Глава 4

254 год от прилета гатуров. Данироль. Год спустя.

Экспедиция Бартеро Гисари

За стенами скреблось и мяукало, ныло и жаловалось на жизнь Нечто. Это Нечто у Бартеро язык не поворачивался назвать непогодой. Оно было громадным, живым, полуразумным…

Порой сквозь рваную ткань сновидений, насылаемых духами ледяной земли, инженеру чудилось, будто с каждым размороженным домом город все больше оживает, просыпается. И настанет день, когда будет высвобождено из вековых оков последнее здание. И тогда в мертвых домах снова засветятся окна, зазвучат голоса.

Город пугал и притягивал одновременно. С тех пор как лагерь переместился с ледника на одну из городских площадей в проплавленном котловане, в нем стало тоскливо и неуютно. С каждым днем работ что-то безвозвратно изменялось вокруг. Сам воздух становился другим, незнакомым. Раздражительные из-за полярной ночи, холода и однообразной работы люди и так ссорились по несколько раз в сутки. А когда приходила метель…

Свет ламп в домике управления казался мертвенно-бледным. Так светят, наверно, огни на мачтах обреченных парусных судов в преддверии последней бури. И буря была готова разразиться не только за стенами довольно прочного дома, но и в душе у куратора экспедиции. Когда в долгой полярной тьме часы отсчитали вечер, Бартеро снова почувствовал, что звереет.

На сей раз разбуженная ненависть избрала себе в жертву Эдвараля. «Он делает вид, будто читает, гад! А на самом деле за мной следит! Точно следит, репутацией своей клянусь! – заезженной пластинкой крутилась маниакальная мысль. – Следит, чтобы доложить о каждом шаге гатурам. Старый дурак!»

О чем доложить? О похожести дней? О перечитанных по третьему разу книгах? О тоске по дому, теплу, солнцу, зелени? Глупо. Здесь все в одинаковых условиях. И о гатурах думают в последнюю очередь. Вот только разгоряченное сознание инженера отказывалось это понимать.

Висерн и недавно присоединившийся к экспедиции Эрг молча играли в шахматы. Сегодня они чуть ли не до драки рассорились по какому-то пустяку и до сих пор кипятились, несмотря на внешнее дружелюбие. Их недовольство и затаенная агрессия передавались куратору, в отсутствие других переживаний удесятеряясь, разъедая душу.

Находиться в одной палатке с напарниками не хватало сил. Еще чуть-чуть, и в голову полезут более опасные мысли. Бартеро Гисари оделся и нырнул в непогоду.

Метель залепляла очки, забиралась под маску. В силуэтах мертвых зданий чудились зловещие кривляющиеся фигуры. В тоскливой песне ветра звучали детские всхлипы. Некстати вспомнилась Тинри. Она вынырнула из омута задремавшей совести игрушкой, затерявшейся в кармане. Странно, он хранил подарок дикарки почти четыре года, перекладывая из куртки в куртку. Маленькая костяная фигурка полярного пса…

– Держи-сь, это тебе от меня, для запоминалки, – прибежала она к нему как-то утром, прогуляв школу. – Сама вырезала-сь. Когда будеша далечо, вспоминай-сь меня. Мне будется теплей и радостней. Я почувствуюсь тебя, обещаю-сь…

Девочки не было на Данироль, Бартеро знал. Он умел чуть больше, чем его люди: безошибочно определял нужное ему направление (но не в случае с Тинри), мог понять – жив ли человек, находящийся далеко от него, или мертв, распознавал и исцелял некоторые недуги… Но здесь, на оледенелой земле, открывалось в нем нечто новое, непонятное и поэтому беспокоящее. Он превратился в губку царящих здесь эмоций. Оторванный от большой земли, он ощущал их особенно остро. Чаще он улавливал злые чувства, и это выливалось в его отношения с Эдваралем, Висерном и Эргом, на свое несчастье ютившимися с ним под одной крышей. Вот и сейчас завелся на пусто месте, чуть в драку не полез. Как тут местные всю жизнь проживают?

Повертев в руках фигурку, он потянулся к карману – спрятать обратно в тепло. Но неуклюжие перчатки… Эти утыканные мелкими шипами с тыльной стороны перчатки отказались ее держать, выронили в снег.

И не смогли нащупать, сколько куратор ни разрывал сугроб, сколько ни светил фонарем…

«Пропала и пропала. Как и девчонка. Значит, не судьба больше встретиться», – неумело успокоил он себя.

Он зашагал по улице, мимо вымерших домов. Один, хотя сам запретил людям отлучаться в одиночку, после того как бесследно исчезли четверо рабочих из прошлой группы, дав пищу самым нелепым байкам про оживших мертвецов и ледяных змей.

«Человек, оторванный от цивилизации, начинает одушевлять вещи, – думал Бартеро, вслушиваясь в вой непогоды. – Темное Нечто за обманчиво надежными стенами жадно разевает дышащую морозом пасть. А мы закрываемся от нее мишурой: брелоки, фотографии, “счастливые вещи” становятся оберегами, приравнивая нас к аборигенам на побережье. Как та костяная собачка для меня…

А вдруг вещи взаправду наделены душами, как считают дикари? Мы, дети городов, брезгливо высмеиваем открывшиеся аборигенам тайны. И лишь сами оказавшись вдали от цивилизации начинаем постигать сущность собственных творений, стыдливо прячем глаза, боясь признать явное. Мы – часть бурлящей, кипящей энергии, составляющей Вселенную, и на крошечные доли мгновения обретаем осязаемую форму. Дунет ветер Вечности – и нас нет…»

Он внезапно остановился, сделал глубокий вдох, сгоняя с себя внезапно накатившее наваждение. Куда он идет? Зачем? Обратно в поселок, к людям!

Он развернулся и зашагал навстречу ветру.

Вопреки всем планам, экспедиция тут почти два года. Ему помогает четвертая группа рабочих. Чего только они не обнаружили! Первой была машина молний – небольшой, отделанный под дерево ящик на колесиках, – испепелившая двоих, стоило задеть один из его углов.

Потом были картины, изображения на которых проявлялись только при свете полярных сияний; кресло, способное взлетать, как и платто гатуров. Оно поднималось на высоту в половину человеческого роста, зависало там, если постучать по левому подлокотнику, и опускалось, если по правому… Находок было множество, но понять, как они работают и для чего созданы, удавалось очень редко.

Уф! Вот и лагерь! Он почти испугался. Еще десять – двадцать минут во власти ветра и снега очистят его помыслы, и часа четыре он будет вполне спокойным.

С трудом пробравшись по высоким сугробам до ближайшего размороженного дома, он выключил фонарь, прислонился спиной к стене и погрузился в размышления.

Кто он? Человек ли? Он вновь и вновь возвращался к подслушанному разговору. Может, он не так его понял? И как жить, если выяснится, что он – непонятное существо: не гатур и не дитя своих земных родителей?

«Кем бы я ни был, я человек!» – словно молитву твердил он про себя. Получалось неубедительно.

Чуть слышный, серебряно-чистый звон бубенцов вдруг оторвал его от мрачных дум. Звон? Здесь, за многие-многие дни пути от базы?

Летящий почти параллельно земле снег на секунды заклубился, собираясь в размытые силуэты собачьей упряжки, сгорбленную фигуру в санях и бегущих позади людей в коротких полушубках. Нет, снова ветер шутит. Снежные хлопья взметнулись, стирая видение, заклубились, осели. Никого… Но Бартеро отчаянно захотел оказаться в укрытии. Дверь дома темным пятном вырисовывалась на фоне более светлой стены.

Щелкнув выключателем фонаря, он вошел внутрь. Обледеневшие стены замерцали зеленоватым, чуждым людям огнем. Отголосками оборвавшихся жизней проступали такие знакомые предметы быта: стол, завалившийся набок, когда вода хлынула внутрь; шкаф, в котором, помнится, обнаружили тряпичных кукол… Бартеро переходил из комнаты в комнату. Сейчас его взгляд словно проникал сквозь время, как луч фонаря в толщу прозрачного льда, преломляясь, рождая причудливые тени.

Еще одна дверь. За ней не до конца размороженная комната: узкий коридор, проплавленный во льду. Странно, он сильно потрескался от тепловых пушек.

Бартеро потрогал стену рукой. Верхний слой раскрошился. Тогда инженер надел металлическую перчатку, ударил кулаком. Еще и еще… Ледяная крошка охотно сыпалась под ноги. Еще удар… Куратор в ужасе отшатнулся. Из стены застывшей воды на него смотрела женщина. Некрасивая, но своеобразная – с крупным носом с горбинкой, выдающимся на плоском лице, круто изогнутыми дугами бровей.

Понимая, что нашел лишь несчастную жертву оледенения, Бартеро облегченно вздохнул, приблизился к ней, чтобы рассмотреть получше, и вновь заколотил по податливому льду, высвобождая пленницу, но вскоре убедился – предназначенная задержать скольжение перчатка абсолютно бессильна перед вновь ставшим твердым льдом. Хрупкие участки закончились. Со странным тоскливым чувством оставляя свою находку, Бартеро окунулся в метель.

Он стоял на пороге своего домика, когда вместе с бесприютным воем ветра донеслись крики. Дверь в одно из жилищ рабочих отворилась, и нечто огромное, черное, призраком нечистого унеслось в клубящуюся снегом темноту. Быстро, насколько это было возможно при таком ветре, инженер поспешил туда.

– Господин Гисари! – Покрытое кровоточащими царапинами лицо Свирта выглядело бледнее, чем у только что найденной утопленницы. – Господин Гисари, эта тварь чуть нас не разорвала! Помогите Ирзену, пожалуйста!

Повременив с разбирательством, Бартеро бросился к окровавленному человеку, с которого в это время срезали рубашку. Рабочий пытался сдержаться, сжал зубы, но сдавленные стоны вырывались из его расцарапанной груди.

– Кипяченая вода есть? Быстро разведите антисептик! – Инженер уже склонился над Ирзеном. – И спирт! Да не ему. Мне руки ополоснуть!

Битье по льду не прошло даром. Пальцы неприятно защипало.

– Держите его крепче!

Бартеро встал на колени и, поливая антисептиком вспоротую до костей плоть, принялся водить левой рукой над уже орущим от боли рабочим.

От напряжения из-под светлых волос стекали капельки пота, тошнотворным туманом накатила слабость, но Бартеро приказал себе не останавливаться. Как сквозь мутную воду, он различал слабое свечение на ногтях своих рук и на заживающей груди раненого.

С громким звоном лопнула лампочка на стене. Один из держащих Ирзена забубнил молитву, остальные, не отрываясь, смотрели на затягивающиеся тонкой розовой кожей страшные следы когтей. Если бы хоть кто-нибудь поднял глаза на товарищей, то увидел бы, как по их волосам струятся голубоватые искры…

Когда кровотечение остановилось, а истерзанные грудь и руки зарубцевались, Бартеро подозвал Свирта.

– Что вы, господин Гисари, вы же с ног валитесь, – робко запротестовал тот. – И вообще, это моя вина.

– Чья вина – потом разберемся. Иди сюда, – инженер собрался с силами. – Ляг и терпи. Ничего приятного не обещаю.

Через десять минут обессиленному куратору экспедиции уже протянули чашку разведенного кипятком сухого молока и плитку шоколада, а Свирт, перебиваемый товарищами, начал свой рассказ:

– Господин Гисари, я виноват. Я предложил ее разморозить и зажарить.

– Кого зажарить? – не понял Бартеро.

– Птицу. Ту огромную. Мы их постоянно находим. И сегодня одну нашли. А что? Мясо мороженое… Что ему при таком холоде сделается?

– Выходит, ничего, – Бартеро задумчиво почесал натертую очками переносицу.

– Мы ее сюда принесли, разморозили, хотели ощипать и в печку сунуть, – добавил другой рабочий.

– Ирзен ощипывал.

– А она вдруг ожила!

– Набросилась на него! – принялись дополнять остальные.

– Выла жутко, – продолжал Свирт. – Пока мы очнулись, она Ирзена подрала. Я стал ее к выходу гнать, она и меня задела!

– Господин Гисари, тут сам нечистый был! Он в нее вселился! – слабо подытожил повеселевший Ирзен, укрытый тремя теплыми одеялами, но все равно дрожавший.

– Да не может тварь ожить! – закивали рабочие.

– Обычно не может, – подтвердил Бартеро. – Но я слышал, что в одной из гатурьих лабораторий после пятичасовой заморозки оживали мыши.

– Так то мыши, а здесь птица. Двести пятьдесят четыре года – не пять часов! – возразил Свирт. Ему очень не хотелось выглядеть виновным.

– Сегодня я нашел женщину, – задумчиво продолжал Бартеро. – Она вмерзла в лед. Что, если… – он поднял заблестевшие глаза на Свирта.

– Да, дамочка здесь пригодилась бы, – хохотнули за его спиной.

– Смотри, иная дамочка любого нечистого переплюнет по вредности, – рабочие развеселились. Напряжение постепенно покидало их.

– Господин Гисари, сделаем так, как вы скажете, – заверил его Свирт. – Куда идти?

– Подождите. Завтра этим займемся. Сегодня работали весь день, – Бартеро встал.

– День, ночь – все одно, – недовольно отозвались люди. – Полгода тьма!

– Ничего не поделаешь, – Бартеро надел шапку и маску. – Вот что, – вспомнил он. – Ирзен пусть отсыпается пару суток. Я сделал все, на что был способен. Но шрамы останутся. Если будут ухудшения, зовите меня или Висерна в любое время.

Он вышел в метель. Придушить давно никого не хотелось, но постоять на воздухе не мешало – силы быстрее восстановятся. Завтрашний день обещал быть интересным.

Ночью ему чудился чей-то шепот. Сумбурные яркие сновидения сыпались разноцветным бисером. Последнее, что инженер запомнил, были сани, запряженные крупными белыми собаками. Звеня бубенцами на упряжи, они неслись над заснеженной равниной, над морем с наползшими друг на друга, да так и смерзшимися льдинами. Всполохи оранжево-зеленого полярного сияния освещали им путь…

– Бартеро! – Висерн тряс его за плечо. – Бартеро, хорош дрыхнуть. Тут у нас такое произошло!

Он нехотя открыл глаза и сел на кровати. От высокого воротника шерстяного свитера шея нещадно чесалась. Голова после спасения Ирзена была пьяно-тяжелой и плохо соображала.

– Я сейчас.

Он вразвалочку прошествовал к умывальнику, освежил лицо. Лезть в кабинку автоматического душа не хотелось. Холодно и некогда.

Пока Висерн терпеливо ждал, когда куратор окончательно проснется, в домик ввалились Эдвараль и Эрг, сопровождаемые шлейфом холода.

– Поймаю лично, пристрелю! – только и бросил Эдвараль, стаскивая шапку.

– Что там?

– Зверюга какая-то прокралась на склад, раскурочила ближайшие к выходу ящики с консервами, потаскала мороженое мясо. Много. И самое подлое – метель следы подчистила! Внутри пару отпечатков разглядели – то ли собачих, то ли волчьих.

Обидно. Четыре дня назад трое саней с продовольствием прибыли с базы.

– Про птичку слышали? – Бартеро налил себе остывший кофе.

– Как же! Весь лагерь гудит, – Висерн порылся в коробке, доставая сигареты. – Но это не она склад разгромила, если, конечно, у нее не отросли проворные передние лапы.

– Не представляю, что за зверь забрался так далеко на ледник, – пожал плечами Бартеро, не переставая жевать.

– Мы же забрались, – Эдвараль выжидающе смотрел на куратора.

– Что? – поднял на него глаза Бартеро.

– Пошли тетку изо льда спасать. Вдруг и вправду оживет, – подмигнул завхоз.

Да, вести в маленьком лагере распространялись порой слишком быстро.

На высвобожденную изо льда женщину сбежались посмотреть все. Работа остановилась. Каждый считал своим долгом прокомментировать ее внешность и одежду.

Болотно-зеленое платье, похоже шерстяное, расширяющееся ниже колен, доходило до щиколоток, украшенных широкими золотыми браслетами. Оголенные плечи и руки до запястий покрывали узоры татуировок. В ушах болтались многочисленные ниточки серег. Волосы были заплетены вначале в три косы, а те, в свою очередь, в одну.

– Прекрасный образец древней культуры! – ахнул их новый археолог.

С превеликой осторожностью женщину перенесли в домик и уложили неподалеку от включенной печи.

– Странно, она не плавала в воде, как другие трупы, не лежала, а сидела, словно ожидая своего конца, принимая его неизбежность, – Бартеро пристроился рядом с оттаивающей находкой, не чувствуя в ней жизни, но еще надеясь на чудо.

Пробравшийся в дом к начальству Свирт тоже наблюдал, лез с советами, как будто являлся величайшим специалистом по разморозке.

– Вы ее подергайте за волосы. Если больно сделать – точно очухается.

– Зверя так и не поймали. Я поручил делать обход складов каждый час, – доложил Эдвараль, присаживаясь рядом. – Смотрят по двое. Завтра составим график ночных дежурств.

– Может, и поможет, – Бартеро вздохнул. Он уже почувствовал – женщина не оживет, но не стал лишать своих товарищей возможности убедиться в этом лично. Сам он сбежал на свежий воздух.

Следующий месяц он работал как безумный, не допуская для себя поблажки, вместе с рабочими брался за тепловую пушку и шел расчищать скованные холодом кварталы, проплавлял ходы во льду. Усталость не давала пути злости и раздражительности, гнала прочь тяжелые мысли. С ними уходила и полярная зима.

Все чаще показывающееся из-за туч солнце заинтересованно подглядывало за процессом, ревниво сравнивало – не соперничают ли лучи тепловых пушек с его собственными, любовалось освобождающимся городом, играя всеми цветами на тонкой наледи, успевшей образоваться на камнях после улегшихся метелей. Стайками сказочных фей взлетали снежинки, порхали в обнимку с ветром, липли к солнечным очкам масок рабочих.

Бартеро то и дело останавливался полюбоваться оживающим городом. Его улыбку под маской никто не увидит, и это хорошо. Ошеломляющая красота древней архитектуры влюбляла в себя с первого взгляда, будила, казалось, навсегда погасшие за суетой дней чувства.

«Люди должны знать, что они потеряли», – все больше убеждался инженер и сильнее сжимал в руках тепловую пушку, вдавливал курок, направлял поток жара на синеватый лед, коконом скрывающий очередной шедевр погибших зодчих.

«Тебе нравится моя вотчина?» – вдруг коснулась его разума мысль. Чужая мысль, колючая, шершавая, точно растрескавшаяся, пересохшая кожа.

Бартеро вздрогнул, обернулся. Никого. Рабочие трудятся с другой стороны здания. Вокруг пустынный квартал богато украшенных каменной резьбой красно-коричневых и вишнево-лиловых высоких домов. С фронтонов и наличников свисает бахрома снега…

«Нравится, вижу», – прошелестело совсем рядом.

Солнечный луч скользнул по высящийся впереди глыбе льда. Миллионом граней вспыхнула замороженная вода. А в глубине, точно на большом экране высветилась фигура человека.

Бартеро тихо охнул и отступил назад. Еще один утопленник? Как та дама? Нет, этот живой. Живой?!

«А ты не из робких, – продолжал свой монолог замурованный. – Я знавал одну такую. Она тоже меня не побоялась».

– Кто ты? Ты живой? – внезапно севшим голосом прошептал инженер.

«Я разговариваю с тобой, значит, живой», – резонно заметила фигура и пошевелилась. Теперь куратор мог разглядеть длинную шубу, круглую пышную шапку. Только лицо незнакомца оставалось в тени.

– Ты робот? – несколько осмелел молодой человек, переводя регулятор мощности пушки на максимум и нащупывая указательным пальцем курок. Если эта тварь во льду вздумает на него кинуться, ей несдобровать!

«Я владыка этих мест. Главный шаман, если хочешь, о маленький любопытный нечеловек. Ты забавен в своих стремлениях и терзаниях, но твой труд приносит мне пользу. Не останавливайся в начинаниях, освобождай город. Нам обоим это необходимо».

Бартеро вскипел. Что мертвец хочет сказать?

– Я человек! Слышишь ты, бред мой, я человек! Человек! – прохрипел он и потянул курок.

Струя огня впилась в зашипевший лед, взрываясь облаками пара, мгновенно окутавшими куратора. Несколько неимоверно долгих мгновений он стоял, замерев в клубящихся тучах, словно бог-громовержец, спустившийся на землю. Кажется, ему что-то кричали рабочие. Кажется, он сам кричал. А потом на него сверху посыпалось ледяное крошево. Только когда несколько довольно крупных кусков задели его, он очнулся, выключил пушку и выбрался из проплавленной пещерки.

– Шеф, ты что, сдурел? К жмурикам ледяным захотел? – накинулись на него рабочие.

Бартеро только фыркнул, отбросил в сторону пушку, сорвал маску и шапку и пошел прочь, жадно вдыхая обжигающий легкие воздух. А солнечные лучи высвечивали коричневатую кладку стены за тонким слоем льда. И ни намека на почудившегося незнакомца.

«Я совсем тут рехнусь! На север срочно! На родину! Месяц на завершение дел – и на родину! Пока я не окончательно соскользнул во тьму безумия».

За неделю до возвращения на побережье в лагере случилось очередное загадочное и пугающее происшествие. С криками «Я видел его!» в домик начальства экспедиции вломился повар.

– Кого ты видел, отродье хорька? – Эдвараль, недовольный, что его разбудили среди ночи, сердито уставился на нарушителя своего драгоценного спокойствия.

Без маски на раскрасневшемся круглом лице, в съехавшей набекрень шапке, повар походил на растерянного ребенка, у которого отобрали любимую игрушку.

– Человека видел! Не нашего, не с базы и не из убогих с побережья! – затараторил он, сбиваясь с дыханья.

– С чего ты взял? – Эрг тоже проснулся, высунул из-под одеяла лысеющую голову.

– Одет он чудно. Я поначалу не просек, что не наш, окликнул. Болван! А ворюга возьми и исчезни совсем. Как и не было!

– Невидимым, что ли, стал? – заинтересовался Эдвараль, не прекращая зевать во всю бездонную пасть.

– Точно, господин Нивас, – закивал повар.

– Шеф, такое возможно? Или парня лечить надо? – Эдвараль повернулся к Бартеро.

– Вообще-то да. В смысле, возможно, – уточнил инженер, с опаской вспомнив свое недавнее видение. – Гатуры иногда делают специальные платто. Они не прямоугольные, а круглые. Несколько дисков внутри вращаются в разные стороны с периодически меняющейся скоростью. При этом вокруг гатура формируется поле, способное делать его невидимым, – Бартеро приподнялся на локте, отчаянно борясь со сном. Вылезать в звенящий от холода воздух не хотелось ни за какие награды.

– Ни фига себе, коза родила ежа! – гыгыкнул завхоз. – Иди встречай, раз гребнеголовые пожаловали!

– Гатурам здесь делать нечего. А вот местным… Если предположить, что они уцелели… Не только те, что на побережье, а построившие город? – высказал безумное предположение врач.

– Не верю, Висерн, – Эрг потянулся и взглянул на часы. – Без четверти шесть. Еще полтора часа на отдых, потом будем разбираться, – вынес он справедливое решение. Происшествие происшествием, а когда полярная ночь четыре месяца, чтобы чувствовать себя человеком, следует соблюдать режим. Эрг застегнул спальный мешок.

– Иди спи, – согласился Бартеро, кивая повару на дверь. – Все, что хотели унести, унесли. Я как воспитанник гатуров тебе говорю, – и он накрылся с головой двумя одеялами (спальные мешки терпеть не мог), оставляя за Эдваралем обязанность закрыть дверь.

«Ему тоже почудилось, – успокаивал себя куратор, засыпая. – Холод, одиночество, отсутствие витаминов…»

Утром, озаренным яркими вспышками полярного сияния, выяснилось, что таинственный незнакомец наследил прилично. Значит, не на платто был. Но это почему-то не утешало.

Со слов повара куратор набросал портрет грабителя: рослого, в высокой рыжей шапке-колпаке поверх седых волос, в просторной шубе чуть выше колен и в узких штанах, из-под которых лихо закручивались вверх носы сапог или ботинок. Лица повар вспомнить не мог, как ни старался.

– Да, одежда у него интересная, – вслух размышлял Висерн. – Но не сказал бы, что особенная.

Когда рисунок был закончен, вернулись Эдвараль с Эргом. Они проследили путь незнакомца до выдолбленной во льду лестницы на вершину ледника и обнаружили – незваный гость словно растворился.

– Не улетел же он, в конце концов! – недоумевали рабочие.

Эдвараль костерил всю родню воришки до десятого колена. Эрг сосредоточенно молчал. Бартеро, наблюдая за рабочими, рассматривал их яркие куртки с оранжевыми нашивками, где значились имя, фамилия каждого и название корабля… Люди здорово поработали, жаль – придется оставлять полную загадок землю. Позволят ли ему гатуры вернуться? Да и сам он захочет ли? Особенно, когда узнает хоть что-нибудь о своем происхождении.

Нашел ли Габриель нужные документы? И обнаружили ли Тинри, ведь он просил знакомых моряков заняться ее поисками? Эх, что толку выматывать душу терзаниями? Все равно пора паковать вещи. От красот ледяной земли перерыв требуется.

Воришку больше не замечали. Но следы странных сапог все оставшиеся дни продолжали появляться на почтенном расстоянии от лагеря.

– Нас изучают, – продолжал настаивать на своем Висерн. – Мы отрыли их город, вот они и вылезли поглазеть на то, что потеряли.

– Чушь! Наверняка это одно из местных племен, которое мы не рассмотрели, – упорствовал Эдвараль. – Я восемь лет вел исследования на островах Суровых морей, мы здесь уже два с половиной года. Уж я-то знаю обычаи местных. Будь здесь действительно потомки строителей города, не за жратвой бы полезли, а нас перестреляли!

Бартеро сейчас было не до версий. Вымотанный двумя годами холода, он беспокоился о другом. Только что к нему подошли Эрг и Висерн, ответственные за радио, и «обрадовали» – «Смелый» не выходит на связь. Само радио вроде работает, но в эфире сплошной металлический треск, точно множество жестяных бабочек спрятались в передатчике и отчаянно рвутся на свободу.

– Может быть, там метель, или просто аппаратура отказала, – терялся в догадках Эрг.

«А если нет?» – предчувствие чего-то нехорошего не покидало куратора.

Собирались торопливо, шумно, часто ругаясь. Домики из утепленных панелей решили оставить – слишком был тяжел груз находок. В сани-тягачи усаживались люди. На сани-прицепы грузили оборудование, хозяйственный инвентарь и ящики с собранными сокровищами.

Глядя на затихающую в лагере возню, куратор снова проваливался в невеселые думы. «Как изменится моя жизнь, узнай я, что действительно наполовину гатур? Крылья, что ли, отрастут или хвост? Зачем мне эти разбирательства! Хоть бы Габри ничего не раскопал…

Я сбежал от проблем на Данироль и нашел здесь свое дело, свой шанс. Или разморозка города – повод заглушить пустоту в сердце? Я один на целой Земле. Коллеги – это коллеги. Им не раскрыть душу. Родителей больше нет, да и с ними я не был близок. Наставник – сам гатур, чужой и высокомерный, всегда возводивший в общении пусть небольшой, но барьер. С любимой женщиной развела меня все та же Данироль. Да и вытерпит ли какая женщина столь продолжительные отлучки? Даже учительницы в благотворительной миссии не выдерживают здесь больше одной четырехмесячной вахты…»

– Шеф, хорош сентиментальные нюни пускать, ехать пора! – пихнул его кулаком в плечо бесцеремонный Эдвараль.

Путь к базе на этот раз вытягивался и петлял, словно льды не желали отпускать домой наглецов, покусившихся на вековой покой некогда затопленного города. Тягачи дважды ломались, прицепы переворачивались. Приходилось объезжать зияющие пустотой смерти трещины во льду. Одно радовало и давало силы: опостылевшая полярная зима закончилась. Ненадолго появлявшееся на горизонте солнышко робко звало: «Пора домой!» Ему радовались льды, горделиво демонстрируя людям свою красоту: синевато-зеленые и серебристые великаны расправляли могучие плечи, тянулись к небу, переливались, сверкали ярче любых драгоценных камней, не нуждаясь в огранке…

Вот только с приближением к базе беспокойство Бартеро перехлестывало через край. Связи не было по-прежнему. В странных помехах, заполнивших эфир, чудились слова на неведомом языке. Ночами особенно яркое полярное сияние рассыпалось по небу перьями огненной птицы – алыми с зеленой каемкой. У самого горизонта вспыхивали тревожные оранжевые пятна.

Едва спустившись с ледника, поняли – в тундру пришла весна. По мокрому, липкому снегу сани едва тащились, увязая каждый час.

– Надо разгрузить наполовину, устроить склад, а потом вернуться. Иначе перевернемся, – настаивал Эдвараль.

– Скоро вообще все растает. Ты предлагаешь на своем хребте груз тащить? – возражал Эрг. – Чтобы белые медведи наше имущество раскурочили?

– Если мы будем препираться, снег окончательно растает, и нам придется ждать следующей зимы, – осадил их Бартеро. По его приказу надрывающиеся от усердия тягачи, фырча и грозя порвать крепежные тросы, в изнеможении тянули собранные в мертвом городе сокровища.

Еще немного, и тундра оживет: ближе к ледникам запестреет мхами и лишайниками. Ниже к побережью – карликовой березой, можжевельником. Вспыхнут маки, озарят душу теплым светом одуванчики, скромно отразят голубизну неба колокольчики. Но этой красоты исследователи уже не увидят.

База встретила их подозрительно тихо. Не лаяли собаки, не тянулись в небо сероватые столбики дыма из труб котельной, вяло крутились ветряки. Да и местных жителей не наблюдалось.

Бартеро не был здесь уже пять месяцев, с тех пор как получил новую бригаду рабочих и передал очередные находки на «Смелый». Кстати, о «Смелом». Куда он подевался? Может, куратору геологических разработок приспичило провести разведку где-нибудь еще?

Выпрыгнув из саней, Бартеро бросился к домам управления. Открыли ему только в третьем.

– А-а-а, вернулись, – протянул один из инженеров-геологов разведывательной группы Миар Арьед. – Мы и не ожидали вас увидеть.

– То есть как? – Из-за спины куратора выросла фигура Эдвараля. – Вы сами связываться с нами не хотите, игнорируете…

– Погодите, – Миар выглянул в узкое окошко. – А вы что, одни приехали?

– А кого вам надо было привезти? – Эдвараль окончательно перехватил слово у куратора. – Есть тетка мороженая из ледника…

– Мы же на ваши поиски отправили… – Миар сел на стул и вопросительно уставился на членов экспедиции, словно те могли что-либо прояснить.

– Стоп. Рассказывай все по порядку, – потребовал Бартеро.

– Вначале пришло сообщение, что на вас напали, лагерь разгромлен. Оно повторилось раза четыре. Потом мы ловили только помехи. Перепугались, снарядили экспедицию на ваши поиски. Девять дней тому назад. Уже дня четыре от них нет вестей.

– Значит, ледника должны были достигнуть, – прокомментировал Висерн.

– Вчера на «Смелом» уловили сигнал бедствия, – продолжал Миар. – Он шел с западной стороны Зубастого мыса.

– Когда у нас радио отказало? – Бартеро повернулся к Эргу.

– Уже дней десять. За полтора дня до отъезда.

– Ясно, – куратор стащил с головы шапку. – Разгружайте сани. Я еду их искать. Кто со мной?

– Погоди ты, бешеный, – Эдвараль хлопнул Бартеро по плечу. – Они только доехали до места. Может быть, мы разминулись в пути. Туман был.

– Нет! Как бы ты, Висерн, не оказался прав! – куратор повернулся к врачу. – Они изучили нас, а теперь хотят уничтожить.

– Кто они? – не понял Миар.

– Местные.

– Дикари, что ли?

– Нет. Потом поговорим, – отмахнулся Бартеро. – Разгружайте сани, а я пока напишу письмо. Вскроете только в случае, если мы не вернемся через двадцать дней. Если на вас нападут, то раньше. И сразу сообщайте на Спиру, читайте в эфир.

Бесцеремонно порывшись в ящике чужого стола, выудив десяток листов писчей бумаги и ручку, куратор принялся спешно сочинять послание гатурам, не обращая внимания на недоумевающие взгляды коллег.

Выехали они вечером того же дня, поспав всего два часа. Бартеро, Висерн и шестеро рабочих. На двух санях, отстегнув тросы с прицепами, они рванули по тающему снегу.

– Видишь, кто-то их выманивал, – беспокоился Бартеро. – Нам бы поскорее достигнуть ледника.

– Они живы? – спрашивал его Висерн.

– Не могу сказать. Не чувствую, где они. Только знаю, здесь происходит нечто такое, о чем следует знать и гатурам. Если мы не найдем пропавших, экспедицию могут признать провалившейся и закрыть доступ на Данироль.

Похолодало. Манной крупой посыпал острый, плотный злой снег, сухо стуча в ветровые стекла. Часам к двенадцати остановились перекусить и попробовать поймать радиосигнал. Установили связь с базой, но там не знали о «Смелом».

– Наверняка за мысом еще стоит, – пытался успокоить коллег и себя истерзавшийся опасениями Бартеро. – Магнитная буря разыгралась. Вон как на востоке полыхает!

У самого горизонта, куда не могла дотянуться щедрая на снег туча, в небе повисли зеленые с белым извивающиеся полотна, словно стяги неведомых государств.

– Дорого бы я дал, чтобы посмотреть в глаза шутнику, пославшему в эфир это сообщение, – бормотал Висерн.

– А я бы еще и приплатил, чтобы взглянуть на тех, кто лазил по нашему лагерю, – в тон ему подхватил Бартеро.

«А еще бы разобрать по винтику, если это роботы», – мысленно продолжил он, понимая – люди так далеко от побережья не протянут. Если только у них не оборудованы автономные базы подо льдами…

Спали сидя в санях. Благо на тех установили небольшие электрические печки в ногах. При включенном двигателе можно было не опасаться замерзнуть.

За следующие сутки продвинулись недалеко. Радиосвязь держалась только с базой. Но когда короткий день был на излете, Лирфас радостно оповестил:

– Нашлись! Они поняли, что мы разминулись в пути, и возвращаются на базу! Злые!

– Поворачивай! – с нескрываемым облегчением скомандовал куратор.

По возвращении на побережье раскрылась и загадка таинственного сообщения в эфире. Оказалось, на Зубастый мыс стрелять пушного зверя пожаловали браконьеры с Сонного архипелага – двадцать человек. Море нынче освободилось ото льда необычно рано, и охотники осмелели…

– Лагерь разбили на бережке, под защитой скал. Небось не в первый раз зверя стреляли. Места хорошо знали. Три дня охотились. А потом сами стали чьей-то добычей, – рассказывал потом капитан «Смелого». – Подозреваю, дикари из дома Песца. Они и со своими-то часто враждуют. Может, угодья не поделили, или браконьеры их женщину обидели, не допытаешься теперь. Ночью на приплывших напали. У дикарей были ружья и ножи. Четырнадцать из двадцати положили. Двое браконьеров спрятались в снегу и замерзли, у одного сердце отказало. Троих мы выловили, но толку от них, прямо скажу, с драный сапог. Перепуганы до полусмерти. Когда мы прибыли в лагерь, там уже пировали волки. Троица закрылась в своей палатке и дрожала от испуга.

– Давай их к нам, – решил Висерн. – Мы с господином Гисари кого угодно разговорим.

Бартеро кивнул. Его самого мучило любопытство.

Привели троих, одетых на местный манер в грубо сшитые из шкур шубы и шапки. Изможденные лица носили печать страха: такого страха, от которого отнимаются ноги, забывается человеческая речь и душа обрастает чешуей безразличия к себе и миру.

– Заводи по одному, – распорядился куратор, распахивая дверь медицинского кабинета.

Первым был совсем молодой парень. Жалостливый Висерн тут же принялся его успокаивать.

– Мы не собираемся вас наказывать за браконьерство. Отвезем на Сонный архипелаг, на остров Ивинаку. Если только ты расскажешь, что с вами случилось.

Браконьер молчал, боязливо озирался, но уговоры и угрозы Висерна и доводы Бартеро возымели действие. Спасенный заговорил.

– Темно было. Даже небо не горело. Мы еду готовили. Свист услышали, топот, словно кто-то вокруг палатки бегал. Выглянули – никого. Хотели вернуться, а тут они – точно сыпались с неба, стреляли, кололи саблями.

Наши падали и кричали. Белые волки набрасывались на них, рвали горло, а демоны на волках души выпивали. Мы спрятались в палатке, включили радио. Наши на корабле на китов охотились. Мы на помощь звали…

– Так как же выглядели те, кто на вас напал? – допытывался Висерн.

– Духи, тени без лица верхом на белых волках!

– Он безумен, – тихо шепнул Бартеро Висерну. Врач кивнул. И ни один из них хотя бы словом не обмолвился про странные легенды местных дикарей.

«Будет метель мести, ветер оплакивать живых. Раскроются тогда двери холода и явятся безлицые грешники. Все как один с длинными ножами. И пойдет охота. И горе тому, на кого безлицые посмотрят. Не спастись, ни отмолить, ни расколдовать нельзя обреченного. Сразу не уйдет он вслед за грешниками, Агых по капельке душу вытянет, проморозит сердце», – повествовала жутковатая легенда. И тут же советовала: «Если почувствуешь вдруг, что безлицый на тебя глянул, забудь свое имя, свой дом и близких, ступай прочь, в метель, не наводи гнев Агыха на род свой, ибо все равно не будет тебе жизни»…

Исследователи с большой земли записали ее, издали брошюркой вместе с остальным фольклором и успокоились. Страшки – они только для дикарей страшки. Негоже образованным людям к суевериям неграмотных аборигенов серьезно относиться. Вот и Бартеро с Висерном натянуто улыбались, слушая рассказы выживших браконьеров. Примерно в таком ключе проходила беседа и с остальными двумя. Похоже, за десять дней сидения в палатке на голодном пайке бедняги повредились в уме. Но Бартеро не оставляло чувство, что кое-что из их странного рассказа могло оказаться правдой.

Браконьерам вкололи успокоительное, выделили каюту на готовящемся к отплытию корабле и оставили в покое. Один куратор иногда посматривал на них задумчиво, словно пытаясь разгадать давно мучающую его загадку.

И все же как хорошо наконец возвращаться домой, в вечно дождливый Равидар…

«Смелый» готовился к отплытию. На Данироль оставались тридцать человек из благотворительной миссии и научной метеорологической группы. Им предстояло почти три месяца ждать возвращения ледокола с припасами и новыми бригадами рабочих.

Мысли Бартеро после погрузки всех находок были заняты исключительно составлением отчета для Управления Мореходством. Как рассказать о двух годах во льдах кратко, но достаточно подробно, и в то же время не сболтнуть лишнего? С некоторыми тайнами Бартеро предпочел бы прежде разобраться сам, а уже потом решить – следует ли посвящать в них «многомудрых» наставников.

В последний раз лодки причалили к ледяной земле и забрали грузы, под пристальными взорами оставшихся миссионеров и кое-кого из местных из домов Оленя и Чайки. На ледоколе дали прощальный гудок и скомандовали отплытие.

«Смелый» уходил на север, а над Данироль вставала огненно-красная с изумрудными вкраплениями корона. И хотя каждый знал, что это всего лишь свечение атмосферы в результате солнечных бурь, отчего-то становилось не по себе. Но сил отвести глаза от завораживающего зрелища не нашел в себе никто из стоявших на палубе…