Утро вечера мудренее

Джессика Уотсон бродила из комнаты в комнату, то протирая пыль, которой не было, то одергивая занавеску, висевшую идеально. Она пыталась найти себе хоть какое-то занятие, наматывая десятый или сотый круг по дому.

Наконец прозвучал звонок, который означал, что парализованного отца пора переворачивать на другой бок. Джессика вошла в спальню, превращенную силой денег в суперсовременный медицинский отсек. Отец лежал неподвижно на правом боку. Согласно графику, чтобы не образовывались пролежни, его следовало перевернуть на спину. Джессика сделала это быстро, даже слишком быстро. Затем с минуту вглядывалась в схему расположения головы, рук и ног, которую очертил компьютер, в надежде, что необходимо что-то поправить, но нет, все было идеально.

Те трое суток, что Джессика находилась в Вашингтоне, в родительском доме, все медицинские процедуры она выполняла самостоятельно. Роботы-санитары пребывали в спящем режиме, запрограммированные на включение только во время экстренных ситуаций, однако подобных ситуаций не случалось.

Возня с капельницами, мазями, салфетками, памперсами доставляла какое-то странное удовольствие. Джессика с детства росла брезгливой. Скажи ей кто-нибудь год тому назад, что она самостоятельно и по своей воле будет менять памперсы взрослому мужчине – ни за что бы в это не поверила.

«Сначала родители меняют нам памперс, затем мы им», – вспомнилась шутка Бонадвентура, когда тот улетал в Россию.

Джессика уже не скрывала ни от себя, ни от окружающих, что скучает по Бонадвентуру. Вчера вечером даже рассказала о нем отцу. Наверняка со стороны подобное выглядело нелепо и смешно, ведь тот ничего не слышал. Паралич Чарльза Уотсона был глубок и вечен – так утверждали врачи, ссылаясь на аналогичные случаи и безжалостную статистику. И только Бонадвентур Петров верил в чудо вместе с Джессикой. Он вселял в нее веру, надежду… любовь…

Подумав об этом, Джессика покраснела. Ей было стыдно, что мысли о любви пришли в голову именно здесь, возле неподвижного тела отца.

Джессика быстро вышла из комнаты, чтобы снова отправиться на поиски несуществующей пыли и неровно висящих занавесок.

«Ну когда же, наконец, он приедет? Обещал заглянуть сразу после встречи с президентом».

Одна из штор опять висела не идеально.

«Все-таки замечательный у нас президент, самый лучший в мире, – думала Джессика, поправляя штору. – Как здорово, что он решил так вовремя принять у себя Бонадвентура».

По лицу Джессики пробежал румянец. Она вспомнила, как решилась утром послать Бонадвентуру откровенное, как ей казалось, сообщение:

«Я в Вашингтоне. Жду в гости. Вот мой адрес…»

«Можно ли воспользоваться самолетом, чтобы слетать на Сицилию?» – пришло вместо ответа.

«Конечно можно», – вынуждена была написать Джессика.

После этого в голове периодически гремела канонада ревности. Джессика то и дело представляла картину того, как Бонадвентур плещется в теплом Тирренском море вместе с этой сексуальной штучкой Моникой.

Ревность чуть затихала, когда Джессика оказывалась в кабинете отца. Там над его рабочим столом висела фотография, завораживающая и пугающая одновременно. Фотография была сделана на Сицилии и считалась знаковым снимком, по символизму сравнимым с известной картиной «Последний день Помпеи».

На фотографии запечатлен пляж Монделло примерно через час после окончания битвы киборгов и людей. Повсюду тысячи, а возможно и миллионы, апельсинов. Их точное количество зачем-то постоянно пытаются сосчитать, споры о том не утихают много лет. Число же мертвых тел, лежащих там, никто не пересчитывал, их точное количество всем известно – ровно двести восемь.

Оранжевые комбинезоны, апельсины, желтый песок, морская лазурь, кровь – неожиданно-яркая цветовая гамма стала символом поражения человека в соперничестве с машинами. Футуристы всегда рисовали иные, более мрачные тона. К подобной же феерии красок никто не был готов. Даже название для фотографии придумалось не сразу. Примерно через неделю кто-то в интернете грустно пошутил на тему «Сицилийских апельсинов», и название как-то прижилось.

Джессика недолюбливала фотографию, неоднократно просила отца убрать ее из кабинета. Отец же все время отшучивался, говорил, что для бизнесмена, инвестирующего в искусственный интеллект, это не роскошь, а производственная необходимость. Еще он в шутку называл фотографию лучшим инструктажем человечества по технике безопасности.

В последнее время отношение Джессики изменилось. Из абстрактного символа фотография превратилась в нечто иное. Это случилось после того, как в доме появился оранжевый комбинезон, привезенный из Хьюстона. Из той самой лаборатории, где Бонадвентур с коллегами на деньги ее отца изобретал наилучшие способы уничтожения роботов.

Сперва Джессику заинтриговали нашивки. На левой стороне комбинезона была вышита эмблема «Кибердайн системс», на правой – «Уотсон Индастриз».

Изучив фотографию сначала с помощью папиного бинокля, затем пропустив ее через электронный увеличитель, Джессика сделала открытие. Комбинезоны, в которые были одеты убитые на пляже Монделло, и тот комбинезон, что висит в кабинете отца, абсолютно одинаковы.

С тех пор в голове Джессики роился улей вопросов и версий, которыми она собиралась поделиться с Бонадвентуром. А тот подло бросил ее одну, уехав развлекаться с Моникой на Сицилию.

Впрочем, мысль о развлечениях на Сицилии с каждым часом казалась все менее правдоподобной. Разум подсказывал, что Бонадвентур полетел по важному делу. Однако на всякий случай Джессика позвонила диспетчеру, а тот выяснил у пилотов количество пассажиров на борту. Никого, кроме Бонадвентура, там не оказалось. И, вообще, самолет уже приземлялся в Вашингтоне.

«Встреча с президентом в шесть, значит здесь он может появиться где-то через час», – мечтала Джессика, проходя мимо своей спальни. Зайдя в нее, она поправила несколько складок на кровати и мысленно представила, как вместе с Бонадвентуром просыпается здесь утром. Затем начала было представлять и все то, что должно предшествовать совместному пробуждению утром, но огромным усилием воли прогнала сексуальные фантазии прочь.

«Влюбилась как дурочка, нашла время, – ругала себя Джессика, вновь отправляясь в обход. – Отец вот-вот умрет. Разве можно сейчас думать о чем-то другом? Да еще влюбилась в самого знаменитого человека на Земле. Да он только пальцем поманит, и любая за ним побежит! А я кто такая? Стоп. А он кто такой? Чем это он так знаменит? Ну упомянут в каком-то дурацком сигнале – подумаешь! Кто он и кто я! Он какой-то компьютерщик, хакер! Ну а я – наследница огромной промышленной империи…»

Джессика осеклась на полмысли. Мелькнувшее в голове слово «наследница» ее вовсе не устраивало. Она не желала ничего наследовать, хотела вечно оставаться маленькой девочкой, у которой есть любящий папа.

Никаких империй! Для нее не было ничего лучше адвокатской практики по разводам. Ей нравилось выслушивать всех этих несчастных, которые когда-то обожали друг друга, а затем вдруг теряли совместный вкус к жизни. Как часто она помогала найти примирение, согласие, поворачивала время вспять, сохраняла семьи. Она по-настоящему гордилась своей миссией миротворца, и с годами «колеблющиеся семьи» стали ее основными клиентами.

Джессика вдруг остановилась в одной из комнат и схватила лежащую на стуле щетку-сметку. Мысли о юриспруденции вновь разожгли костер ревности. Красавица Моника снова промелькнула словно молния, пролетела словно фурия, проползла словно змея.

«Моника Литтенмайер – блестящий юрист и стандарт красоты, а ты – лишь жалкая подделка» – так звучал мысленный приговор.

Уже несколько дней ревность была главной ее спутницей. Джессика словно откупорила спрятанную когда-то бутылку с крепким напитком, пьянея от каждой капли.

Однажды ревность ее вот так же сжигала. Когда отец бросил маму и ушел к другой, к молодой, красивой, к той, что промелькнула словно молния, пролетела словно фурия, проползла словно змея. Спустя пять лет стало подарком судьбы, когда разлучница, промотав треть состояния, вдруг скончалась от передозировки наркотиков, сгинула в полутемном наркопритоне.

«Чем-то они с этой Моникой похожи, – вынесла резюме Джессика. – Внешность как с рекламной картинки. Фигура какая-то уж слишком правильная, все пропорционально, все идеально, словно у робота…»

Джессика замерла, пару секунд простояла неподвижно, а затем бросила на пол щетку и побежала в кабинет отца, к компьютеру.

Включив монитор, набрала в поисковике:

«Моника Литтенмайер».

Высыпало немало ссылок, в основном на тему того, как сильна ее адвокатская контора, как здорово те представляли интересы Бонадвентура Петрова. Попалось и с десяток сплетен насчет ее романа с Петровым, но при всем при этом в интернете не нашлось ни одной фотографии Моники.

– Как такое может быть? – вслух удивилась Джессика.

Она прекрасно помнила, как один из знакомых отца – лучший в мире разработчик боевых машин – рассказывал о том, что в современном мире скрыться от камер невозможно. Уличные камеры, камеры-дроны, спутники слежения – от всех этих невидимых глаз не ускользнуть. Оставаться незаметными способна ограниченная серия военных киборгов, сделанных из каких-то особых материалов.

– Моника – робот! – усмехнулась Джессика. – Бред!

Джессика невольно взглянула на оранжевую фотографию, висевшую над столом отца, и тут же вспомнила находившегося в услужении у генерала Скотта киборга Гарри.

– А может, и не бред!..

Джессика поднялась из кресла, отыскала брошенную щетку и не спеша продолжила свой путь к чистоте и порядку в доме. Теперь ей все казалось слишком чистым, заправленным и опрятным.

В совершенно растрепанных чувствах Джессика оказалась возле спальни отца, дверь в которую была открыта. Причем открыта как-то неправильно. Джессика точно помнила, что держала ее приоткрытой на две трети, а сейчас створка была распахнута настежь.

«Ветер», – решила она.

Думать о подобных глупостях было некогда. Скоро должен прозвучать сигнал о том, что больного пора переворачивать на другой бок. Да и памперс поменять тоже бы не помешало.

Вместо сигнала раздался звонок в дверь.

«Неужели Бонадвентур? Быстро же он от президента…»

Джессика замешкалась: идти сначала к отцу или…

– Джессика, родная, открой, пожалуйста! – услышала она вдруг голос папы.

– Да, конечно, – ответила дочь и побежала к входным дверям.

На полпути Джессика остановилась, оцепенев.

– Отец?

– Да, родная…

– Папа, это ты?

– Ну а кто же? Роботы почему-то совсем не реагируют на мой голос. А мне что-то нездоровится, ноги плохо слушаются, сам до двери вряд ли дойду.

Джессика обернулась на голос и увидела его.

– Возможно, пришел нотариус, открой, пожалуйста…

Это все, что успела услышать Джессика, прежде чем рухнуть в обморок.

– Роботы оказались слишком далеко и не успели, – говорил чей-то голос. – Вон какая шишка на голове.

– Те, что в моей комнате, вообще ни на что не реагируют. Что за кибер-забастовка?

– Скорее всего, Джессика их отключила. Она говорила, что решила ухаживать за вами сама.

– Ухаживать? Смеетесь? Зачем за мной ухаживать? А вы, вообще, кто?

– Бонадвентур, друг Джессики. А вы, я так понял…

– Чарльз Уотсон, владелец дома.

– Приятно познакомиться.

– Приятно познакомиться.

Джессика слышала голоса и чувствовала какой-то резкий запах.

– Достаточно нашатыря, кажется, она приходит в себя.

Джессика чуть приподняла голову и поняла, что лежит на диване в гостиной, рядом Бонадвентур и отец. Да, да – отец, живой и здоровый.

Джессика вновь закрыла глаза. Нужно было проверить – сон это или явь. Она подняла веки, потом снова опустила. И так раз пять или шесть.

– Джессика, что с тобой? – впервые перейдя на «ты», спросил Бонадвентур.

– Проверяет, спит или не спит, – пояснил ее отец. – С детства так делает. Сейчас окончательно проснется и засмеется.

Не открывая глаз, Джессика заплакала.

– Не волнуйся, родная, сейчас я позвоню доктору, с тобой все будет в порядке, – успокоил папа.

– Со мной, – сквозь всхлипывания произнесла Джессика. – Со мной…

Она вдруг поднялась с дивана и бросилась на шею отцу. Слезы из глаз текли ручьями. С минуту Джессика душила его в объятьях, а потом вдруг отпрянула и посмотрела на Бонадвентура.

– Это ты! – сказала она, так же впервые обращаясь на «ты» к Бонадвентуру. – Ты пришел, и он пришел. Он пришел, понимаешь, он вернулся. Ты спас его! Спасибо. Спасибо. Спасибо…

Теперь Джессика крепко обнимала Бонадвентура. В какой-то момент она поцеловала его страстным, соленым от слез поцелуем. Поцелуй продолжался так долго, что отец Джессики был вынужден вмешаться.

– Может, хватит? – сказал он. – Что, вообще, происходит? Объясните уже наконец.

Джессика и Бонадвентур разомкнули объятья и посмотрели на хозяина дома такими взглядами, что тот понял если не все, то самое важное. Понял, что в его доме произошло нечто необычное.

– Ну ладно, вы тут пообнимайтесь еще немного, – сказал смущенный отец. – А я пойду переоденусь и приведу себя в надлежащий вид. Когда вернусь, все мне подробно расскажете.

Когда он удалялся, из одежды на нем был один только памперс.

– Надо включить роботов, пусть помогут ему, – догадался Бонадвентур. – Да и вообще нельзя оставлять его одного.

– Да, да, – согласилась Джессика. – Код 22342. Включи ты. Меня что-то ноги совсем не держат.

– Это чудо!

– Да, похоже на чудо!

– Чудес не бывает! Всему есть объяснение.

Глава «Уотсон Индастриз» никак не мог согласиться с тем, что оказался здоров в результате чуда. Он уже дважды просканировал себя различными приборами, но не обнаружил никаких последствий инсульта, паралича или глубокой комы. Если бы не официальная история болезни, зарегистрированная в реестре медицинского ведомства США, он бы подумал, что его просто разыгрывают. Многочисленным статьям в интернете, которые отправили его на тот свет и задорно делили наследство, он не верил в принципе. Не слишком-то вызывал доверие и рассказ Джессики с Бонадвентуром, о том, как он долгое время находился на краю смерти.

– Временной сканер показал, что мое состояние ровно такое же, как за десять минут до инсульта, – сказал Чарльз Уотсон. – Кто-то просто отмотал назад время, остановив его на отметке «за десять минут до…»

– Роботы в подобных случаях говорят, что все необъяснимое следует трактовать как волю Создателя, – то ли в шутку, то ли всерьез сказал Бонадвентур.

– Бросьте, вы же ученый, – отмахнулся Уотсон. – Скорее всего, сам того не ведая, я стал участником какого-то эксперимента по управлению временем. Вокруг меня ж вьется масса ученых, один гениальней другого.

– Твой уровень эгоизма тоже на прежнем уровне, – пошутила Джессика, и вся троица засмеялась.

Джессика, ее отец и Бонадвентур сидели за обеденным столом в гостиной уже больше часа. На всякий случай меню состояло из супа, каши и воды, но, судя по самочувствию «воскресшего», вполне можно было заказать стейк, салаты и вино.

– Как же хочется мяса! – взмолился Уотсон.

– Нужно потерпеть, неизвестно, как отреагирует организм, – строго сказала дочь.

– Хорошо, хорошо, – сдался без боя отец.

Глава «Уотсон Индастриз» сидел во главе стола в оранжевом комбинезоне, на который его дочь то и дело бросала косые взгляды.

– Джессика, что? – не выдержал тот.

– Зачем ты надел комбинезон?

– Затем, что он висел прямо возле кровати, – развел руками отец. – Ничего другого у себя в спальне я не обнаружил. Ничего, кроме упаковки с памперсами. Но их, уж извини, я больше носить не собираюсь.

– Вся твоя одежда в гардеробной.

– Хорошо, когда в следующий раз очнусь после комы – схожу в гардеробную.

Все вновь улыбнулись.

– Кстати, как там в Белом доме, как президент? – спросил Уотсон.

– Президент поживает прекрасно. А вот у его жены проблемы. Мучается от резких перепадов давления. Это из-за аритмии сердца. Она готовится к пересадке. Мне показалось, что меня позвали именно из-за этого. В качестве талисмана, что ли…

– Им бы того чудотворца, что временем управляет.

– Для нее сдвигать время бессмысленно, недуг врожденный, – подчеркнул Бонадвентур. – Кстати, если в вашем случае это и вправду эксперимент по управлению временем, то мы имеем дело с интересным парадоксом, который хоронит под собою всю теорию относительности. Время-то было сдвинуто назад не в общей массе, а применительно к одному конкретному человеку.

– Да, экспериментатор крут! – согласился Уотсон. – Утер нос Эйнштейну.

– А на мой взгляд, это сделал Бонадвентур, – заявила Джессика. – Это же очевидно. Пришел, позвонил в звонок, и ты очнулся. Мне нравится именно такая версия.

– И как же он это сделал? – поинтересовался отец.

– Мне кажется, он сам не знает как. Просто сделал и все.

– Дар богов, что ли?

– Называй, как хочешь, может, и дар богов, – Джессика надула губы. – Мне все равно, как это называется. Главное, что ты здоров, мы сейчас лопаем кашу, шутим, смеемся, спорим. Этой реальности еще пару часов назад просто не существовало. И я так благодарна за это любому – будь то Бог, дьявол или сдвинувшийся ученый. Но мне все же приятней думать, что причина в человеке, знакомство с которым перевернуло всю мою жизнь.

Джессика положила свою руку на руку Бонадвентуру, еле сдержавшись, чтобы не заплакать. Пустить слезу были готовы и мужчины, уж слишком драматично все было сказано и сделано.

– Чувствую себя словно в рыцарском романе, – попытался пошутить Чарльз Уотсон. – А вы, кстати, давно знакомы?

– Мы познакомились месяц назад, но нам кажется, что знаем друг друга целую жизнь! – пытаясь шутливо подражать Джессике, произнес Бонадвентур.

Джессика тут же убрала руку и нахмурила брови.

– Я говорила искренне, – фыркнула она.

– Я тоже говорю искренне, – сказал Бонадвентур.

В этот момент глава «Уотсон Индастриз» хлопнул в ладоши и произнес:

– Ну ладно, про вас я все понял. Совет вам да любовь. Если нужно благословение, берите прямо сейчас. А то вдруг кто-то решит вернуть стрелку моего будильника на прежнее место.

Дочь изобразила гримасу грозной тучи.

– И не надо так морщить лобик, – возразил ее отец. – Юмор – единственное, что всегда выручает. Бонадвентур вон тоже к своей избранности и мессианству с юмором относится, чем, кстати, сразу приглянулся. А то знал я одного пророка-программиста – так тот корону себе отрастил размером с небоскреб. А Боно – молодец, шутит, стебется. В той ситуации, что вокруг него, без юмора вообще никак. Так что, если мое благословение вам нужно, – берите, благословляю, аминь, что там еще говорят?.. Ну а теперь давайте поговорим на тему: что дальше? Меня ведь, я так понимаю, боги, ученые, инопланетяне или кто-то еще не просто же так на ноги поставили. Поэтому давайте порассуждаем, с чего бы вдруг? На кой черт я понадобился? Не для пиара же в самом деле?

Бонадвентур и Джессика усмехнулись.

– А что, пиар получится еще тот. Представляете завтрашние заголовки: «Пророк спасает неизлечимо больного миллиардера» или «Петров оживил будущего тестя». Сенсация, настоящая информационная бомба. Только вот жизни спокойной после этого не ждите. Очереди ж на исцеление потянутся. Чудики со всего света будут просить вас дотронуться до них, избавить от болячек, излечить от болезней, вернуть молодость и красоту. Одно радует: акции «Уотсон Индастриз» точно вырастут.

– Ну раз ты заговорил о деньгах, то точно здоров, – усмехнулась Джессика. – Можно я тогда кое о чем спрошу, причем спрошу вас обоих.

Мужчины кивнули.

Джессика поднялась из-за стола, вышла из комнаты, а затем вернулась с той самой фотографией в руках. Положив фотографию на стол, Джессика спросила:

– Мне бы очень хотелось узнать правду о том, что произошло на Сицилии.

Отец Джессики тяжело вздохнул и опрокинул в рот стакан воды так, будто это был стакан виски.

– Там на Сицилии мы крепко облажались, – сказал он. – Не усмотрели за Джакомо, не уловили момент, когда тот тронулся умом, перестал быть ученым и стал изображать из себя Бога.

– Ты про Джакомо Фаталити? – спросила Джессика.

– Да, про него, – кивнул отец. – Джакомо был тогда нашим ведущим разработчиком. Работал дома у себя на Сицилии. Мы оборудовали ему суперсовременную лабораторию. Истратили в общем и целом под миллиард долларов, а он взял и свихнулся. Создал секту, перенастроил боевых киборгов, устроил кровавую бойню.

Отец Джессики несколько раз протер лицо руками, словно смывая с него пыль.

– Вы не представляете, сколько там было мошкары. На липкое и сладкое слетелось все, что только могло летать. Кругом были эти чертовы апельсины. С тех пор видеть их не могу.

Он отмахнулся от невидимой мошкары и продолжил:

– Мой вертолет приземлился неподалеку одним из первых. Пробраться в бухту удалось легко, по хорошо знакомым мне тропам. Я тогда плохо соображал, не понимал толком, зачем это делаю. Помнится, вышел к пляжу, думал, там куча военных, врачей, экспертов, а там никого. Только горы апельсинов, трупы, птицы и мошкара. Бывают такие моменты, когда никто не в силах взять на себя смелость и принять решение – что делать дальше? Говорить правду или не говорить, прятать трупы или почетно хоронить, скрывать последствия или предавать огласке… Я попал на пляж Монделло как раз в тот самый момент. Зачем-то полез на гору к полуразрушенному домику Джакомо, думал там его встретить, посмотреть в глаза. Какой дурак…

– Так это вы сделали фото? – догадался Бонадвентур.

– Да, я.

– А про цену победы? Про ракету вы в тот момент знали?

Джессика вздрогнула, а глава «Уотсон Индастриз» лишь печально покачал головой.

– Не знал, конечно. Меня в руководстве военной операцией не было. Разве можно было представить, что по такому райскому уголку шарахнут ядерной ракетой. Но…

Он подергал манжет своего комбинезона.

– Но какое-то звериное чутье подсказало – надо взять с собой такой комбинезон. Он ведь непростой, это комбинезон радиационной и химзащиты. Помнится, когда я приезжал в последний раз в логово Джакомо, все они там ходили в таких. Словно знали, что их ждет впереди. Я рассчитывал слиться со всеми. Почему-то казалось, что часть этих психов выжила. Странно, но я тогда почти поверил в их культ…

– Что за культ? – в один голос спросили и Джессика, и Бонадвентур.

– Да как вам сказать…

Чарльз Уотсон выпрямился в своем кресле и задумался. Было видно, что он никак не может решить: говорить ли правду.

Затем он, видимо, что-то для себя решил и, обратившись к дочери, попросил:

– Джессика, подай, пожалуйста, мне во-о-он ту книгу в красной кожаной обложке.

Дочь принесла отцу книжку, которая лежала на комоде.

Чарльз Уотсон открыл ее на первой странице.

Джессика невольно бросила взгляд на Бонадвентура. Тот побледнел. Было видно, что он узнал эту книгу.

– «Окружающий мир слишком огромен и разнообразен для понимания человеческого мозга, загнанного в геометрию своего биологического тела. Необходимы расширения и допущения гигантских масштабов, следовательно, человек рано или поздно вынужден будет покинуть свою телесную оболочку», – прочел Уотсон.

– Предисловие к книге «Ассемблер для начинающих», – пояснил Бонадвентур, реагируя на вопросительный взгляд Джессики.

– Совершенно верно, – подтвердил Уотсон. – Собственно, вот я вам и рассказал суть культа Фаталити и его сподвижников. Если упрощенно, то эти сумасшедшие верили в то, что деятельность мозга возможна вне телесной оболочки. Они думали, что, избавившись от своих биологических тел, они создадут необходимые расширения и допущения, по сути, станут духами, богами, иными сущностями.

– Но ведь Джакомо ученый, как он мог поверить во что-либо без экспериментальных подтверждений?.. – засомневался Бонадвентур.

– А кто вам сказал, что экспериментов не было? – отец Джессики грустно улыбнулся. – Да полно! Я ж говорил – этот чокнутый истратил почти миллиард денег корпорации. Как потом выяснилось, он и его помощники поубивали тысячи обезьян, кошек и собак. На горе, возле дома Фаталити кладбище домашних животных почище, чем у Стивена Кинга. Однажды к Джакомо пришло великое озарение: эксперименты с животными не получаются, потому что у них нет важной составляющей – души. Понадобился эксперимент с людьми.

– Этого не может быть.

Чарльз Уотсон кивнул на фотографию.

– Как видите, еще как может. Вы забываете, что в прошлом Джакомо был священником. Верить в несуществующее ему было не впервой. Кстати, сам папа римский приезжал к нему, чтобы как-то вразумить, увещевать, но все оказалось бесполезно.

Бонадвентур вонзился взглядом в свою книжку. Чарльз Уотсон это заметил.

– Вы были у Джакомо в большом фаворе, – сказал Уотсон, поглаживая обложку книги. – Ваш учебник «Ассемблер для начинающих» он сильно уважал. Помню, как однажды Джакомо сказал, что, сами того не понимая, именно вы оказались наиболее близки к разгадке вечной тайны бытия, но вам, дескать, не хватает размаха и смелости. С моей точки зрения, он говорил сущий бред. Он утверждал, что в мире всегда существовали переводчики, преобразователи, ретрансляторы Бога – ассемблеры. В переломные для человечества моменты Бог посылает инструкции, ассемблеры их переводят, а далее каким-то образом принуждают людей их выполнять. Он говорил о том, что единственный способ человека жить вечно – избавиться от биологического тела. Он вообще очень много говорил о мифологии, о теории возникновения жизни, об Адаме и Еве.

– Подождите, а вы уверены, что он говорил о мифологических Адаме и Еве? Может, речь шла о марсоходах?..

– Может, и о них, я не сильно-то и слушал. Я был уверен, что он сошел с ума. Джакомо все время был на взводе, говорил, что у него очень мало времени, боялся чего-то не успеть. Мне же до его сказок не было дел. У нас был контракт, который он не выполнял, и это было все, что меня волновало.

– И все-таки, что произошло там, на пляже? – повторила свой вопрос Джессика.

– То был его чертов эксперимент, испытание на человеке, точнее на сотнях людей, – ответил Уотсон, кивая на фото. – Насколько я знаю, в тот роковой день Джакомо снабдил членов своей секты некими ретрансляторами, или ассемблерами – так он их называл. Это такие черные коробочки, похожие на материнские платы роботов. Он нарядил всех, и себя в том числе, в оранжевые комбинезоны, а ретрансляторы поместил каждому в грудной карман, в область сердца. Киборги должны были стрелять именно туда. Судя по всему, Фаталити был уверен в том, что в момент смерти должно произойти какое-то взаимодействие биологического тела с этим электронным устройством, некий симбиоз, переход в иную среду.

– Какую еще среду?

– Что значит какую? Вы что, не читали «сицилийский отчет»? Из него ж все ясно. Вспомните воспоминания киборга Гарри, его последние инструкции. Роботы должны были стрелять в мишени в оранжевых комбинезонах только, когда те окажутся в воде. Фаталити, я так полагаю, был уверен, что вода станет той самой средой, проводником, хранителем информации, где он сам и члены его секты найдут свой новый дом, но уже не обремененные биологическими телами. Все эти несчастные совершенно добровольно пошли на смерть, чтобы жить вечно в ином качестве, в ином измерении.

– Какой кошмар! – не удержалась Джессика.

– А хоть один ретранслятор, или, как вы его назвали, ассемблер, сохранился? – спросил Бонадвентур.

– Да черт его знает. Спросите у генерала Скотта. Уверен, что у него в закромах можно найти все что угодно… Только у меня к вам большая просьба!

– Какая?

– Не надевайте на голову терновый венец, пожалуйста, не уподобляйтесь Джакомо, – Уотсон грустно улыбнулся. – Пока вроде справляетесь, но как знать, куда вас унесет со временем.

Хозяин дома осушил еще один фужер с водой, после чего продолжил:

– Долгие годы мы вместе с моим другом генералом Скоттом ждали, когда же и с вами произойдет нечто эдакое. Но мы и предполагать не могли, что произойдет не просто «эдакое», а почти полное повторение истории с Джакомо. Опять этот чертов сигнал, опять проблема с расшифровкой. Мозг Джакомо взорвало от рухнувшей на него ответственности. Не знаю, смог ли он понять что-либо или навыдумывал несуществующих реальностей, о которых сам мечтал, но в процессе он свихнулся. Что произойдет с вами – неизвестно. В этот раз все немного жестче, публично, открыто, громко, словно напоказ, словно для того, чтобы невозможно было скрыть. От этого немного страшно. А для меня страшно вдвойне, ведь рядом с вами моя Джессика…

Чарльз Уотсон захлопнул учебник, протянул его Бонадвентуру и спросил:

– Так что же вы собираетесь делать дальше?

Бонадвентур задумался. Каждый раз, когда он пытался остановиться и обдумать дальнейшие действия, водоворот событий подхватывал его и нес, словно по бурной реке. Но на этот раз ответ нашелся довольно быстро.

Бонадвентур вспомнил, что прибыл сюда по приглашению Джессики, и это приглашение не оставляло никакого двойного толкования. Стоя перед входной дверью, он надеялся на то, что дверь откроет женщина, о которой он уже давно мечтает, и будет она в одной лишь ночной рубашке, а может и вовсе без нее. Он никак не ожидал встретить на пороге мужчину в памперсе. И теперь не знал, что с этим делать. Разум и чувства боролись друг с другом.

Чтобы определиться, он бросил взгляд на Джессику. Та сильно раскраснелась, прикрывая ладонями лицо, которое ее слишком выдавало. В ее голове происходила аналогичная Бонадвентуру сумятица, и она точно ждала подсказки.

– Знаете, как говорят у нас в России, – демонстративно зевая, произнес Бонадвентур. – Утро вечера мудренее…