Фактологичность

Фактологичность – это умение понять, что единственный ракурс ограничивает воображение, и вспомнить, что лучше смотреть на проблемы под разными углами, чтобы понимать их глубже и находить практичные решения.

Чтобы контролировать инстинкт единственного ракурса, используйте целый набор инструментов, а не один лишь молоток.

Проверяйте свои идеи. Не ищите только те примеры, которые подтверждают совершенство ваших любимых идей. Позволяйте людям, которые не согласны с вами, проверять ваши идеи и находить их слабые места.

Ограниченная квалификация. Не заявляйте о степени своей квалифицированности за пределами своей профессиональной сферы: не хвалитесь тем, чего вы не знаете. Не забывайте, что квалификация других людей тоже не безгранична.

Молотки и гвозди. Если вы хорошо орудуете одним инструментом, вам порой хочется использовать его слишком часто. Если вы глубоко проанализировали одну проблему, вы рискуете переоценить значимость этой проблемы или предлагаемого вами решения. Не забывайте, что ни один инструмент не универсален. Если ваша любимая идея – молоток, ищите коллег с отвертками, гаечными ключами и рулетками. Будьте восприимчивы к идеям из других сфер.

Цифры, но не только цифры. Мир нельзя понять без цифр, но одних цифр для его понимания мало. Любите цифры за то, что они сообщают вам о реальной жизни.

Опасайтесь простых идей и простых решений. В истории было много визионеров, которые использовали простые утопические идеи для оправдания ужасных деяний. Полюбите сложность. Комбинируйте идеи. Идите на компромисс. Решайте проблемы с оглядкой на обстоятельства.

Глава девятая

Инстинкт обвинения

О волшебных стиральных машинах и денежных роботах

Давайте ударим бабушку

На лекции в Каролинском институте я объяснял, что крупные фармацевтические компании почти не занимаются исследованиями малярии, сонной болезни и других заболеваний, которым подвержены лишь беднейшие слои населения.

– Давайте врежем им хорошенько, – предложил студент с первой парты.

– Ага, – ответил я. – Осенью у меня как раз запланирован визит в Novartis. – (Novartis – это транснациональная фармацевтическая компания, штаб-квартира которой находится в Швейцарии, куда меня и пригласили выступить с лекцией.) – Если вы объясните мне, чего я добьюсь, хорошенько врезав им, я попробую. Кому именно мне врезать? Любому сотруднику?

– Нет, нет, нет, нет. Их боссу, – сказал парень.

– Ага. То есть Даниэлю Вазелле, – кивнул я, назвав имя человека, руководившего компанией в то время. – Я немного его знаю. Получается, осенью я должен врезать ему при встрече? И тогда все будет хорошо? Он вдруг станет хорошим и поймет, что пора скорректировать исследовательские приоритеты компании?

– Нет, нужно врезать всему совету директоров, – ответил студент, сидевший чуть дальше.

– Любопытно. Скорее всего, днем я буду выступать перед советом директоров. В таком случае я не стану бить Даниэля, но потом, на встрече с советом директоров, постараюсь хорошенько врезать каждому. Само собой, у меня не будет времени, чтобы отправить в нокаут всех… Драться я не мастак, а охрана, вероятно, остановит меня, когда я ударю трех-четырех человек. Но есть ли в этом смысл? Думаете, так совет директоров изменит исследовательские приоритеты?

– Нет, – сказал третий студент. – Novartis – акционерная компания. Решают там не босс и не совет директоров. Вся власть в руках акционеров. Если совет директоров скорректирует исследовательские приоритеты, акционеры просто выберут новый совет директоров.

– Верно, – согласился я. – Именно акционеры хотят, чтобы деньги компании шли на исследование болезней богачей. Потому что благодаря этому они получают дивиденды со своих акций.

Получается, что проблема не в сотрудниках, не в руководителе компании и не в совете директоров.

– Теперь возникает вопрос, – сказал я, глядя на студента, который первым предложил такой вариант расправы, – кому принадлежат акции крупных фармацевтических компаний?

– Богачам, – пожав плечами, ответил он.

– Нет. И это довольно любопытно, потому что акции фармацевтических компаний весьма стабильны. На фондовом рынке неизбежны колебания, цены на нефть то растут, то падают, а фармацевтические акции приносят достаточно стабильные дивиденды. Ценность акций многих других компаний колеблется в зависимости от динамики рынка – она возрастает, когда люди склонны тратить больше, и падает, когда они урезают расходы, – но раковые больные всегда нуждаются в лечении. Так кому принадлежат акции этих стабильных компаний?

Студенты вопросительно смотрели на меня.

– Пенсионным фондам.

В аудитории повисла тишина.

– Получается, я не смогу никому врезать, потому что я не встречусь с акционерами. С ними встретитесь вы. Навестите в эти выходные свою бабушку и врежьте ей. Если вы считаете, что нужно найти и наказать виновных, вините пенсионеров, которые нуждаются в стабильных акциях. А еще вспомните, как прошлым летом вы отправились в путешествие, а бабушка подбросила вам немного денег. Возможно, вам придется вернуть их, чтобы бабушка вернула их Novartis с указанием вложить эту сумму в лечение бедняков. А если вы уже потратили ее деньги, вам придется врезать самим себе.

Инстинкт обвинения

Инстинкт обвинения – это стремление искать простую причину возникающих проблем. Совсем недавно я ощутил на себе воздействие этого инстинкта, когда принимал душ в номере отеля и до упора открыл горячий кран. Ничего не произошло. Несколько секунд спустя меня обожгло кипятком. В этот момент я разозлился на сантехника, на управляющего отелем и на человека, который открыл холодный кран в соседнем номере. Но винить было некого. Никто не пытался нарочно насолить мне и не проявил халатности. Это мне не хватило терпения открывать кран постепенно.

Складывается впечатление, что при неблагоприятном развитии событий мы инстинктивно ищем виноватого – конкретного человека с плохими намерениями. Нам нравится думать, что все происходит не без причины, а в результате сознательных действий людей, ведь иначе мир кажется нам непредсказуемым, непонятным и пугающим.

Инстинкт обвинения заставляет нас преувеличивать важность индивидов и отдельных групп. Этот инстинкт искать виноватого ограничивает нашу способность поистине глубоко понимать мир, ориентируясь на факты: из-за него мы теряем концентрацию, потому что ищем, кого обвинить, а затем, наконец определившись, кому следует врезать, перестаем искать другие объяснения. Все это лишает нас способности решить проблему или предотвратить ее повторное возникновение, поскольку мы порицаем виноватых, чересчур упрощая ситуацию, вместо того чтобы анализировать более сложную истину и направлять энергию в верное русло.

Например, обвинив в авиакатастрофе сонного пилота, мы не сумеем предотвратить будущие катастрофы. Вместо этого нам нужно спросить: почему он хотел спать? Введение каких норм поможет ограничить вероятность возникновения этой проблемы в будущем? Если мы перестанем думать, обвинив в катастрофе сонного пилота, прогресса нам не видать. Чтобы разобраться в большинстве важнейших мировых проблем, недостаточно искать виновных – нужно изучать всю систему.

Тот же инстинкт запускается, когда все идет хорошо. Люди склонны определять, кто ответственен за успех. При удачном развитии событий мы быстро находим, кого благодарить, или определяем простую причину победы, хотя на самом деле обычно все гораздо сложнее.

Если вы действительно хотите изменить мир, сначала необходимо его понять. Для этого не стоит идти на поводу у инстинкта обвинения.

Игра в обвинения

Игра в обвинения часто показывает, каковы наши предпочтения. Мы склонны искать негодяев, которые подтверждают имеющиеся у нас убеждения. Давайте взглянем на людей, которых мы виним во всех проблемах чаще всего: коварных бизнесменов, лживых журналистов и иностранцев.

Бизнес

Я всегда стараюсь анализировать события, но даже меня нередко сбивают с толку инстинкты. В тот раз я, пожалуй, перечитал комиксов о Скрудже Макдаке – богатом и жадном дядюшке Дональда Дака. Возможно, тогда я был столь же несведущ в вопросах коммерческой фармацевтики, как и мои студенты много лет спустя. Как бы то ни было, когда ЮНИСЕФ попросил меня изучить заявку на тендер по поставке в Анголу таблеток от малярии, у меня возникли подозрения. Цифры показались мне странными, поэтому я решил, что мне предстоит разоблачить мошенническую схему. Какая-то нечестная компания хотела обокрасть ЮНИСЕФ, и я должен был выяснить, как именно.

ЮНИСЕФ проводит тендеры, по результатам которых определяется, какая фармацевтическая компания будет в течение десяти лет снабжать организацию медикаментами. Долгий контрактный период и большой объем поставок делают такие тендеры весьма привлекательными, поэтому участники, как правило, предлагают очень выгодные цены. Однако в том случае небольшая семейная компания Rivopharm, находящаяся в городе Лугано в Швейцарских Альпах, сделала невероятно выгодное предложение: они просили за таблетку меньше стоимости сырья.

Я должен был отправиться в Швейцарию и узнать, в чем дело. Прилетев в Цюрих, я пересел на небольшой самолет, который доставил меня в маленький аэропорт Лугано. Не ожидая пышного приема, я немало удивился, когда за мной в аэропорт приехал лимузин. Меня разместили в шикарном отеле – я никогда прежде не жил в такой роскоши.

– Здесь шелковые простыни, – шепнул я в трубку, позвонив домой Агнете.

На следующее утро меня отвезли на завод, где я должен был провести инспекцию. Пожав руку управляющему, я перешел к расспросам.

– Вы покупаете сырье в Будапеште, делаете из него таблетки, фасуете эти таблетки по пузырькам, упаковываете пузырьки в коробки, грузите коробки в контейнер и отправляете этот контейнер в Геную. Разве можно делать все это, расходуя меньше стоимости сырья? Может, венгры делают вам скидку?

– Мы платим венграм столько же, сколько и все остальные, – сказал мне управляющий.

– И встречаете меня на лимузине? На чем вы зарабатываете?

Он улыбнулся.

– Вот как все устроено… Несколько лет назад мы поняли, что робототехника изменит эту отрасль. Мы построили этот небольшой завод и оснастили его самым быстрым в мире станком для изготовления таблеток, который разработали сами. Все остальные наши процессы тоже в высокой степени автоматизированы. В сравнении с нашим заводом заводы крупных компаний напоминают ремесленные мастерские. Мы заказываем сырье в Будапеште. В шесть утра по понедельникам сюда на поезде доставляют активный ингредиент хлороквин. В среду днем у нас готово к отправке годовое количество таблеток от малярии для Анголы. В четверг утром коробки с таблетками уже в порту Генуи. Закупщик ЮНИСЕФ проверяет таблетки и подписывает накладную. Оплата в тот же день поступает на счет нашей компании в цюрихском банке.

– Но как вы можете продавать таблетки дешевле закупочной стоимости сырья?

– Дело в том, что венгры предоставляют нам тридцатидневный кредит, а ЮНИСЕФ платит нам по истечении четырех из этих тридцати дней. Таким образом, у нас остается 26 дней, чтобы получить проценты с денег, лежащих на нашем счету.

Ого. У меня не было слов. Я и не подумал о таком варианте.

Мне казалось, что ЮНИСЕФ работает на благо планеты, в то время как коварные фармацевтические компании пытаются обмануть организацию. Я и не подумал об инновационном потенциале малых предприятий. Оказалось, что такие компании тоже работают на благо человечества, удивительным образом находя способы сократить расходы.

Журналисты

В последнее время интеллектуалы и политики все чаще обвиняют прессу в искажении фактов. Вам даже может показаться, что в других главах этим занимался и я.

Вместо того чтобы винить журналистов, нам следует спрашивать: почему пресса рисует искаженную картину мира? Хотят ли журналисты показывать мир именно таким? Есть ли другое объяснение этому?

(Я не собираюсь вступать в споры о намеренно сфабрикованных фальшивых новостях. Фальшивые новости не имеют ничего общего с журналистикой. Кроме того, я считаю, что наша картина мира искажается не из-за фабрикации новостей: на мой взгляд, мы и раньше понимали мир неправильно, хотя фальшивых новостей еще не было.)

В 2013 году мы опубликовали в интернете результаты проекта Gapminder по определению уровня невежества общества. Об этом быстро сообщили BBC и CNN. Оба канала опубликовали на своих сайтах использовавшийся в исследовании опросник, чтобы люди могли проверить свои знания, и получили тысячи комментариев, авторы которых пытались разобраться, какого черта ответы людей хуже случайных.

Наше внимание привлек один комментарий: «Держу пари, никто из прессы не прошел этот тест».

Нам понравилась эта идея, и мы попытались ее проверить, но организации, занимающиеся опросами общественного мнения, сказали нам, что получить доступ к группам журналистов невозможно. Их работодатели не позволяли им проходить тестирование. Неудивительно. Никто не любит, когда его компетентность подвергают сомнению, а серьезные новостные организации попали бы в неловкое положение, если бы выяснилось, что их журналисты знают не больше шимпанзе.

Когда что-то называют невозможным, у меня сразу возникает желание доказать, что на самом деле это не так. В тот год я собирался принять участие в двух медиаконференциях и взял с собой устройства для голосования. Двадцатиминутной лекции недостаточно, чтобы задать все вопросы, но на некоторые времени хватило. Вот результаты. Я также включил в таблицу результаты опроса, проведенного на конференции ведущих продюсеров документальных фильмов, в которой принимали участие сотрудники BBC, PBS, National Geographic, Discovery и других каналов.

Такое впечатление, что эти журналисты и кинематографисты знают не больше обывателей, то есть меньше шимпанзе.

Если все журналисты и документалисты знают примерно столько же – а у меня нет причин полагать, что уровень знаний других групп репортеров будет выше или что они лучше справятся с другими вопросами, – то их не в чем винить. Включая тревожную фортепианную музыку и рассказывая об ужасном неравенстве, «ответном ударе природы» и кризисе народонаселения, журналисты и документалисты не лгут нам – они не вводят нас в заблуждение намеренно. У них нет дурных намерений, поэтому винить их бесполезно. Дело в том, что большинство журналистов и документалистов, рассказывающих нам о мире, обманываются сами. Не стоит демонизировать журналистов: как и все остальные, они пребывают в плену мегазаблуждений.

Возможно, наша пресса свободна и профессиональна. Возможно, журналисты стремятся докопаться до правды. Однако независимость прессы не гарантирует ее репрезентативности: даже если каждая статья абсолютно правдива, у нас все равно может сформироваться неверная картина мира, поскольку мы узнаем только о том, о чем рассказывают нам журналисты. Пресса не может быть непредвзятой – этого не стоит и ожидать.

Результаты опроса журналистов удручают. Их провал в ходе тестирования эквивалентен авиакатастрофе. Однако винить журналистов не лучше, чем винить сонного пилота. Вместо того чтобы разбрасываться обвинениями, нам следует понять, почему у журналистов искаженные представления о мире (ответ: потому что журналисты тоже люди, обладающие драматическими инстинктами) и какие системные факторы подталкивают их к созданию искаженных, чересчур драматичных новостей (часть ответа: они должны конкурировать за внимание потребителей, иначе они лишатся работы).

Поняв это, мы увидим, что требовать от прессы так или иначе измениться, чтобы давать нам более объективную картину реальности, по меньшей мере нерезонно. Не стоит ожидать от прессы объективности. Формировать фактологическую картину мира на основе прессы – все равно что использовать фотографии из отпуска в Берлине в качестве GPS-системы для навигации по городу.

Беженцы

В 2015 году 4000 беженцев утонули в Средиземном море при попытке перебраться в Европу на надувных лодках. Фотографии детских тел, выброшенных на курортные пляжи, ужасали людей и пробуждали сострадание. Какая трагедия! Живущие в комфорте четвертого уровня в Европе и других частях света люди гадали: как такое может случиться? Кого винить?

Вскоре мы все поняли. Злодеями в этой истории были жестокие и алчные контрабандисты, которые обманывали отчаявшиеся семьи, заставляя их платить огромные деньги – более 1000 евро с человека – за места в надувных лодках, везущих их на верную смерть. Мы перестали думать и стали успокаивать себя, представляя европейские спасательные суда, поднимающие людей из воды.

Но почему беженцы не прибывали в Европу на комфортабельных самолетах и паромах, а добирались по суше до Ливии или Турции, а затем рисковали жизнью, пытаясь пересечь море на ненадежных резиновых плотах? Если уж на то пошло, все государства – члены ЕС подписали Женевскую конвенцию, а потому беженцы из раздираемой войной Сирии имели право просить убежища на территории любого из этих государств. Я задавал этот вопрос журналистам, друзьям и людям, ответственным за прием беженцев, но даже самые мудрые и добрые из них давали мне очень странные ответы.

Может, билеты на самолет были им не по карману? Но мы знаем, что беженцы платили по 1000 евро за каждое место в резиновой лодке. Я вышел в интернет и нашел огромное количество авиабилетов из Турции в Швецию или из Ливии в Лондон. Многие из них стоили менее 50 евро. Может, они не могли добраться до аэропорта? Нет. Многие из них находились на территории Турции или Ливана, а потому могли добраться до аэропорта без труда. Билеты были в свободной продаже и стоили не слишком дорого. Однако на стойке регистрации беженцев останавливали сотрудники авиакомпании, которые не позволяли им садиться в самолет. Почему? Потому что директива Европейского совета от 2001 года предписывает государствам-членам бороться с нелегальной иммиграцией. Согласно этой директиве, любая авиакомпания или паромная компания, привозящая в Европу человека без соответствующих документов, обязана оплатить расходы по возвращению этого человека на родину. Само собой, в директиве также говорится, что это относится только к нелегальным иммигрантам, а не к беженцам, которые хотят приехать в Европу и воспользоваться правом запросить убежище, гарантированным Женевской конвенцией. Однако эта оговорка не имеет смысла. Разве может человек, работающий на стойке регистрации в аэропорту, за 45 секунд определить, признавать ли человека беженцем по Женевской конвенции, когда в посольстве на это уходит как минимум восемь месяцев? Конечно, нет. Это невозможно. Поэтому действие резонной, казалось бы, директивы приводит к тому, что коммерческие авиалинии не пускают на борт людей без визы. Получить же визу почти нереально, поскольку европейские посольства в Турции и Ливии не успевают обрабатывать заявки. В результате беженцы из Сирии, теоретически имеющие право на въезд в Европу по Женевской конвенции, на практике не могут путешествовать по воздуху, а потому вынуждены путешествовать по воде.

Почему же в таком случае они плывут на таких ужасных лодках? В этом тоже виновата политика Евросоюза, поскольку лодки надлежит конфисковать по прибытии. Получается, что каждую лодку можно использовать лишь один раз. Даже если бы контрабандисты хотели этого, они не имеют возможности отправлять беженцев на безопасных судах, таких как рыбацкие лодки, на которых в 1943 году 7220 еврейских беженцев за несколько дней перебрались из Дании в Швецию.

Европейские правительства заявляют о соблюдении условий Женевской конвенции, дающей беженцам из зон конфликтов право просить убежища и получать его. Однако на практике миграционная политика европейских государств превращает эти заявления в фарс, создавая транспортный рынок, на котором орудуют контрабандисты. Это не секрет, но люди с заблокированным мышлением этого не видят.

Мы инстинктивно ищем виноватых, но редко смотрим в зеркало. Думаю, умные и добрые люди нечасто приходят к ужасному, душераздирающему выводу о том, что к гибели беженцев приводит наша собственная миграционная политика.

Иностранцы

Помните упомянутого в главе 5 индийского чиновника, который упорно отрицал, что это Индия и Китай виновны в изменении климата? Я рассказал эту историю, чтобы доказать важность использования подушевых показателей, но она также служит иллюстрацией стремления людей искать виноватых, вместо того чтобы смотреть на систему целиком.

Считается, что в изменении климата следует винить Индию, Китай и другие страны, переходящие на более высокие уровни доходов, а для решения этой проблемы население соответствующих стран должно жить беднее, чем сейчас. Как ни странно, эта идея получила огромное распространение на Западе. Помню, на лекции о глобальных тенденциях, которую я читал в Техническом университете в Ванкувере, смелая студентка с отчаянием в голосе сказала:

– Они не могут жить, как мы. Мы не можем позволить им продолжать развитие. Их выбросы убьют планету.

Меня поражает, насколько часто я слышу подобные высказывания от жителей западных стран: такое впечатление, что они держат в руках пульты дистанционного управления, с помощью которых, нажимая нужные кнопки, могут вершить судьбы миллиардов людей в других частях света. Оглядев аудиторию, я заметил, что другие студенты не реагируют на ее слова. Они были с ней согласны.

Большая часть углекислого газа, накопившегося в атмосфере, была выброшена за последние 50 лет странами, находящимися сегодня на четвертом уровне. Подушевые выбросы в Канаде до сих пор в два раза выше, чем в Китае, и в восемь раз выше, чем в Индии. Знаете ли вы, сколько ископаемого топлива, сжигаемого каждый год, сжигается богатейшим миллиардом? Более половины. Второй по достатку миллиард сжигает половину оставшегося топлива – и так далее. Беднейший миллиард сжигает всего один процент ископаемого топлива.

Чтобы беднейший миллиард перешел с первого на второй уровень, понадобится как минимум два десятилетия, и при этом доля их выбросов возрастет примерно на два процента. Еще через несколько десятков лет эти люди перейдут со второго уровня на третий, а затем и на четвертый.

В таких обстоятельствах весьма показательно, что мы, жители западных стран, с легкостью перекладываем свою ответственность на других. Мы говорим, что «они» не могут жить, как мы. Правильнее было бы сказать: «Мы не можем жить, как мы».

ЗАМОРСКАЯ БОЛЕЗНЬ

Крупнейший орган тела – кожа. До появления современных медикаментов одним из тяжелейших заболеваний кожи оставался сифилис, который начинался с появления болезненных фурункулов и проедал кожу до костей, обнажая скелет. В разных местах микроб, вызывающий это жуткое зрелище и невыносимую боль, называли по-разному. В России его называли польской болезнью. В Польше – немецкой болезнью, в Германии – французской, а во Франции – итальянской. Итальянцы утверждали, что болезнь все же французская.

Инстинкт искать козла отпущения так силен, что невозможно представить шведов, называющих язвы шведской болезнью, или русских, называющих их русской болезнью. Так устроен человек. Мы всегда ищем виноватых, а если к нам приехал единственный иностранец, страдающий от болезни, мы тут же обвиним в ней всю страну. И не надо ничего расследовать.

Обвинения и похвала

Инстинкт обвинения заставляет нас наделять людей большим влиянием, чем они заслуживают, неважно – хорошо это или плохо. Особенно часто заявляют, что они влиятельнее, чем на самом деле, политики и директора.

Сильные лидеры?

Например, невероятно влиятелен был Мао, действия которого имели последствия для целого миллиарда человек. Однако его печально знаменитая политика «одной семье – один ребенок» повлияла на уровень рождаемости не так сильно, как принято полагать.

Чаще всего, когда я упоминаю низкую рождаемость в Азии, мне отвечают: «Должно быть, это из-за введенного Мао правила об одном ребенке в семье». Однако резкий спад с шести до трех детей на женщину случился в десятилетие, предшествующее введению политики «одной семье – один ребенок». За 36 лет действия этой политики за год ни разу не рождалось менее 1,5 ребенка на женщину, хотя в ряде стран, где политика не вводилась, например на Украине, в Таиланде и Южной Корее, показатель упал гораздо ниже. В Гонконге, где также не действовала политика Мао, он снизился до менее чем одного ребенка на женщину. Все это свидетельствует о том, что важны были и другие факторы, помимо решительного приказа влиятельного человека: я перечислил их, объясняя, почему женщины решают заводить детей.

Папе римскому также приписывается огромное влияние на половое поведение миллиарда католиков по всему миру. Однако, несмотря на однозначный запрет на использование контрацепции, подтвержденный несколькими сменявшими друг друга папами, статистика показывает, что в католических странах контрацептивами пользуется 60 процентов населения, а в остальном мире – 58 процентов. Иными словами, цифры не отличаются. Папа – один из самых влиятельных духовных лидеров мира, но складывается впечатление, что даже лидеры, обладающие огромным политическим влиянием или духовной властью, не могут контролировать происходящее в спальнях.

С абортами дело обстоит иначе. Политика Мао сильно повлияла на их число. Она привела к неизвестному количеству вынужденных абортов и стерилизаций. Сегодня женщины и девочки во всем мире по-прежнему страдают от религиозного осуждения абортов. Когда аборты запрещают, они не прекращаются, но становятся более опасными, что повышает риск летального исхода для женщин.

ЗА ДВЕРЬЮ СЕСТРЫ ЛИНДЫ

В беднейших деревнях Африки многие базовые медицинские услуги по-прежнему оказывают монахини. Некоторые из этих умных, трудолюбивых и прагматичных женщин стали моими ближайшими коллегами.

Сестра Линда, с которой я работал в Танзании, была истовой католичкой, одевалась во все черное и молилась три раза в день. Дверь в ее кабинет всегда была открыта – она закрывала ее только во время медицинских приемов, – и на внешней стороне этой двери висел глянцевый плакат с папой римским, который видел каждый, кто заглядывал внутрь. Однажды я зашел к ней в кабинет, и мы заговорили на деликатную тему. Сестра Линда встала и закрыла дверь. Я впервые увидел, что на внутренней стороне этой двери висит другой плакат, а к нему приколоты сотни пакетиков с презервативами. Обернувшись, сестра Линда заметила мое удивление и улыбнулась – она часто улыбалась, когда развенчивались мои бесконечные стереотипы о женщинах вроде нее.

– Без них семьям не избежать СПИДа и появления детей, – просто сказала она.

И продолжила наш разговор.

Другие подозреваемые

Выше я сказал, что при неблагоприятном развитии ситуации недостаточно найти виноватого – нужно проанализировать всю систему. Нам также следует хвалить два типа систем, когда все идет хорошо. Невидимые двигатели успеха, как правило, прозаичны и скучны в сравнении с великими влиятельными лидерами. Тем не менее я хочу отметить невоспетых героев глобального развития – институты и технологии.

Институты

Социальное и экономическое развитие задерживается лишь в нескольких странах, где у власти стоят исключительно деструктивные люди и где полыхают конфликты. Во всем остальном мире наблюдается прогресс, даже если президенты совершенно некомпетентны. Возникает вопрос, важна ли вообще фигура лидера? Вероятно, нет. Важен народ – то большинство, которое строит общество.

Иногда по утрам я открываю кран, чтобы умыться, и молча благодарю сантехников за то, что они сотворили чудо водоснабжения. В таком настроении я вспоминаю все, за что должен благодарить чиновников, медсестер, учителей, юристов, полицейских, пожарных, электриков, бухгалтеров и администраторов. Эти люди строят общество. Они незаметно трудятся в сфере взаимосвязанных услуг, оказываемых общественными институтами. Именно этим людям стоит говорить спасибо, когда все идет хорошо.

В 2014 году я отправился в Либерию помочь в борьбе с Эболой, потому что опасался, что болезнь унесет миллиард жизней, если позволить ей распространиться по земному шару, и тем самым причинит больше вреда, чем любая другая пандемия в мировой истории. В борьбе со смертельным вирусом Эболы победил не один герой и даже не героическая организация вроде «Врачей без границ» или ЮНИСЕФ. В ней без всякой помпы победили чиновники и местные медики, которые разрабатывали кампании, за несколько дней менявшие древние погребальные практики, рисковали жизнью, чтобы ухаживать за умирающими пациентами, и выполняли неудобную, опасную и деликатную работу по изоляции всех людей, вступавших в контакт с заболевшими. Отважные и терпеливые слуги хорошо работающего общества почти не упоминались в новостях, но стали истинными спасителями мира.

Технологии

Промышленный переворот спас миллиарды жизней не потому, что дал миру лучших лидеров, а потому, что помог наладить производство таких продуктов, как химический стиральный порошок, который можно использовать в автоматических стиральных машинах.

Я впервые увидел, как мама загружает стиральную машину, когда мне было четыре года. Для мамы это был великий день – они с отцом несколько лет копили деньги на ее покупку. Еще больше радовалась бабушка, которую пригласили на первую машинную стирку. Она всю жизнь грела воду на печке и стирала руками. Теперь эту работу у нее на глазах выполняло электричество. Бабушка была в таком восторге, что принесла стул и наблюдала за стиральной машиной, пока не закончился цикл стирки. Для нее машина была чудом.

Она была чудом и для нас с мамой. Это была волшебная машина, ведь в тот самый день мама сказала мне:

– Ну вот, Ханс, мы загрузили машину. Теперь она будет трудиться, а мы пойдем в библиотеку.

Пока машина стирала, мы могли читать. Спасибо индустриализации, металлургическим комбинатам, электростанциям и химической промышленности за то, что дали нам время читать книги.

Сегодня два миллиарда людей могут позволить себе пользоваться стиральной машиной, что дает матерям время читать книги – ведь стиркой почти всегда занимаются матери.

Вопрос 12

Сколько человек в мире имеют доступ к электричеству?

А. 20 процентов

Б. 50 процентов

В. 80 процентов

Электричество – одна из основных потребностей человека, и подавляющее большинство людей – почти все на втором, третьем и четвертом уровнях – уже имеет к нему доступ. И все же правильно на этот вопрос отвечает лишь каждый четвертый. (Полную разбивку по странам можно найти в приложении.) Верный ответ, как всегда, самый позитивный: 80 процентов людей имеет доступ к электричеству. Электричество работает с перебоями, часто случаются аварии, но мир идет ко всеобщей электрификации. Доступ к электричеству получает все больше семей. Все больше домов подключается к электросети.

Давайте поймем, о чем мечтают пять миллиардов людей, по-прежнему стирающих вручную. Они готовы пойти на все, лишь бы только получить доступ к новым благам. Не стоит ожидать, что они по доброй воле замедлят экономический рост своих стран. Они не меньше вашего хотят стиральные машины, электрическое освещение, приличную канализацию, холодильники для хранения еды, очки для коррекции зрения, инсулин для лечения диабета и транспорт, чтобы ездить в отпуск целыми семьями.

Если вы не готовы отказаться от всего этого и стирать руками джинсы и постельное белье, разве можно ожидать такой жертвы от них? Чтобы спасти планету от огромных рисков изменения климата, нам нужно не искать виноватых, перекладывая на них ответственность за проблемы, а разрабатывать выполнимый план. Нам следует направить свою энергию на создание технологий, которые позволят 11 миллиардам людей вести достойную жизнь. Такую жизнь, которую мы ведем на четвертом уровне, но с использованием более умных решений.

Кого винить?

Как ни печально, болезни бедняков исследуются мало, но винить за это следует не руководителей фармацевтических компаний, не советы директоров и не акционеров. Какой смысл обвинять их?

Не стоит также винить прессу за ложь (в основном журналисты не лгут) или искажение картины мира (журналисты действительно искажают картину мира, но, как правило, не специально). Не вините экспертов за чрезмерное внимание к сферам своих интересов и искажение фактов (порой они и правда искажают факты, но часто с благими намерениями). Старайтесь вообще ни за что не винить ни отдельных людей, ни группы. Находя виновного, мы перестаем думать, а на самом деле обычно все гораздо сложнее. Причин почти всегда много – работает целая система. Если вы действительно хотите изменить мир, вам нужно разобраться, как он устроен, и воздержаться от обвинений.