Глава 40

– Так они все живы? – уточнил Леонид.

– Нет, – сказал Игорь, – там запутанная ситуация. Мне удалось разложить по полочкам не все. Но вот то, что я выяснил точно. Евгений Андреевич Никитин на самом деле жив, но у него синдром «запертого человека». В это состояние его привел инсульт. Да, в крови у него обнаружили повышенное содержание «Зарометона». Врачи не удивились. Этот препарат входит в терапию для людей с сердечно-сосудистыми заболеваниями. Лекарство быстрого действия, эффект почти мгновенный, но его дозу нельзя превышать. Некоторые больные, ощутив недомогание, сами себе укольчик ставят или просто пьют содержимое ампулы – и вперед с песней. Доктора предупреждают об опасности такого лечения. Но кое-кто считает врачей паникерами, а себя бессмертным горцем. В случае с Евгением возникают два вопроса: неужели он безалаберно пил-колол лекарство, пользовался им несколько раз в день? Или кто-то мужику его в кашу-кефир подливал? Ответа нет.

– Надежда Васильевна считала, что Люда отравила мужа, – напомнила я. – Корсакова любила зятя больше дочери, от которой видела одни неприятности. Поэтому она спрятала его в клинике, боялась, что Людмила закончит начатое, надеялась, что Женя очнется. Одного не пойму, как организовали его похороны? Сожгли пустой гроб? Вообще-то надо было поинтересоваться этим у Надежды Васильевны, да я не сообразила.

– Хороший вопрос, – похвалил меня Игорь, – вот на него найти ответ получилось. Никитина на кладбище и близко не было. Евгению стало плохо поздно вечером. Его жена в этот день уехала в Питер, погулять ей захотелось, вернулась она через неделю. Похороны мужа она проигнорировала, что было только на руку Андрею Николаевичу, который спрятал зятя в клинике.

– А как Катя-то осталась жива? – спросил Роман.

– А с чего вы вообще взяли, что она умерла? – задал свой вопрос Игорь.

– Марфа сказала, – напомнила я.

– И кто сообщил девочке печальную весть? – не утихал Игорь.

– Ну, наверное, ей сказали в клинике, – предположила я.

– Несовершеннолетней и не ближайшей родственнице сообщили о кончине Кати? – спросил Михайлов. – Странно, да?

Мне пришлось согласиться:

– Ты прав.

– Значит, Марфе сообщили не врачи, а кто? – не утихал Игорь. – Михаил Иванович?

– Он добрый, но почти сумасшедший, – сказала я.

– Почему ты так решила? – поехал на меня танком Михайлов.

– Надежда Васильевна говорила, и девочки, я сама видела, что он неадекватен, – оправдывалась я.

Игорь вскинул брови:

– Не так давно дедуля проходил обследование, врач отметил, что редко можно встретить человека в возрасте Михаила Ивановича, который так трезво и разумно мыслит. Ни о какой деменции в его случае речи нет. И физическое здоровье у него отменное. Не спрашивайте, как я эти сведения раздобыл, но они точные.

– Старичок притворяется психом? – спросил Роман.

– Именно так, – подтвердил Михайлов, – и весьма успешно.

Я поняла, что ничего не поняла.

– Зачем он так себя вел?

Игорь поднял указательный палец:

– Степанида – мастер интересных вопросов. А и правда зачем? Точного ответа нет, есть некие соображения. Надежда Васильевна мертва. Кому отойдут деньги?

– Кате и Марфе, – ответила я.

– Учитывая, что они обе несовершеннолетние, им определят опекуна, которому будет отчитываться по финансовым вопросам управляющий бизнесом. И кого назначат этим самым опекуном?

– Первая кандидатура Людмила, мать Екатерины, – сказал Роман.

– Да, – согласился Игорь, – но она после того, как увидела на свадьбе видео и «ожившую» дочь, лежит в клинике с нервным срывом.

– Так ей и правда сообщили о кончине Кати? – с запозданием удивилась я.

– Прости, не сказал, – спохватился Михайлов, – ей позвонили из медцентра, куда положили Катю. Все разговоры там записываются, поэтому мы имеем… секунду.

Игорь порылся в своем мобильном, и я услышала голос Людмилы.

Игорь выключил телефон.

– Как поступят органы опеки, когда услышат, что мать из-за своей свадьбы отказалась забрать останки ребенка? Отличная характеристика для Людмилы!

– По мне, так она моральный урод, – дал оценку поведению Людмилы Звягин.

– Сейчас Никитина-Волкова находится в психиатрической клинике с неутешительным прогнозом в отношении ее здоровья, – продолжал Игорь. – Если Людмила выживет, она, возможно, получит инвалидность. Ну и кто у нас опекун? Мать Марфы? Алкоголичка, которая ведет асоциальный образ жизни, на нее заявлений в местной полиции столько, что, если их вместе сложить, толще словаря русского языка книжка получится?! Еще варианты?

– Их нет, – ответила я.

– Михаил Иванович, дедушка Марфы, – сказал Игорь, – его в опеке прекрасно знают. Он являлся инициатором лишения Галины родительских прав, воспитывал внучку с пеленок. Заботливый, прилично зарабатывает.

Я почувствовала себя идиоткой.

– А кем он работает?

– Опытный частный психотерапевт, берет за сеанс немерено, у него есть кабинет, куда приезжают больные. Он расположен в Годовинове. Это соседний с Крапивиным поселок. У доктора там дом размером триста квадратных метров.

– Не знала, что он работает, – жалобно протянула я, – Марфа об этом не упоминала. Надежда Васильевна говорила, что Михаил врач, но сейчас он болен. Хотя… Она могла и не знать. Она только сказала, что он нездоров. Старичок днем уходил гулять, бродил по лесу, возвращался часто с малиной. Мне об этом горничная рассказывала.

Игорь рассмеялся.

– Что не так? – спросила я.

Роман обнял меня за плечи.

– Солнышко, сейчас начало июня! Рановато еще для созревания малины.

– Но он ее приносил, – настаивала я. – Лидия сказала: «Крупные такие ягоды».

– Неподалеку, в Кесине, есть дорогой супермаркет, – снисходительно улыбнулся Михайлов, – наверное, он там ягоды покупал.

Я молча уставилась на Игоря, а тот спросил:

– Степанида, когда умер Евгений?

Пришлось признаться:

– Я не знаю. Давно.

Игорь стал рыться в своем портфеле.

– Понятие «давно» растяжимое. Спроси семилетнего ребенка, когда он мультик смотрел, тот пожалуется: «Давно, вчера вечером». А если поинтересуешься у своей бабушки, когда она научилась пироги печь, та, вполне вероятно, воскликнет: «Да не так уж и давно, в семидесятые годы прошлого века».

Я стала оправдываться:

– Члены семьи не говорили о дате смерти Никитина. Кто-то из них бросил вскользь, что бизнесмен умер давно, я не помню.

– Евгений превратился в «запертого человека» два с половиной года назад, – прервал меня Михайлов. – Годы, которые прошли со дня его якобы смерти, оказались непростыми для вдовы, девочек, да и всех остальных. После того как вскрыли завещание, Людмила стала ругаться с матерью, орала на Катю, потом принялась собирать в доме гостей, которые никак не могли понравиться ни дяде Евгения, ни его теще.

– Стоп. Откуда тебе это известно? – подпрыгнула я.

– Умница, – похвалил меня Игорь, – опять отличный вопрос. Вот.

Михайлов положил на стол диктофон.

– Сейчас дам вам прослушать запись. Она получена самым что ни на есть противозаконным образом. Поэтому никому, кроме вас, ее слушать нельзя. Разговор все объясняет. Кто беседует? Михаил Иванович и Марфа. Где они находятся? В его доме в Головинове. Как я смог зафиксировать беседу, которая вовсе не предназначена для чужих ушей? Секрет фирмы. Почему вдруг я решил поставить капкан на Михаила Ивановича? – Игорь отвернулся к окну. – Моя мать страдала деменцией, она к ней рано пришла, в сорок с небольшим лет. Я хорошо знаю, что это за напасть. Посмотрев на Михаила Ивановича, который, по рассказам Степы, окончательный невменько с аккордеоном, я засомневался в его диагнозе. У тех, кто на самом деле страдает этим недугом, особенный взгляд. Почти невозможно описать его словами. Взор младенца? Нет, у малыша есть искра в глазах. А у моей мамы и других, ей подобных, кого я видел в лечебнице, у них… – Игорь на время замолчал, потом стал подбирать слова: – У них глаза… пустые. Жизни там нет. Потухли они. Умерли. Тело живо, а взгляд мертвеца. Покойник не может смотреть на мир, но я другого сравнения не подберу. Такое ощущение, что человек с деменцией… уже нас покинул, находится где-то далеко. Тело еще здесь, но оно лишено души… Не могу объяснить. Просто поверьте, у Михаила Ивановича, как бы старательно он ни косил под слабоумного, глаза нормального человека. Но чтобы это понять, надо тесно общаться с теми, кто реально поражен слабоумием. Я решил проверить свою гипотезу. У психотерапевта есть сайт в Интернете, я позвонил по указанному номеру, ответил автомат: «Оставьте сообщение…» Я наговорил, что страдаю депрессией, мне нужна помощь. В районе обеда позвонил сам Михаил Никитин. Задал ряд вопросов, потом объяснил: «Я принимаю в поселке Годовиново. Приезжать будете два раза в неделю. Могу взять вас через месяц, сейчас я занят с другим пациентом. Об оплате поговорим при личной встрече».

– Он здоров! – возмутилась я.

– Давай скажем иначе, Михаил Иванович не страдает старческим слабоумием, – поправил меня Игорь. – А теперь слушаем!

Михайлов включил диктофон, раздался голос Марфы.