Однажды у известного духовника, схиархимандрита Илия спросили:

— Отче, а о чем должны писать мы, светские журналисты?

— Все очень просто, — ответил батюшка. — О целомудрии и крепкой семье, против наркомании и пьянства. Но самое главное — это остановить машину пессимизма, которая постоянно запугивает наш народ — мором, голодом, революциями, вгоняя его в уныние, один из самых страшных грехов, который отдаляет человека от Бога.

Вот так.

А ведь и в самом деле — уныние, замкнутость, пессимизм, озлобленность и сердитость как-то у нас уж очень распространились в последнее время и стали как будто нормой. На что, конечно, кто-то может сказать: так посмотрите, время какое, чему радоваться? Ну и, понятно, «генетическая» память сразу за считанные секунды отматывает пленку назад на тридцать, семьдесят, сто лет… И думаешь: а что, не такое уж и плохое нам время выпало, бывало и хуже и даже настолько, что не приведи Господь. Но вот почему-то такого повсеместного и повального уныния не было. Почему же так?

В нашей почтовской больнице в Крыму, которую я посещаю время от времени, с месяц назад появилась бабушка девяноста восьми лет от роду. Звать ее Марией. Такая высохшая вся, но живая, подвижная, отзывчивая и — радостная. Вот ведь удивительно, честное слово! Начинаешь прикидывать… Так, бабушка родилась в 1918 году… нормально… хорошенькое начало. Ну и дальше, даже без расспросов понятно: Гражданская война, голод, коллективизация, репрессии, война, разруха, снова голод, работа на износ по восстановлению хозяйства, потом жизнь скудная и бедная, а под конец еще и перестройка и развал страны «обухом по голове» с его безумными девяностыми. И вдруг радость! Не радость по какому-то случаю. Вот, мол, мне болонку подарили или «Бентли» купил со скидкой. Просто радость. Причем я напомню, радость эта бьет через край не на карусели в Диснейленде, а на койке провинциального сельского хосписа, где о тебе хоть и заботится добрый и чуткий персонал, но нет каких-то особенных «условий» для счастья, о которых так много сейчас везде говорят. А радость есть! И вот встречает эта столетняя бабулечка приход священника с весельем необыкновенным, смотрит радостно своими огромными (за линзами очков) глазами и все приговаривает ласково: «А как же… вот и славно, вот и хорошо, что пришли… Как без Бога-то, без Бога никак… Он всем управляет, все видит, всех любит…»

И говорит это так, точно не она лежит с поломанной ногой на больничной койке, а ты пришел к ней за помощью и утешением. И все она пытается подняться, рассмотреть тебя получше и как-то порадовать, укрепить, поддержать. Вот, честное слово, не вру. Удивительно, но чувство именно такое. Радость, вы понимаете, от нее исходит, как тепло от нагретой печки, когда с мороза входишь в дом. И печка эта, как я понимаю, не остывает вообще никогда. Какими только судьбами? Вот в чем вопрос.

Как-то не получалось поговорить с бабой Марией обстоятельно: то процедуры, то кашу манную принесли, то другие больные ждут… Не получалось поговорить обстоятельно — неспешно и по душам. Впрочем, кое-что я все же узнал. И все, что я узнал, прямо вот тютелька в тютельку укладывается в добрый и благочестивый «канон» рассказов всех тех радостных стариков и старушек, с которыми мне посчастливилось пообщаться. Посчастливилось, потому что я говорю о тех, кто сызмальства рос в крепкой православной и благочестивой семье. В семье, хранящей то лучшее, что было в прежней России. Вот именно эту изначальную крепость, и чистоту, и радость, и свет, который эти люди восприняли от начала своей жизни, не смогли уже уничтожить ни разрухи, ни во́йны, ни голод, ни беды… Ничто оказалось не властно над той действительной и светлой радостью, которую воспринял человек от Бога в доброй православной семье и не только пронес эту радость через всю жизнь, но и отдает ее другим, щедро и широко, даже если и нет никого рядом, все равно отдает — через стены, пространства, вьюги, метели, разрухи и голод…

Рассказ ее прост и безыскусен. Что сказать? Родилась на Урале в городе Орск. Верующей была вся семья: и папа, и мама, и дети, конечно. Все ходили в храм, все жили по-православному, дружно. Потом, недавно уже, лет двадцать назад, у внучки здоровье стало слабенькое, и посоветовали ей переехать в Крым, ну а расставаться никому не хотелось, вот и поехали все вместе… с тех пор живем здесь. И дети, и внуки, и правнуки…

Тут я понимаю еще одну причину этой светлой, незамутненной радости. А причина в том, что бабушка знает: она здесь — в больнице — именно на время. Потому что упала дома, и ножка сломалась, и срослась неправильно, а потом рожа на ногах развилась, и коркой покрылась… и вот — пришлось лечь в больницу. Но она здесь ненадолго. И это не самообман какой-то, а подлинная реальность, потому что там, дома, ее ждут и дети, и внуки, и правнуки. Ждут по-настоящему: скучают, переживают, хотят увидеть ее, и обнять, и по головке погладить, и ручки в руках подержать, и очки поправить, и расспросить о жизни, и радостью ее напитаться, насытиться, чтобы и другим понести, отдать, поделиться… Мало ведь радости в нашей жизни, так уж чего там, надо делиться, отдавать, коли есть такой «генератор радости» в доме. И уж, конечно, его — «генератор» этот, а точнее, бабу Марию — никому не отдадут, не «спихнут» в дом престарелых с глаз долой — из сердца вон… Я, конечно, не хочу сказать, что только за добрыми, чуткими и радостными стариками нужно ухаживать, но ведь и разница, согласитесь, есть — терпеть близкого человека в бытовом и в душевном смысле (как это ни горько звучит, но ведь и такое встречается!) или пылинки с него сдувать буквально, беречь, как лампадку ясную, чтобы она подольше светила, и грела, и радовала, чтобы и правнуки от нее еще «индуктивно» этой радостью, и светом, и любовью напитались и сами понесли этот свет и радость в мир, в будущее. Как это просто, а главное, просто в начале своем, в основании, в сути. Именно в том, с чего баба Мария и начала свой безыскусный рассказ, помните: семья была верующая… Все — и папа, и мама, и детки — все в храм ходили, жили по-православному, дружно. Вот тебе и весь секрет. Вот почему и рассказывать особенно не о чем. Потому что здесь просто исполнение слов Спасителя, Его призыв к нам — быть светильниками миру. А как быть? Да с детства наполнить жизнь свою светом истины и беречь, не терять его никогда, а только преумножать внимательным и благоговейным отношением к вере, к церкви, к людям, к собственным словам и поступкам. Как просто, правда? Но пойди — исполни. И сколько еще всего баба Мария не рассказала о своей жизни, которая, я более чем уверен, вовсе не была ни простой, ни легкой. Но все эти трудности, и скорби, и напасти, и беды именно что ничего не смогли поделать с той радостью, которую дает Господь любящим Его. Вот почему и не стала баба Мария об этих трудностях и скорбях распространяться подробно, вспоминать и плакаться, хоть ведь и не грешно, честное слово, иной раз поплакаться. Но радость перекрывает все, и скорбь исчезает, рассеивается «яко дым», и видно, что это не искусственно как-то «придумано», а выражает саму суть, само содержание жизни, наполняющей душу.

Два раза я успел поисповедовать и причастить бабу Марию, а еще Володя, мой добрый помощник, который здесь же, в больнице работает, во время молебна в нашей больничной часовенке посетовал, что вот-де, у бабы Маши ножки не заживают никак, и все больше коркой покрываются, и потому ее все не выписывают, так, может быть, ей ножки масличком освященным помазать?

И я благословил Володе взять маслица побольше, прямо от лампады нашей, в часовенке, перед которой мы служим молебны о болящих. Взять это маслице и помазывать щедро бабе Маше ее больные ножки… Вот какой мерой баба Маша всем тепло свое, и любовь, и радость отдает, такой мерой и ей пусть будет отмерено. В последний мой приход Володя, сияющий, сообщает мне с радостью, а баба Маша своими огромными глазами через линзы очков подтверждает, да я и сам все вижу: отпала короста, затянулись раны, зажили ноженьки, чистые стали, как у младенца, от масличка-то…

Так что скоро домой, домой! Вот только поисповедаться, причаститься на дорожку и — в путь!