня знаешь, не пожалею, отправлю в бункер к крысам-каннибалам.

У смотрительницы застучали от страха зубы и она начала заикаться, не чувствуя языка, губ, ног, спины:

– Не верь никому, хозяйка, – голос дрожал, руки холодели, воздуху не хватало. – Злые крысиные языки врут, что я плохо стараюсь. Я всех своих малышек обучила общипывать любых самцов до последней монеты. Ни один деби не может похвастать, что его карманы остались неопорожненными. И что унес за пазухой хоть один затертый фарандоид. Но карманы – это не кошели, из карманов много не вытрясешь. Последнее время монетные посетители заелись, стали зажимать монеты, начали являться без кошелей. Принесут в карманах по несколько монет, и подавай им свежатину. А где ее взять? Не подумай, хозяйка, что я жалуюсь, нисколько. Вот теперь с этими тощенькими я раскачаю монетных деби. Заставлю их тащить сюда набитые монетами кошели. Растрясу всех так, что ты останешься предовольная. На свежатину монетные деби клюнут, каждому захочется попробовать. Иные самцы за свежатину ничего не пожалеют. Уж я их знаю как облупленных, раздену догола, хозяйка.

Катюха и Карюха, огорошенные услышанным, не сразу переварили серьезность происходящего. А когда до них дошло, захлебнулись от яростного возмущения, забыли о синяках на теле, взвились, вырываясь из рук битюга. Карюха завизжала во весь голос, как дикая кошка:

– Эй, тетки, вы что несете, клячи предурные?! Ты, Абрахма, о какой угол башкой саданулась?! Отпустите нас немедленно! Мы посланцы к презу Фарандусу!

Абрахма никак не отреагировала на этот визг, даже не обернулась: дело было решенным. Все шлюхи всегда визжат поначалу, это стало обыденно и давно никому не интересно. Для нее они были просто товаром, а с товаром, как известно, никто не ведет разговоров. Шлюхи должны знать свое место и обязаны старательно выполнять свою работу.

Лицо Абрахмы было непроницаемым: всегда шлюхи ведут себя одинаково, сначала визжат, потом ревут, затем давят на жалость, умоляют отпустить. А после, когда деваться некуда, начинают обучаться работе, приживаются, втягиваются, да так иногда, что за уши не оттянешь.

Правда, бывали дуры, которые пытались бежать, однако хоть и поздно, но понимали: если Абрахма вцепилась – не убежишь. Хватка мертвая. Их возвращали и грузили работой до обессиливания, когда даже думать некогда о повторном побеге.

Эти две шлюхи также никуда не денутся, верила Абрахма. Через три-четыре дня запоют другими голосами, когда с ними поработают смотрительница и битюг. За это время о них разнесут слух по Пуну, чтобы монетные деби, опережая друг друга, понеслись к дому свиданий. И уж тут первыми станут те, кто выложит больше монет. Хороший торг получится, очень хороший. Абрахма любила устраивать такие торги по любому случаю и поводу.

Катюха тоже закричала вслед за Карюхой, чувствуя, как голосовые связки не справляются с напором злых слов:

– Абрахма, ты сумасшедшая дрянь! Не надейся, жирная, ничего у тебя не получится! Не на тех напоролась, змея! Тебе это даром не пройдет, толстуха! През Фарандус по черепку не погладит!

Битюг едва удерживал разъяренных девушек, а Лойда заискивающе глядела в хищные глаза хозяйке, в них читала скучающее безразличие. Грубая бесцеремонная взрывная Абрахма на этот раз была спокойной, как будто рядом с нею ничего не происходило. Смотрительница на короткое время смешалась, не зная, какое поведение выбрать дальше. Но потом глянула на все со стороны, увидала бессмысленность и ненужность выкриков новеньких. И неожиданно для себя не удержалась, чего в присутствии Абрахмы с нею никогда не происходило:

– Бу-уа, бу-уа, бу-уа, – хохотнула странным бульканьем, как будто со дна бочки с водой вырвались пузыри воздуха, лопаясь и пенясь наверху. – Заткните глотки, от вашего визга в ушах свербит!

– Накорми их, – бросила Абрахма, – а то и орать-то не могут по-настоящему. Пищат, как резаные крысы. Не переношу крысиный писк. – И сделала полуоборот к девушкам. – А вы, шлюхи, слушайте Лойду. Выкиньте из головы мысли о Фарандусе. Кто лучше знает преза, я или вы? Были посланцами, стали шлюхами! Здесь я для вас и през Фарандус, и фэр Быхом! Эти два болвана не стоят одной моей пятки. Я заткну их в крысиную нору, если станут мешать мне. А вас отдам крысам-каннибалам, если мой карман не наполнится монетами! Но помните, карман у меня глубокий и большой, его наполнить непросто.

В этот миг в левом проеме возник деби с немолодым морщинистым лицом и с жиденькой козлиной бородкой. Он был небольшой ростом, в цветной фасонной накидке с множеством складок, высоким воротом, широкими рукавами. Головка маленькая, чуть толще шеи, удлиненная кверху, с торчащими вверх ушами и прилизанными редкими волосами. Нос тонкий и длинный, вплотную к которому прилипли узкие глазки и узкий рот. Все было диспропорционально и смешно. Между тем деби значимо кашлянул, сложил на груди руки и проворковал, обращая на себя внимание:

– Так, так, Абрахма, значит, я вовремя оказался в твоем заведении.

Та повернула голову на голос:

– Это ты, Жуч? – И в ее грубом громком тоне промелькнула неопределенная нотка, отдаленно напоминающая уважение: Жуч в Пунском землячестве был одним из знатных монетных деби. Шлюхи дома свиданий постоянно выкачивали из него хорошие монеты. Абрахма цеплялась за таких посетителей. – Рада видеть тебя. Поди утомили мои кошечки? Они это могут, умеют. Что-то рановато сегодня уходишь. Или недоволен остался шлюхой? – резко зыркнула на смотрительницу Лойду. – Которая с ним была? Устрой взбучку! Жуч – наш почетный посетитель, его должны облизывать языками.

– Не горячись, Абрахма, – остановил Жуч, взмахивая маленькой ручкой. – Сегодня со мной были трое, отработали славно, без помарок. – Сделал пару маленьких шагов, приближаясь к Абрахме. Ростом был ей по грудь, потому очень близко не подступал, ибо догадывался, что рядом с огромной грудью жены фэра выглядел еще меньше и нелепее. – Ай, какие свеженькие, тонкие, как крысиные хвосты, – довольно причмокнул языком, рассматривая Карюху и Катюху. – Нетронутые еще, – потянул носом воздух. – Парным молоком пахнут. – Помолчал и промурлыкал себе под нос. – Молодое мясо. – И вскинул взгляд на Абрахму. – Послушай, Абрахма, за час вот с этой шлюхой даю пять фарандоидов, – ткнул пальцем в сторону Карюхи.

Абрахма пренебрежительно фыркнула, она ожидала такой реакции от Жуча и заранее знала, что станет набивать цену товару. Качнулась, грубо отсекла:

– За пять фарандоидов, Жуч, я пришлю тебе шлюху из последнего разряда, а эта стоит пятьдесят монет.

– Ты что, Абрахма, умом поехала? – удивленно подпрыгнул Жуч. – Где ты видела такие цены на шлюх?

– А где ты видел такую шлюху? – крякнула Абрахма и сверху уничижительно посмотрела на Жуча, словно отмахнулась от него, дескать, жалко монет – не разевай рот на то, что тебе не по карману, другие заплатят. Что-что, а торговаться Абрахма была мастаком. Отступала или останавливалась, когда ее припирали к стенке или когда полностью опустошались кошели посетителей.

Жуча это сильно заело, чуть не вывернуло наизнанку, перекосило. Лицо сжалось, превратившись в подобие кукиша:

– Да за пятьдесят фарандоидов я куплю таких шлюх десяток, – задиристо попытался противиться он.

Гримаса безразличия пробежала по широкому лицу Абрах-мы, будто бы она уличила Жуча в жадности, отчего тот стал ей неинтересен:

– Купи, только не в моем доме свиданий.

Жуч поежился, потоптался, остывая, подергал шеей, лизнул взглядом по красивому телу Карюхи и проворчал:

– Но других-то нету в Пуне.

– Соображаешь, – прогудела Абрахма, разумея, что не оставляет Жучу выбора, – а я думала, совсем отупел.

Жуч еще некоторое время поиграл скулами, жалея монеты и одновременно желая свежую шлюху, и, наконец решившись, отчаянно махнул рукой, как будто обрубил за собой все концы:

– Ладно, дохлая крыса тебе в зубы, согласен за пятьдесят. – Жуч явно был раздосадован, но наряду с этим почувствовал облегчение, ибо сумел перешагнуть барьер своей рачительности. В конце концов, не все и не всегда укладывается в определенные им самим рамки. Иногда приходится спустить целый кошель с монетами, чтобы почувствовать себя на высоте положения. Не Абрахма над ним, а он над Абрахмой. Это стоило того, чтобы не чувствовать себя ущербным.

Но Абрахма ухом не повела, ее аппетит только начинал разгораться, кроме того, ей хотелось определить, сколько по максимуму она сможет выжать с любого монетного клиента за каждую из этих шлюх.

– Долго торговался, Жуч, – саркастически хмыкнула она, – цена поднялась, теперь эта шлюха стоит сто монет.

Жуч, огорошенный, несколько секунд беззвучно разевал узкий рот, как рыба, выплеснутая волной на берег, пока не сумел выпихнуть из груди воздух, заставляя голосовые связки воспроизвести новые слова:

– Эх, старый кобель, дупло гнилое, крысолов неудачливый, мышиный понос, ведь давно знаю тебя, Абрахма, а все наступаю на горящие угли, которые ты раздуваешь, – безысходно закачал маленькой удлиненной головкой. – Будь по-твоему, больше не торгуюсь: сто, так сто.

В глубоко посаженных глазах Абрахмы язвительно вспыхнул обжигающий огонек:

– А монеты у тебя остались, Жуч? Без монет ничего не получишь. Ты знаешь мои правила: шлюхи в долг не работают.

Жуч хлопнул себя по карманам и засуетился:

– Не беспокойся, Абрахма, сейчас отправлю слугу за кошелем. Зевнуть не успеешь, как он вернется. – Жуч глянул на битюга и требовательно произнес: – Ну чего ты в шлюх вцепился? Отсюда никуда не сбегут! Покличь с улицы моего слугу!

Битюг не тронулся с места, пока не последовал кивок Абрах-мы. Только после этого отпустил Катюху с Карюхой и без промедления выскользнул за дверь. Сильный едкий запах пота битюга за спиной у девушек пропал и они распрямились, глядя на Жуча и Абрахму ощетинившимися зверьками. Однако битюг отсутствовал недолго, через минуту вновь возник в дверях вместе со слугой Жуча. Таким же маленьким и диспропорциональным, как хозяин. Жуч выдернул из кармана пустой кошель, нетерпеливо сунул в руки слуге и с азартом выпалил:

– Пускай хранительница набьет монетами до краев. И быстро неси, как летучая мышь!

Слуга шмыгнул за дверь. Жуч снова вперился взглядом в Карюху, облизываясь. Абрахме пояснил:

– Он у меня резвый на ногу, живо вернется. Скоро я отсчитаю тебе сто фарандоидов, и эта шлюха будет визжать в моей постели. Я уже ощущаю, как ее визг разогревает меня.

Но Абрахма с сомнением хмыкнула, насмешка в глазах говорила: не забегай вперед, Жуч, я еще не сказала последнего слова, сто фарандоидов – это только затравка:

– К тому времени, Жуч, пока твой слуга вернется, цена вырастет вдвое, а то и более, – охладила его пыл.

Между тем Жуч уже находился на взводе, остановить его было теперь непросто, шлея попала под хвост. Он с нетерпением потирал потные пальцы:

– Я не откажусь, не откажусь, Абрахма, не пугай пуганого, не откажусь.

– Я бы хотела, чтобы ты был первым у новеньких шлюх, – бросила кость Абрахма, еще сильнее разжигая аппетит Жуча, и надеясь на этой волне хапнуть максимальный барыш. – Никогда больше не приходи в дом свиданий с полупустым кошелем, Жуч. Вот видишь, как все может обернуться. Тебе повезло, что других посетителей нет, а то неизвестно, каким бы ты по счету мог оказаться у этих шлюх.

– Но кто же знал, что у тебя такие кошечки завелись? – Жуч довольно растянул в улыбке узкий рот.

– Интуиция должна быть, Жуч, интуиция, – грубым тоном напомнила Абрахма, прикидывая в уме, какую сумму еще можно набросить.

– Обижаешь, Абрахма, – довольно хихикнул Жуч.

– Я – нет, – ответила Абрахма. – А вот твой слуга что-то не торопится. Цена уже до трехсот фарандоидов подскочила, – внимательно проследила за реакцией Жуча. И удовлетворенно вздохнула: реакция была безразличная. Жуч однозначно, как хороший конь, закусил удила и не собирался поворачивать назад. Это порадовало Абрахму. Если так пойдет дальше, то свежий товар будет стоить больше, чем все вместе взятые шлюхи дома свиданий. В голове уже зрела новая цена за шлюху, но решила пока не объявлять, чуть погодить, дождаться слугу Жуча, чтобы увидеть, как набит кошель, и выудить оттуда все фарандоиды. – Это дорогая шлюха, Жуч, очень дорогая, но она стоит того, поверь мне. И не думай, что тебе будет просто одержать над нею верх, видишь, каким зверьком смотрит, настоящая крыса в облике деби. Очень строптивая, дикая, не объезженная еще, если не осилишь сегодня такую шлюху, завтра она будет тебе не по карману. Хотя, может быть, и сегодня твой кошель окажется недостаточно набитым.

– Люблю диких. – Жуч всем телом качнулся к Карюхе, на губах выступили слюни.

Катюха и Карюха сомкнулись плотнее. Друзей рядом не было, защищаться предстояло самим. Понятно, что убивать или отправлять к крысам-каннибалам девушек никто не собирался, но то, как Абрахма одним махом записала их в шлюхи, бесило донельзя. Нет, покоряться они не думали. Отбиваться и отбиваться: ногами, руками, зубами. Чтобы вырваться отсюда. Их лица были покрыты багровыми пятнами ярости.

– Я тебе не шлюха, карлик длинноносый! Только прикоснись, паршивый уродец! – крикнула Карюха с рычанием в голосе, – глазенки выцарапаю! Я – чужеземный посланец к презу!

– Ах, какая дикая, – у Жуча еще больше потекла слюна, он задрожал всем телом.

– Разрешаю дотронуться, Жуч, – позволила Абрахма. – Может, аппетит усилится. Где ты еще встретишь шлюху, которая была бы чужеземным посланцем к презу? – Абрахма знала самцов, посещавших дом свиданий. Их стоило только распалить, после этого монет они уже не считали. Уверена была, что Жуч, прикоснувшись к вожделенному, готов будет на все. Ей следовало ловить момент и не прогадать.

Жуч, клокочущий изнутри, подскочил к девушкам и жаркими липкими ладонями дотронулся до тела Карюхи, провел по ее бедрам, а голос забурлил, как кипящая вода в сосуде:

– Сладкая, сладкая, сладкая.

По его лицу Абрахма поняла, что кошель монет достанется ей полностью. Осознать это было так приятно, что она готова была прямо сейчас отправить битюга навстречу слуге Жуча.

Возможно, так бы и поступила, если б в этот миг Карюха не ударила Жуча по руке, а битюг не схватил ее за плечи, оттаскивая от посетителя. За такие вещи шлюхе была обеспечена порка, Карюху спасало лишь то, что она еще не знала правил заведения и что посетитель ни на что не обращал внимания, надеясь вот-вот компенсировать принесенные ему неудобства.

Карюха змеей извивалась в руках битюга, которому нелегко было удерживать девушку. И в этот миг она отчетливо услыхала короткий Катюхин шепот:

– Бей между ног!

Машинально девушка приняла команду и сильно саданула битюга коленом в пах.

Тот хрюкнул, замычал, согнулся и осел у двери на земляной пол.

Катюха скакнула к Жучу и проделала с ним то же самое.

Жуч квакнул, удивленно вытаращил узкие глазенки, выражение вожделения с лица исчезло, сжался, по-собачьи заскулил.

Абрахма отреагировала мгновенно. И так же быстро среагировала смотрительница. Внушительный вес и внушительные размеры не были для них помехой. Обе знали, как усмирять шлюх.

Лойда, пригнув голову и спину, метнулась к Катюхе. Как тараном, ухнула всей массой, отбрасывая от Жуча и норовя толстыми пальцами вцепиться девушке в горло. Но та резво увернулась и вцепилась Лойде в волосы, стала рвать их. Такого отпора смотрительница не ожидала.

На возникший шум в правом проеме появились несколько шлюх. Полураздетые, в цветных, открытых спереди коротких накидках, слегка наброшенных на плечи, едва прикрывающих бедра. Быстро сообразили, что происходит.

Руки Катюхи клочьями выдирали волосы смотрительницы, а в копну волос Абрахмы бешено вцепилась Карюха.

Хозяйка заведения, как слон Моську, таскала девушку по помещению, пытаясь оторвать от себя, пока не запнулась о ноги битюга и не грохнулась животом на земляной пол, изрыгая брань. Карюха ловко прыгнула на Абрахму сверху и стала иступленно бить ее головой о землю. Жена фэра обмякла, замолкла.

Шлюхи открыто радовались унижению хозяйки.

Одна из шлюх, взбитая, круглолицая, с висящей грудью и ранкой на лбу, отчаянная с виду, сорвалась с места и, помогая Катюхе, сзади налетела с кулаками на Лойду. Смотрительница, не удержав равновесия, грохнулась на пол, ударилась лицом о скамью и затихла. Катюха и Карюха метнулись к дверям. Шлюха с ранкой на лбу пустилась следом.

Шарабар без возчика стоял перед входом, лошадь фыркала, дергала вожжи, брошенные на облучок. Девушки прыгнули в повозку. Шлюха не отставала. Катюха схватила вожжи, хлестанула по крупу лошади. Та понесла по улочке. Из-за угла вымахнул страж, заорал во все горло, но его никто не слушал. Улочка повернула влево, и страж пропал за поворотом. Карюха кинула взгляд на неожиданную попутчицу:

– Спасибо за помощь!

– Вы кто? – в свою очередь спросила деби, приседая и держась руками за боковину шарабара.

– Лучше не спрашивай, – ответила Карюха, цепляясь за другую боковину. – Долго рассказывать. Если коротко, мы посланцы из дальней державы к презу Фарандусу.

Шарабар швыряло на ухабах так, что нормально сидеть в нем и разговаривать было невозможно, зубы отбивали дробь, между тем шлюха снова спросила:

– Куда едем?

– Не знаю! – отозвалась Карюха. – Мы вообще не знаем, как отсюда выбираться!

Кобыла неслась по изгибам грязной улочки. Деби на пути, узнавая шарабар Абрахмы, шарахались в стороны. Собаки и те поджимали хвосты и убирались с глаз. Гуси и куры с криком разбегались – разлетались из-под копыт хрипящей лошади. Шарабар гремел так, что казалось, вот-вот развалится на части.

Осознание того, что они все глубже проваливались в клоаку пунской жизни, неприятно довлело над девушками. Катюха, с трудом удерживаясь на ногах и крепко стиснув вожжи, спросила попутчицу:

– Тебя как зовут?

У шлюхи на круглом полном лице, бледном от долгого пребывания без солнечных лучей и от очевидного физического переутомления, внезапно появилась агрессия, а движения стали дергаными, злыми:

– Зачем тебе? – выплеснула недружелюбно.

Катюха сразу уяснила, что контакт не состоялся, и потому безразлично пожала плечами:

– Наплевать, – бросила коротко, – можно и так. Но какого черта ты помогала нам?

– Я вам не помогала! – огрызнулась попутчица, нервозно ощерившись.

Странность нечаянной спутницы возмутила Карюху:

– А кто смотрительницу шарахнул по башке? – воскликнула девушка, крепко держась за боковину.

Шлюха в ответ показала мелкие частые зубы:

– Не понимаю, о чем ты! – процедила недобро.

– Да и черт с тобой, мне начхать на тебя с самого высокого дерева в этом убогом местечке! – вспыхнула Карюха, но все же отдала ей должное: – Если бы не ты, нам бы пришлось туго!

– Это вы заварили кашу, я тут ни при чем, – враждебно отгородилась попутчица, одним махом отметая свою ответственность за нападение на Лойду.

– Ну, ты и коза! – усмехнулась Карюха.

– Не спорьте, – обернулась Катюха, примирительно заметив, – все мы теперь в одном шарабаре!

– Я не с вами! – опять недобро отмела шлюха.

Это взбесило Карюху. Она и сама нередко бывала ершистой, но не до такой же степени: у спутницы была уже не ершистость, а какая-то необузданная дурь, если не сказать хуже. И Карюха выплеснула:

– Тогда дуй от нас на все четыре, коза безымённая! Какого рожна мозолишь тут глаза? Мети отсюда, если есть куда!

Шарабар высоко подпрыгнул на очередном ухабе, Катюха едва устояла на ногах, непроизвольно натянув поводья. Лошадь резко сбавила бег, готовая вздыбиться.

Карюху и шлюху подбросило вверх, ударило лбами друг о дружку и кинуло вместе на пол шарабара.

Катюха отпустила повод, снова погоняя лошадь.

Карюха с деби медленно привстали, потерли лбы, недовольно посмотрели одна на другую, будто не колдобины на дороге, а каждая из них была виновата в том, что они вдвоем очутились на дне шарабара.

– Ты знаешь, где выезд из Пуна? – оглянулась Катюха.

– Конечно, знаю, – буркнула попутчица, возвращаясь к прежней позе.

– Показывай! – скомандовала девушка.

Деби не понравился приказной тон, она поежилась, скривилась и промолчала.

Карюха чихнула два раза, села на дне шарабара, недовольно бросила подруге:

– Могла бы аккуратнее, не мешки везешь.

– Утрамбуешься, крепче будешь! – отозвалась та.

С двух сторон улочки в хаосе построек дома то лепились один к другому, то торчали особняком. Лепились обыкновенно маленькие чахлые тщедушные грязные деревянные домишки с плоскими крышами, как бы неуверенно выглядывая из-за соседних углов. Обособленно выделялись большие из камня и дерева с высокими крышами и башенками с отверстиями в виде бойниц.

Мелькали жители, лошади, повозки. Навстречу попадались всадники и пешие. Пригибали шеи, кланялись, завидев шара-бар жены фэра, а провожали изумленными взглядами, обнаружив в нем невесть кого.

Расшитые фасонные накидки жителей городища говорили о состоятельности их владельцев. Упрощенные тусклые обносившиеся накидки, а иные в заплатах – о другой части жителей Пуна.

Впереди показалась каменная приземистая постройка, по внешнему виду отличавшаяся от всего, что встречалось на пути. Крыша гнутая, башенки выше, из бойниц высовывались воины с луками. Фэрия.

Метров за тридцать до фэрии, от улочки, по которой громыхал шарабар, вправо пошло ответвление. Катюха опять обернулась к попутчице. Та нервозно и поспешно махнула рукой направо. Девушка резко потянула за вожжи, меняя направление. Шарабар чуть-чуть не перевернулся на повороте, едва не зацепил колесом за угол серого домишки.

Новая улочка была такой же узкой, грязной и ухабистой, и дома мало чем отличались от предыдущих. Деби исподлобья покосилась и пренебрежительно протрещала:

– В этом шарабаре из городища вам не выбраться. Его знают все. Воротная стража вмиг сцапает, вякнуть не успеете. Лучше ей не попадаться. Но оставаться здесь тоже нельзя. Найдут.

– Что предложишь? – растерянно спросила Катюха, осаживая разгоряченную лошадь.

– Мне наплевать на вас! – равнодушно отвернулась шлюха.

– Знаю, – отозвалась Катюха. – Но ты тоже в этом шара-баре.

– Я скоро спрыгну, – хмыкнула деби. – Скажу, когда остановиться.

– Ага, раскатала нос, жди! – отсекла Карюха. – С чего бы мы стали для тебя останавливать? Держи карман шире! Решила кинуть нас чертям на сковородку? Не суетись, коза, не выйдет! Сиди, не рыпайся, не то все кудлы выдерну!

Лицо попутчицы странно осклабилось, она лязгнула зубами на очередном ухабе и вдруг предложила:

– Ладно, крысы вам в глотки, так и быть, бросаем шарабар и чешем вместе!

– Куда? – спросила Катюха.

– Не бойся, не в лапы пунской стражи, – туманно ответила попутчица.

Метров сто под скрип колес ехали молча. Неопределенность не нравилась людям.

Карюха не верила шлюхе, поедала глазами, словно вгрызалась в мозг. Поведение той отталкивало. С другой стороны, с какой стати рассчитывать на дружелюбные проявления? В общем, плевать на сантименты, начхать на поведение шлюхи, главное сейчас – выбраться живыми из передряги. Они не знали городища, не имели за душой ни одного фарандоида, потому предложение деби могло стать спасительной соломиной, если отбросить сомнения.

Сгусток маленьких грязных замшелых домишек закончился, и открылась вытоптанная полянка перед большим каменным домом с широкими двойными деревянными дверями, с кованым витьем вокруг дверного проема, с двумя башенками над деревянной крышей.

Попутчица резко выпрямилась, кинула руку на плечо Катюхи, визгнула:

– Стой! Прикатили!

Катюха сильно натянула повод, лошадь присела на задние ноги и остановилась. Шлюха выпрыгнула из повозки, поторопила:

– Быстро! Быстро! Нечего мяться!

Девушки нерешительно спустились на землю, а деби перехватила поводья, сильно ударила по крупу лошади и бросила вожжи в шарабар. Лошадь, почувствовав свободу, понесла повозку дальше вдоль улицы и скоро скрылась из глаз. Шлюха метнулась к двойным дверям, увлекая за собой Катюху с Ка-рюхой. За дверями глаза погрузились в полутьму. Девушки не успели присмотреться, как с двух сторон жесткой хваткой их схватили в клещи грубые руки дверных стражей в кожаных доспехах с синими наплечниками, поясами, пряжками, синими шнурами на шлемах.

– Эй, ты, не лапай! – успела возмутиться Карюха и получила по шее удар, отчего голову тряхануло и в глазах поплыли радужные круги.

Шлюха уверенно и прытко пробежала вперед по длинному коридору.

Шею Катюхи сжала грубая клешня стражника, пригнув к полу. Пол был деревянным. Остального девушке рассмотреть не удалось. Услыхала лишь, как взвизгнула вторая дверь и скрипучий голос попутчицы торопливо-уверенно сообщил кому-то:

– Я захватила двух шлюх, которые выдают себя за чужеземных посланцев к презу Фарандусу! Они сбежали от Абрахмы, чуть не смотались из Пуна, но я перехитрила их! Я хочу получить за них монеты! – И дверным стражам: – Тащите сюда этих крыс моченых!

Стражи втолкнули людей в плоские деревянные двери с широкими медными петлями и убрали руки с их шей.

– Они сами назвались посланцами к презу! – вновь отрапортовала шлюха, когда девушки распрямились.

Помещение было с двумя окнами. Каменные стены увешаны луками, палашами, кожаными доспехами, ремнями, веревками и еще чем-то непонятным. Свет из окон явственно показывал, что предметы на стенах изрядно одряхлели: луки потерты, тетива провисла, штопка на коже доспехов обветшала – все потускнело от времени.

Из дальнего угла сильно выпирал прочный массивный стол, тяжелый, как каменная глыба. За ним сидел деби в синей накидке. Лучи солнца с улицы чуть осветляли жухлую сухую кожу лица, закладывая тени в глубоких морщинах лба. Отчетливо выделялась крупная бородавка на впалой левой щеке. Это был Самор, городищенский инквиз, Главный инквиз Пунского землячества. Он сидел неподвижно и смотрел с любопытством и разочарованием.

Он ожидал увидеть мощных и крепких чужеземцев, которые смогли сокрушить известных и славных деби: отрядника Бартакула, гарнизонника Рокмуса, опасного и изворотливого бестию Особого порученца Дарона и даже Сильнейшего мага Албакуса. И вдруг перед ним возникли две щуплые фигурки.

Самор перевел глаза на шлюху, во взгляде у него появилось раздражение:

– Это посланцы к презу Фарандусу, Бло? – голос Главного инквиза ничего хорошего не сулил.

Шлюха мотнула головой и упрямо подтвердила:

– Так они назвались, – и коротко изложила последние события. – Они расправились с Абрахмой и Лойдой, но сначала разделались с битюгом Бубом и монетным посетителем Жучем.

Самор после этих слов нахмурился, шлюха могла и наплести, не почесаться.

Он хорошо знал природу тайных инквизных доносчиков, таиндов. Они на все были готовы ради лишней монеты, а подчас даже не ради монеты, а чтобы порадовать душу местью либо потешить собственную зависть. Но главное, все дрожали за свою жизнь, боялись оступиться, ибо выходом из инкизной службы была только смерть. И все-таки, несмотря на это, от желающих подслушать, подглядеть, проследить, донести отбоя не было. Казалось, ничего лучше дебиземцы делать не умели. Любой, на ком останавливался взгляд Самора, усердно брался за дело, будто стать таиндом было целью всей его жизни. И Самор не церемонился, множил таиндов. Распускал свою паутину беспредельно. Поголовно опутывал доносами жителей Пунского землячества, насаживая каждого на крепкий крючок. Отслеживал всех, никого не забывал, даже фэра Быхома видел как на ладони, хотя ищейки фэра нередко досаждали.

Бло в доме свиданий была одной из таиндов, от которых он знал обо всем происходящем в этом заведении. Появление Бло сейчас в инквизном доме удивило. Нежданно-негаданно притащила с собой чужеземцев, в поисках которых ищейки фэра и инквизы набили на ногах мозоли. Рассчитывала на хорошее вознаграждение и почести. Не просто настучала, а сама сдала их, тепленьких, с потрохами.

Между тем Самор не выразил удовлетворения: было известно, что посланцев шестеро, а тут всего двое. Ко всему, утверждение шлюхи, что эти две худышки расправились с Абрахмой, Лойдой, Бубом и Жучем, вовсе не походило на правду. Главный инквиз раздул впалые щеки, задвигал перед собой руками по столешнице:

– Что с Абрахмой?

– Когда эти крысы убегали, – быстро ответила Бло, тыкая пальцем в девушек, – хозяйка лежала на полу, – и тут же торопливо поправила себя: – Все валялись на полу!

– Живые? – Самор выпустил изо рта воздух, и бородавка на левой щеке пошевелилась, как будто жила своей самостоятельной жизнью.

– Не уверена! – нагнетала шлюха, чтобы повысить свою значимость. – Мне некогда было блукать глазами, я увязалась за этими крысами.

Самор перевел взгляд на людей.

Из-за этих чужеземных посланцев в Пунском землячестве все поставлены на уши. Разные интересы переплелись и сцепились, как оголодавшие крысы в бункере. Самор, пожалуй, оказался единственным, кто был над схваткой. Однако противоречивость интересов сильных землячества сего могла, как водоворотом, в одночасье затянуть его в свою воронку и утопить. Сейчас появление посланцев в инквизном доме было некстати.

Главный инквиз был в замешательстве. Нелегко быть глазами, ушами и карающим палашом преза. Тем более когда тот далеко, а Центральное Инквизное Управление фактически передало Главного инквиза Пунского землячества в подчинение фэру Быхому. Все виделось непросто. Ведь у Самора была своя игра. Тихой сапой он копал под фэра. Не хватало сейчас, чтобы ищейки Быхома пронюхали, что Главный инквиз облапошил того. Нет, стоит быть осторожнее. С террами хлопот меньше.

Лицо Самора покрылось легким восковым налетом, будто превратилось в хрупкую недолговечную маску:

– Нападают на дебиземцев только терры, – проговорил он тоном, который поставил шлюху в тупик. – Вы не посланцы к презу, – сказал людям. – Вы – терры! – его неожиданное утверждение обескуражило Бло, она раскрыла рот и так застыла.

Девушки встревожились: такой вывод Главного инквиза сулил им массу неприятностей. Но взяли себя в руки, и Катюха сразу воспротивилась:

– Разуй глаза, деби. Ты на терра похож больше, чем мы! – выдержала взгляд Самора. Шея ныла от цепкой хватки ретивого инквизного стража. Девушка потерла ее. – Бло сказала правду, мы посланцы к презу. Всего нас шестеро. С остальными случайно разминулись. Надеемся скоро снова соединиться. Я не знаю, кто ты, но ты должен помочь нам, иначе през Фарандус не погладит по голове.

– Должен, должен, – усмехнулся Самор. – Конечно, должен помочь чужеземным посланцам, и все в Дебиземии обязаны содействовать им. Но лишь враги преза Фарандуса помогают террам. За это их вместе с террами отправляют на съедение крысам-каннибалам. Скоро вы узнаете, как прожорливы эти отродья.

– Черт вас побери! У вас всех одна и та же песня! – вспыхнула Карюха, пальцами потянула книзу рубашку-сеточку. – Мы это уже проходили. Сколько можно толочь воду в ступе? Тебе же говорят, мы не терры. Какими еще словами нужно сказать, чтобы до твоей башки достучаться?

Бло хлебнула ртом воздух, боясь перечить Самору, но не соглашаясь с тем, что значимость ее деяния начинала мгновенно улетучиваться. Известно, терры сидят в каждой щели, их выковыривать оттуда дело давно привычное, не новое. А вот хитростью заарканить опасных посланцев, притащить их прямиком в инквизный дом к самому Главному инквизу – такое не каждому по зубам. И Бло, дрожа, качнулась вперед:

– Они не терры, – неожиданно выпалила она. – Я подслушала, как Абрахма называла их посланцами.

Эта реплика была совершенно некстати. Никто за язык не тянул шлюху, стояла бы да молчала. Ан нет, надо было влезать.

Глаза Самора налились черным, сковавшим душу Бло.

Ей показалось, что над головой сразу навис палаш палача. Она уже сама была не рада вырвавшимся изо рта словам, готова была отказаться от них. Но не вернешь невозвратное.

Взгляд Самора обволок стража, и голос тяжело и глухо, как будто обухом по колоде, ударил по перепонкам инквизного служаки:

– В яму!

Страж сорвался с места.

У Бло от ужаса расширились глаза, помутнели: все вокруг закачалось, поплыло. Она знала, что из ямы назад выход только один – к палачу. Яма – это конец, яма – это смерть. Бло рухнула на колени, на четвереньки и, царапая ногтями пол, скользнула по нему животом, как обезумевшая, поползла к столу:

– Не надо! – захрипела, забулькала горлом. – Я никому не скажу, я ничего не слышала! Умоляю, Главный инквиз! – продолжала ползти и скулить. – Я ничего не знаю!

Самор молчал, еще сильнее пугая своим молчанием. Для него этой шлюхи уже не существовало. Ее дрожащее тело, судорожно мечущиеся руки, убитый раздавленный голос никогда ничего не вынесут за стены инквизного дома. Никогда и ничего. Она опередила события, забежала вперед. Для таинды это смертельно опасно.

Страж хватко цапнул ее за волосы, оторвал от пола, подхватил под мышки и понес к выходу.

Она завизжала, чувствуя, что сопротивляться не в силах, но даже если бы была в силах, все уже решено и вспять повернуть невозможно. Самор никогда не менял принятых однажды решений, тем более теперь, когда шлюха невольно чуть не спутала все его намерения. Последний ее вопль ворвался ему в уши перед тем, как страж распахнул двери:

– Прости, Главный инквиз, прости! Я предана тебе! – дверь визгнула, открываясь, и проглотила Бло со стражем.

Люди остолбенели. Все произошло так неожиданно и так быстро, что показалось нереальным. Всего одной фразы Бло в их защиту хватило, чтобы ее отправили в яму. Стало понятно, доказывать Главному инквизу, что они посланцы к презу, было крайне опасно. Но и согласиться с тем, что они терры, тоже было нелепо. Тогда как же быть? Объяснять, что они из другого мира? Но это и вовсе могло привести к непредсказуемым последствиям. Девушки не двигались. Их мозги уже впитали, что говорить тут следует лишь то, что хочет слышать Главный инк-виз. Но что тот хотел услышать от них, было не ясно. Да и вообще непонятно, хотел ли он что-то слушать.

Самор сидел и сверлил взглядом, как будто срывал с девушек одежду.

Карюха опять потянула вниз края рубашки-сеточки. А Катюха плотно прижала ладони к джинсам, обтянувшим бедра.

Второй страж стоял как истукан, даже не моргал и, казалось, не дышал. Кожа доспехов не издавала ни одного звука, словно надетая на манекен. Его остановившийся взгляд преданно следил за Главным инквизом. Деби ждал команды, как верный пес. По его деревянному лицу от окна полз солнечный луч и въедался в глаза. Но страж не замечал этого. И даже если замечал, то для него это был пустяк, на который не стоило отвлекаться.

– Отпусти нас, – вдруг безобидно пискнула Карюха и артистично посмотрела в глаза Самору со смирением монастырской послушницы, – мы ни в чем невиноваты, мы просто защищали себя.

Однако на такую уловку Самора было не взять. Она ошиблась, подумав, что все мужики одинаковы, вспоминая, как ужом извивался возле нее в заведении Абрахмы Жуч.

Самор безапелляционно отмел любые извороты и ухищрения, голосом высек каменные звуки, покрывая дрожью кожу девушек:

– Вы находитесь в инквизном доме Пунского землячества! Отсюда никто не выходит по собственному желанию и по своей просьбе!

Больше ничего объяснять не нужно было, все стало предельно ясно.

Рядом не было спины Ваньки Малкина, за которую девушки могли спрятаться. Выкарабкиваться придется самим.

Катюха собрала волю в кулак, крепко сжала губы, унимая волнение, пробежавшее по телу судорогой. Почувствовала, что даже ноги в кроссовках вспотели. Следовало сгладить допущенную Карюхой оплошность.

– Мы уже поняли это, – сказала по-деловому. – Но зачем сажать в яму Бло? Она была правдива с тобой в том, что подслушала.

Никто бы не догадался сейчас, о чем думал Главный инк-виз. Жухлая сухая кожа на лице, похожая на засушенный древесный лист из гербария, не дрогнула ни одной клеточкой. Глаза ничего не выражали. Катюха умолкла, ежась и проваливаясь в пустоту этих глаз. Самор прервал молчание, когда тела девушек стали деревенеть от неподвижности:

– Здесь все со мной правдивы, – проговорил он бескровным, бестелесным, барабанным голосом, – но это не заслуга деби. Элементарно никто не хочет попасть в бункер к крысам-каннибалам, потому что здесь передо мной все стоят на краю. Всяческая жизнь, если заглянуть в нее изнутри, это игра в прятки: дольше живет тот, кто умеет лучше других заметать следы. Поэтому мне хорошо известно: даже когда дебиземцы говорят правду, их правдивость целиком и полностью лжива. Инквиз никогда не должен верить тому, что ему говорят.

Из этих слов девушки смогли сделать только один вывод: что бы они ни сказали Главному инквизу, он все равно не поверит им. Но тогда и они так же не могли верить его словам. Замкнутый круг, в котором надо найти брешь. Им сейчас не хватало остальных ребят, не хватало Ваньки Малкина, он наверняка что-нибудь придумал бы. Друзья даже не догадываются, как опасно теперь называться чужеземными посланцами. Где они, что с ними и кому в настоящее время тяжелее – ответа не было.

Мозг Катюхи разрывался. Само значение слов теряло смысл, если этим словам заведомо никто не собирался верить. И все-таки Катюха не хотела отчаиваться, это еще не самое плохое, когда тебе отказывают в доверии, самое плохое, когда ты сама перестаешь в себя верить. Она видела, что Карюха также смотрела упрямо, сдерживая внутри себя огонь, готовый выплеснуться на голову Самору. Катюха дотронулась до руки подруги, как бы напоминая, что сейчас следует быть предельно осмотрительными, и произнесла:

– Наверное, здесь такие утверждения, – с языка чуть не сорвалось: такие бредни, – имеют под собой почву, Главный инквиз. Я не помышляю и не могу подвергать сомнению твои слова, – опять чуть не слетело: твой бред. – Но я напоминаю тебе, что мы не дебиземцы. Мы незнакомы с вашими правилами, мы живем по другим законам.

– Разве у терров есть законы? Терры всегда вне закона, где бы они ни были! – с маху отрубил Самор, отметая всяческие объяснения и надежду на то, что им удастся что-то выклянчить. – Вы убили Бартакула, Рокмуса, Дарона, Албакуса. Самое малое наказание для вас – головы на плаху, но самое приличное – бункер с крысами-каннибалами. В Пунском землячестве вас могла спасти только защита Абрахмы, но ее защиту надо отрабатывать, вы же отказались и напали на Хозяйку. Вы так же опасны, как Бат Боил! На вас объявлена охота, как на него. За ваши головы установлено вознаграждение, и любой деби, который отправит вас в крысиный рай, получит его. Сейчас вы полностью зависите от изменения моего настроения. Я могу посадить вас в яму, чтобы потом отдать палачу, или бросить в бункер с крысами-каннибалами. Могу вернуть Абрахме, она сделает из вас хороших шлюх. Могу отдать фэру Быхому, тогда в бункере окажетесь еще быстрее.

После таких слов расположение духа у девушек не стало лучше: Карюха сжалась, под ребрами неприятно ёкнуло, у Катюхи в горле запершило, она кашлянула и с легким надрывом вопрошала:

– Что значит крысиный рай?

В глазах у Главного инквиза мелькнуло холодное осуждение, он раздраженно молча порицал незнание Катюхи. Почти не раскрывая рта, нехотя, но весомо уронил слова, одно за другим, на столешницу, они тяжело упали, покатились по ней и медленно въехали в уши девушек:

– Место для дохлых крыс, мышей и терров.

По позвоночникам девушек поползли мурашки, завозились между лопатками и хлынули вниз до самых копчиков. Под мышками стало жарко, запекло, отчего захотелось полной грудью втянуть в себя ядреного холода. Однако за окнами грело яркое солнце, воздух был душным с запахами несвежих отбросов.

Катюхе пришли на память разговоры с Великой княгиней мышей Маилой и Великой воительницей крыс Доннарондой, и девушка опять задала вопрос:

– За что ты ненавидишь крыс и мышей?

Лицо Самора свернулось, как пожелтевший увядший древесный лист. Губы на какое-то мгновение словно задубели, приобретя оттенок и вид сухой коры. По впалой щеке с бородавкой пробежал короткий нервный тик.

Девушки поняли, что вопрос Катюхи угодил в одну из болевых точек дебиземца.

Главный инквиз даже привстал из-за стола:

– Они слишком плодятся! – выкрикнул с надсадой. – Кишмя кишат у рубежей Пунского землячества. Им уже не хватает крысиного леса и мышиного поля. Поэтому мы направляем туда воинов и ловчих, чтобы сократить численность грызунов. Это для их же блага. Но эти твари не понимают своей пользы. В ответ совершают нашествия на наши земли. Они опасны для Дебиземии. Чересчур опасны, потому что слишком правдивы, честны и вольнолюбивы, чем отличаются от нормальных дебиземцев и чем могут заразить их. Крысы всегда держат слово, и это очень плохо, потому что в мире никому нельзя доверять. Грызунов давно пора уничтожить полностью: раздавить, растоптать, потравить ядами, поморить голодом, заставить сожрать друг дружку, сжечь огнем. През Фарандус сказал, что крысиный лес и мышиное поле должны стать пустынными. През Фарандус – великий деби! Террам никогда не достать его! Всех их пожрут крысы-каннибалы! С предателями будет то же самое! – Самор захлебывался словами, по краям губ выступали пузырьки пены.

Карюха старалась не смотреть ему в лицо, неспокойно пальцами сминала нижние края рубахи. Но последние слова Самора вызвали невольное удивление:

– С предателями? – переспросила. – Значит, среди вас есть предатели?

Вопрос заставил Самора осечься, распаленный голос оборвался, а дыхание по-прежнему продолжало клокотать в груди. И понадобилось время, чтобы успокоиться:

– Инквизы быстро определяют предателей, я отправляю изменников на корм крысам-каннибалам, – твердо произнес он, понизив голос до шипения. – Но есть те, которые не в моем ведении. Это фэр Быхом и Абрахма! Лишь Центральное Инквизное Управление имеет право вцепиться им в глотки. Мне они не по зубам. Но я знаю про них все. Фэр Быхом двулик, клянется в верности презу Фарандусу, а сам водит тайные связи с заклятыми врагами преза и Дебиземии. Он отрядил подфэра Чобика с воинами в крысий лес, чтобы разделаться с Желтой дрянью, а сам перед тем отправил Дарона сообщить ей о нападении. Фэр ненавидит Чобика и хочет избавиться от него. Так уже бывало. После этого никто назад не возвращался. А я предлагал фэру одновременно послать отряд воинов в мышиное поле, покончить с мышами, но он не стал меня слушать. Он – предатель. Абрахма – тоже. В Пунском землячестве она ставит себя выше преза Фарандуса. Это недопустимо.

Карюха вновь не сдержалась:

– Так в чем же дело? Сообщи в Центральное Инквизное Управление! – отчасти она была рада, что тема разговора уходила в сторону от них с Катюхой. Как будто легче стало дышать, как будто появлялась надежда на определенность. Впрочем, определенность была зыбкая, как песчаная дюна, носимая ветром то в одном, то в другом направлении. Понять тайные мысли и намерения Самора в отношении них было невозможно. С одной стороны, Карюхе хотелось скорее услышать, какое решение примет Главный инквиз, но, с другой стороны, было заведомо страшно, а вдруг это решение будет ужасающим. И получалось, чем больше елозил разговор по извилинам неопределенности, тем, казалось бы, тише становилось у нее на душе.

В ответ на ее слова Самор резко вскочил со скамьи, вымахнул из-за стола. Накидка на животе собралась комом. Он рывком расправил ее. Глаза сделались злыми, прожигали Карюху. Он не нуждался в подсказках девушки, мог бы, не задумываясь, отправить ее в яму, но раздраженно медлил и сдерживался.

Обе девушки съежились.

Страж за их спинами, реагируя на вспышку Главного инквиза, двумя руками схватился за палаш, заскрипел кожей доспехов и вцепился взглядом безропотной псины в Самора, собираясь выскочить из кожи, чтобы немедленно растерзать людей по его команде.

Самор молча, с застывшими глазами, подступил ближе к девушкам, приводя их в трепет, и лишь потом мрачным шипением отдал распоряжение:

– Позови мага Уртока!

Страж проворно крутнулся, блеснул натертой медной пряжкой на животе и, шаркая поношенными ботами по полу, исчез за визгнувшей дверью.

Инквиз хмуро прошелся перед столом. Взгляд ничего хорошего не сулил. Самор двигался, словно крался: чуть-чуть боком, будто пропихивался сквозь щель, не сутулясь, но выпятив грудь и оттопырив зад.

Дверь снова пискнула. У себя за спинами девушки услыхали шумное дыхание и уловили новый запах.

Незнакомый вялый голос с расстановкой спросил:

– Звал, Самор?

Главный инквиз остановился, кожа с морщинами на лице на недолгое время разгладилась. Глаза пронеслись по длинной, до щиколоток, глухой, темной с фалдами накидке мага, плоскому головному убору с широкими опущенными полями:

– Звал, маг Урток, – подтвердил Самор, не видя его лица. – Посмотри на этих двоих и ответь мне, ты можешь узреть, кто они: чужеземные посланцы к презу Фарандусу или терры? Я должен знать точно. Рассей мои сомнения.

Маг Урток вытащил руки из складок одежды, одной едва тронул поля головного убора, приподнимая, вторую протянул к девушкам, и пальцы послали короткие белые вспышки огня.

Девушки ощутили, как спины им словно обожгло пламенем. Вскрикнули, порываясь податься вперед. Но ноги отказались повиноваться, как будто их парализовало. Железной хваткой сжало плечи и развернуло на сто восемьдесят градусов: лицами к магу Уртоку. Вдруг подул сильный ветер, заслезились глаза, руки обвисли, как отмороженные.

Карюха раскрыла рот, пытаясь что-то произнести: краснела, тужилась, гримасничала. Но горло окостенело.

Катюха терпеливо ждала, не двигалась.

Белый огонь с пальцев мага прочертил в воздухе кольцо вокруг девушек и погас. Урток спрятал руки в фалдах одежды и проговорил:

– Они могут быть чужеземными посланцами к презу, однако могут и не быть посланцами, но они не терры. Я не вижу, из какой они державы. Это не открывается мне. Их держава очень далеко от Дебиземии. Идут они к презу Фарандусу без злых намерений. Это все, что я могу сказать.

У девушек отлегло от сердца, когда услыхали, как маг снял подозрения в их злонамеренности, но ненадолго, потому что Самор недовольно и мрачно замотал головой:

– Погоди, Урток, они виновны в смерти Бартакула, Рокмуса Дарона и мага Албакуса.

Урток снова высвободил руки из фалд накидки, повел перед собой ладонями, обливая светло-зеленым свечением Карюху и Катюху.

Девушки глубоко задышали, почуяв, как стала восстанавливаться эластичность и подвижность мышц. С плеч будто упал груз, пропала скованность, улетучилась свинцовость голосовых связок.

Карюха пошевелилась, возмущенная незаслуженным обвинением, но не проронила ни звука, ждала, что ответит Урток.

Тот отрицательно покрутил головой:

– Подтвердить не могу.

И тут Карюху прорвало:

– А мы что говорили тебе? – воскликнула она, с радостью отмечая, что тело стало управляемым. Возбужденно толкнула Катюху. – Заладил: терры, терры. Да мы, может быть, самые мирные здесь, – она чуть было не выпалила: «люди», но вовремя спохватилась и закончила. – Никому зла не делали и не собираемся делать!

– Вы напали на Абрахму! – резко отверг Самор, продолжая сомневаться в их невиновности.

– Разве тебя это беспокоит, Главный инквиз? – вяло с расстановкой спросил Урток. – Не обманывай себя.

Самор продолжительно посмотрел на мага:

– Ты прав, Урток, не беспокоит, – помолчал. – Иди, маг, я все услышал, что хотел.

Головной убор качнул широкими полями, и Урток растворился в воздухе. Главный инквиз минуту был без движения, затем шагнул к девушкам, уставившись на них холодящим взглядом:

– Очень, очень жаль, что я не могу скормить крысам-каннибалам Абрахму и фэра Быхома.

– А я бы скормила! – вдруг вырвалось у Карюхи. Катюха дернула ее за рубаху, пресекая. Но Карюха отмахнулась. Абрахму она отправила бы в бункер, не задумываясь, хотя и не представляла, как это делается. – А что? – глянула воинственно на Катюху. – Эта жирная корова хотела сделать нас шлюхами! – И Самору. – С предателями так и надо поступать! – Затем остыла, закончила: – Я бы обязательно придумала, как спровадить Абрахму к крысам-каннибалам. Поделом ей было бы.

Главный инквиз сузил глаза: он ненавидел фэра и его жену, всегда исподтишка совал им палки в колеса. Впрочем, ненависть была взаимной: фэр и Абрахма при случае тоже старались пакостить Самору. Он скрипел зубами и копил компромат. Карюха зацепила за больное, но Самор отозвался не сразу:

– Я не могу сообщить об их предательстве в Центральное Инквизное Управление, – поморщился он: злые морщины сильно изрезали лицо. – Там со мной разделаются раньше, чем отдадут на съедение крысам фэра Быхома и его жену. Они давно подкармливают главу ЦИУ своими фарандоидами. Все продались и зажрались. Но я не крысиным хвостом деланный, я знаю, как быть. Об их предательстве должен узнать през Фарандус. И об этом сообщите ему вы. – И тут же прозвучала угроза: – Если откажетесь, я скормлю вас крысам!

У Карюхи от изумления расширились глаза:

– Вот вляпались, – протянула она. – Не Абрахму, так нас. Мы что, следующие в очереди, что ли? – отступила назад, чувствуя, как правая ступня наполовину вылезла из туфли. Спешно сунула ее назад и подтянула ногу. – Крысам-каннибалам, конечно, все равно, кого жрать, но я бы не хотела оказаться первой в очереди в бункер. – И задышала на ухо Катюхе: – Чего молчишь, подруга? Скажи ты ему, что их дрязги нам по барабану. Со своими делами разобраться бы.

Главный инквиз отошел к столу, внимательно наблюдая за девушками. Узловатые пальцы правой руки сосредоточенно поскребли ногтями по столешнице, ладонь левой руки слегка похлопывала по бедру.

Катюха старательно облекла отказ в форму непонимания:

– Но что мы можем сообщить презу Фарандусу, если нам ничего не известно? Кто нам поверит на слово? Ведь слово к делу не пришьешь. А здесь такое дело, что можно загреметь в два счета. Думаешь, през Фарандус будет выслушивать нашу болтологию? Не уверена. Но в бункер по его команде нам бы тоже не хотелось угодить. Тут у вас это очень просто делается. Не успеешь оглянуться.

Самор перестал скрести крышку стола, обхватил пальцами какой-то металлический предмет на столешнице, голос прозвучал резко:

– Я дам свиток с моей печатью, в нем будет все описано. Вы должны сохранить его в дороге и передать в руки презу Фарандусу. И все.

– Все, да не все, – Катюха упрямо снова попробовала увильнуть, хотя без особой надежды, что это может получиться. – Мы дорогу к презу Фарандусу не знаем. Какое время уже магия носит нас по разным закоулкам Пунского землячества. Болтаемся в поисках, концы с концами связать не можем.

– Я дам проводника-таинда, – сказал Самор как о деле уже решенном для себя, в котором им предстояло быть только исполнителями.

На каждый вопрос Катюхи у Самора находился ответ, отвертеться было сложно. Девушку втягивал в свое средоточие водоворот событий, засасывал, погружал глубже в инородную стихию, но она продолжала барахтаться, пытаясь выплыть:

– Сначала надо найти остальных наших спутников, – хваталась за соломинку, надеясь уменьшить давление Самора.

– Проводник-таинд отыщет, – заверил Главный инквиз, будто знал заранее, о чем она скажет.

Девушки ожили, кажется, появлялся шанс найти ребят. За него стоило зацепиться.

– Ну, это же совсем другое дело, – протянула Катюха.

– Договорились! – сразу согласилась Карюха.

– Тогда переоденьтесь, чтобы не отличаться от дебиземцев, – крякнул удовлетворенно Самор и надавил рукой на предмет под его ладонью, чуть повернул. Раздался неприятный, громкий скрежет, на который из-за визгливой двери мгновенно возник страж.

– Переодень их, – распорядился Самор и шагнул за стол.