БЛАГОДАРНОСТИ

Мне всегда потрясающе везло с учителями, и я благодарен всем и каждому, кто когда-нибудь чему-нибудь меня учил. Но нескольких людей мне бы хотелось упомянуть отдельно.

Первыми хотелось бы вспомнить моих школьных учителей из питерского лицея №214 — Татьяну Викторовну Селеннову и Татьяну Васильевну Мартынову. Биология у нас была на университетском уровне, и успеть за Татьяной Викторовной было поначалу очень тяжело. Но ее все равно все обожали. Стильная, молодая и острая на язык, Татьяна Викторовна была совершенно не похожа на обычную школьную учительницу, но читала лекции такой космической для десятиклассников сложности, что относились к ней как к седовласому профессору, с почтительным подобострастием. До лицея биология ассоциировалась у меня с чем-то убогим и пыльным, а Татьяна Викторовна показала мне, что молекула крахмала, например, — это круто, а вирусная частица — вообще отпад. Татьяна Васильевна, наш классный руководитель и учитель по русскому и литературе, оказала на меня не меньшее влияние. Обе ТВ неразрывно связаны в моем сознании — союз биологии с языком и литературой мне всегда казался естественным.

По-настоящему мое мировоззрение сформировал биолого-почвенный факультет СПбГУ. Когда я там учился, меня ужасно раздражало, что нужно слушать пять разных ботаник и прочую эволюционную белиберду, до которой мне в то время не было никакого дела. Только спустя несколько лет я понял все преимущества такой относительно жесткой системы образования, при которой у студентов почти нет выбора, какие предметы слушать. Задачей биофака было не просто дать нам навыки для работы биологом в той или иной специальности, а сформировать у нас единое, цельное представление о природе, которое затем, в дальнейшем, было бы применимо в частных, специализированных случаях. То есть сначала нужно узнать все, а потом уже можно знать малое. На Западе ученых готовят не так: там на биологическом факультете никто не пытается сделать из тебя натурфилософа, зато гораздо больше времени уделяется практическим аспектам профессии биолога. Последний подход эффективнее, но я все-таки благодарен за первый.

Особо хочу отметить несколько преподавателей. Все они оказали на меня огромное влияние, и я до сих пор помню наизусть куски из их лекций. Генетик Олег Николаевич Тиходеев заразил нас страстью к взаимоотношениям гена с мозгом и к тайнам эволюционного прошлого. Зоолог Андрей Игоревич Гранович — философским подходом к мельчайшим деталям строения всевозможных червей, которых он с неестественной скоростью чертил на доске набором из доброго десятка разноцветных мелков. Я и с двумя-то мелками еле управляюсь, когда объясняю сортировку хромосом в половом размножении. Особо отличала Грановича техника цветного заполнения фигур на доске боковым движением мелка — мы называли это "табáнить". Ботаников — Максима Павловича Баранова и Галину Михайловну Борисовскую — я навсегда запомню за их вдохновенные имитации растительных органов ("Я — почка"). Физика Валентина Ивановича Короткова иначе как великим профессором мне не назвать. В своих громогласных декламациях уравнения Шрёдингера и шарадах про демона Максвелла он открывал нам такие грани Вселенной, какие, наверное, открывали своей пастве только древние шаманы. То же самое можно сказать о Наталье Владимировне Чежиной, преподававшей нам на первом курсе неорганическую химию под темными сводами Большой химической аудитории на Среднем проспекте. Профессор энтомологии Никита Юлиевич Клюге учил нас науке о насекомых на реке Свири, где мы проходили летний студенческий практикум и полтора месяца сидели в лесу. Этот недолгий, но интенсивный курс изменил мой взгляд на природу под ногами, а сам Клюге с его элегантной бородой в теплом свете бинокулярных микроскопов запомнился мне как какой-то волшебный старец из Хогвартса. Не меньшее влияние на меня произвела практика на Белом море, где мы под руководством Дмитрия Алексеевича Аристова вытаскивали из морских глубин всевозможных причудливых животных, а потом часами пялились на них в микроскопы и безуспешно пытались нарисовать. От Георгия Георгиевича Вольского я впервые услышал про аплизию, свой нынешний модельный объект, а его лекции по биоэнергетике сформировали все мое представление о метаболизме. Профессор иммунологии Александр Витальевич Полевщиков читал лекции, будто оратор, взывающий к толпе, с вызовом и страстью, граничащими с агрессией: в его устах воспаление, вызванное занозой, превращалось в остросюжетный боевик. В профессиональном смысле самые ценные знания мне дали лекции по клеточной биологии Алексея Владимировича Баскакова, в которых молекулы и даже сайты фосфорилирования оживали, как персонажи странного мультфильма. Многие мультяшные персонажи этой книги, вроде оленя с подбитым глазом, дебютировали на полях конспектов по его лекциям. (Я знаю, что олень больше похож на лося, но так уж сложилась его эволюционная судьба.)

Не менее благодарен я и своим англоязычным учителям. Мой научный руководитель в Оксфорде, маленький, крепкий, гордый англичанин Терри Баттерс, напоминал чем-то Уинстона Черчилля, чем-то Винни Пуха. Он научил меня порядку и дисциплине научной работы, невзирая на невообразимые количества английского эля, выпиваемого нашей лабораторией на еженедельной основе. И все-таки главное, что Терри для меня сделал, заключается в том, что в его лаборатории я познакомился с Кейти, своей будущей женой. Фреду Голдбергу, моему руководителю в Гарварде, я благодарен за интеллектуальную интенсивность — нигде мне не приходилось так работать головой, как у него в лаборатории. Тому Карю, царю аплизий и моему нынешнему начальнику в Нью-Йоркском университете, я благодарен за свободу быть самим собой: задавать странные вопросы и двигаться туда, куда они меня поведут.

Однажды, работая в Бостоне, я вернулся на родину обновить американскую визу и застрял там на два месяца. В первый же день этого вынужденного отпуска я списался со своей старой подругой и бывшей однокурсницей, звездой научной журналистики Асей Казанцевой, с которой мы работали над ее книгой "Кто бы мог подумать" — я рисовал ей картинки. Я с давних времен спорадически вел биологический блог, и Ася предложила мне занять свободное время публикацией чего-нибудь научно-популярного. Она свела меня с Таней Коэн, в то время главным редактором великого журнала "Метрополь" (в нынешней реинкарнации — "Нож"). В результате за последующие несколько лет я написал сотни научно- популярных статей — не только в "Метрополь" и "Нож", но и в кучу других мест — от РИА "Новости" до "Афиши". Я благодарен всем, кто меня читал и публиковал, но прежде всего именно Асёне и Тане, без которых я бы и не подумал написать нечто подобное этой книге. Они научили меня писать так, чтобы люди понимали — а это, в свою очередь, научило меня таким образом думать.

Я благодарен и остальным своим друзьям, в беседах и разговорах с которыми формировалось мое представление о реальности. Я позаимствовал огромное количество идей у своих ближайших друзей Йохи Колудара и Миши Костылева, каждый из которых оказал на меня влияние, не поддающееся измерению. Это с ними я наблюдал за родами морской черепахи в Юкатане.

Многие темы в этой книге были разработаны, опробованы и отточены в моих лекциях на либеральном факультете Нью-Йоркского университета, где я читаю курс Life Science ("Биологические науки"). Книга и курс лекций какое-то время существовали в симбиотических отношениях — идеи мигрировали в обе стороны, и в результате и книга, и курс стали богаче материалом и сильнее аргументацией. Я хочу поблагодарить своих студентов, подопытных в моих далеко не всегда удачных экспериментах по объяснению всей биологии за один семестр.

Отдельное спасибо всему коллективу издательства "Альпина нон-фикшн", работавшему над этой книгой. Первое, с чем сталкивается человек, вставший на путь серьезной науки, — это эмоциональная мясорубка рецензируемой литературы: редакторам и рецензентам научных журналов совершенно безразлично, сколько усилий потратил ученый на представленное к публикации исследование. По сравнению с этим безжалостно обезличенным подходом к интеллектуальному труду, типичным для науки, работать с коллегами из "Альпины нон-фикшн", бережно взвешивающими каждое слово в этой книге, было одно удовольствие. Сергею Ястребову, моему научному редактору, дополнительная благодарность за бескомпромиссную вдумчивость и за то, что спас меня от нескольких откровенных ляпов.

Как честное млекопитающее, всем хорошим в своей жизни я обязан прежде всего своей семье. Без нее я был бы другим человеком, а книга была бы совершенно иной, а скорее всего, ее вообще бы не было. Спасибо родителям за счастливое детство, а в общем, и взрослость. Я благодарен маме за страсть к пониманию всего, что попадется на глаза, папе — за любовь к языку и чистоте формулировки, бабушке — за хулиганские наклонности, жене — за чувство ответственности перед будущими поколениями. Ну и за то, что прощала мне бесконечные угробленные выходные, стеклянные глаза, сотни тысяч знаков на непонятном ей языке. Вместо скандалов я почему-то всегда получал еду, а иногда и банку пива. Ради такого стоит жить.

Нью-Йорк, 2019