Значение женщины руководящее, а не определяющее

Как же, однако, примирить, спросите вы, руководящую роль женщины с ее истинно женской подчиненностью? Все дело в том, что роль ее руководящая, но не определяющая. Позвольте мне попытаться кратко показать вам это различие.

Мы безумны, непростительно безумны, когда говорим о превосходстве одного пола над другим, как будто можно сравнивать в них одни и те же свойства. Нет, один обладает тем, чего недостает другому, и они взаимно восполняются. Они ни в чем не тождественны, и счастье и совершенство их зависит от того, что они желают и получают друг от друга только то, что каждый из них исключительно может дать.

Отличительные свойства их различий в немногих словах можно охарактеризовать так. Сила мужчины активная, прогрессивная, охранительная.

Он по преимуществу деятель, изобретатель, защитник. Его ум спекулятивный; его энергия сказывается в предприятиях, в войнах и завоеваниях, поскольку войны справедливы и завоевания необходимы. Но сила женщины в управлении, а не в борьбе, и ее ум создан не для изобретений и не для творчества, а для водворения порядка, правильного устроения и для справедливого суда. Она понимает все свойства вещей, их значение и место. Ее великое назначение – это правильная оценка; она не вступает ни в какие состязания, но непогрешимо присуждает венки достойным. По своим обязанностями и по своему положению она защищена от опасностей и искушений. Мужчина, при его грубой работе в мире, неизбежно встречается со всевозможными опасностями и искушениями, поэтому на его долю выпадают ошибки, оскорбления и неизбежные заблуждения; часто ему приходится быть раненным, побежденным, часто сбиваться с пути и всегда грубеть. Но от всего этого он охраняет женщину; в его дом, управляемый ею, не должно, если она сама того не пожелает, проникать никакого искушения, никакой опасности, никакого повода к заблуждению или оскорблению.

Джон Эверетт Милле. Мир достигнут

Дом, по самой природе своей, предназначен быть местом мира, защитой не только от всякого оскорбления, но и от страха, сомнения и разъединения. Если эти условия отсутствуют, то дом перестает быть домом. Как только треволнения внешней жизни проникают в него и несогласномыслящее, незнакомое, нелюбимое или неприятное общество из внешнего мира по желанию мужа или жены переступает порог этого жилица, оно перестает быть домом и становится только частью внешнего мира, прикрытой кровлей и согретой огнем. Если же оно священное место, храм весталок, храм сердца, охраняемый домашними богами, перед лицом которых могут предстать только люди, принимаемые с любовью, то оно вполне достойно имени дома, выполняет свое назначение, и его кровля и огонь являются символами более благородного крова и огня – сенью как бы скалы в пустынной стране и света маяка в бурном море.

И всюду, где есть верная, истинная жена, всегда есть и такой дом. Над головой ее может быть только звездное небо, у ног ее светить только светящийся червячок в холодной ночной траве; но дом всюду, где она, и он лучше всякого дома, выстланного кедром и выкрашенного пурпуром, далеко вокруг разливает свой свет и раскидывает свою сень для всех обездоленных и бесприютных.

Таково, я думаю, истинное могущество и назначение женщины. Согласны ли вы? Но заметьте: чтобы иметь возможность их выполнить, женщина должна, насколько это мыслимо для человеческого существа, быть чужда заблуждений. Поскольку она управляет, все должно быть правильно. Она должна быть постоянно, неизменно добра, инстинктивно и непогрешимо мудра; мудра не для того, чтобы господствовать над мужем, но чтобы никогда не отступать, идя рядом с ним; мудра не узкой, наглой и черствой гордостью, но страстной добротой и бесконечно разнообразной женственной скромностью. В этом глубоком смысле она «La donna e mobile», а не «Qual pium'al vento», не «изменчива, как тень листьев трепещущей осины», но разнообразна, как яркие цвета призмы, чтобы воспринимать лучи, падающие на нее от всех предметов, и ясно преломлять их.

Влияние женщин на военную забаву

Вы, нежные, чувствительные женщины, для которых и по велению которых совершались и должны совершаться все истинные битвы, вы, может быть, ужаснулись бы теперь – хотя вам бы и не следовало – при мысли восседать, как царицы, на вершине арены, где происходит смертельная борьба, и еще больше ужаснулись бы вы при мысли сидеть в партере театра, на сцене которого несколько осужденных рабов, единственно ради вашего удовольствия, избивают друг друга, а между тем почему вы спокойно продолжаете сидеть в партерах театров, где лучшие и храбрейшие сыны вашего бедного народа не борются как единичные гладиаторы, а избивают друг друга массами? Вы, может быть, скажете, что вы не видите этого, и это правда: женщины Европы, если их сердечные интересы не затронуты в смертельных боях, задергивают занавески своих окон и стараются заткнуть свои уши, так что с арены цирка, где происходят эти бойни, где гибнут миллионы дуги, до них лишь по временам долетают отрывочные полукрики и слабые вопли, доносимые ветром. Они не дозволяют смертельным стонам доходить до их слуха и вполне счастливо и беззаботно предаются остроумной болтовне. Вот буквально, чем занимаются наши дамы в их праздной жизни.

А теперь позвольте мне обратиться к вам, женщины и девушки, составляющие все для наших солдат, обратиться к вам, матери, посвятившие своих сыновей военному ремеслу. Позвольте мне попросить вас рассмотреть, какое участие должны принимать в помощи тем, кто вас любит, ведь, если вы не выполняете ваших обязанностей, они не в силах выполнять своих; вы такие безусловные помощницы, что без вашего содействия один мужчина не может совершить своего дела, выполнить своего назначения.

Артур Хьюз. Это был Пьемонт. 1862

Я знаю ваши сердца, знаю, что в минуты испытания, сознавая свой долг, вы, не колеблясь, исполняете его. Но вы не знаете, когда настает час истинного испытания и в чем он состоит. Вы думаете, что ваш долг состоит только в том, чтобы ждать и страдать, покоряться и оплакивать. Вы знаете, что вы не должны обессиливать сердца ваших мужей и возлюбленных даже опасением, единственно возможным для мужественных сердец, – опасением разлуки с вами и горечи ее для вас.

Мучительные годы разлуки, тревожные опасения за неизвестность ожидающей их судьбы, вся горечь грусти, которая так легко могла бы превратиться в радость, мучительное беспокойство, что их славная жизнь будет подкошена в самом расцвете, – все эти страшные душевные страдания не в силах заставить вас поколебаться, и вы всегда остаетесь верны себе и им. Но ваше испытание состоит не в этом. Мало для вас быть героинями в опасности, ведь вы женщины Англии. Геройски переносить испытания и превратности судьбы – ничто для вашей любви. Терпеливо выносить ужасную потерю любимых существ тоже не все, потому что ваша любовь не ограничивается жизнью здесь, на земле, вы продолжаете любить и за гробом. Но быть героинями в счастье, смело и мужественно взирать на сияющий блеск утренних лучей, не забывать Бога, когда Он наиболее осыпает нас Своими дарами, не изменять людям, вверившимся вам, когда они, по-видимому, наименее нуждаются в вашей помощи, – вот самое тяжелое испытание. Не в мучительной разлуке, не в пылу битв, не у одра болезни должны вы воссылать самую пламенную молитву, расточать самую нужную заботу. Молитесь, матери и девушки, за ваших молодых солдат во цвете их славы; молитесь, когда ничто не грозит им, кроме их собственной своенравной воли; молитесь и охраняйте их, когда им грозит не смерть, а искушение.

Вот то испытание, за которое вы заслуживаете истинную награду. Верьте мне, что весь ход и весь характер жизни любимых вами людей в ваших руках: чем вы желаете и чем вы достойны, чтоб они были, тем они и будут, потому что они не более как зеркала, отражающие вас. Если вы пусты и легкомысленны, то они тоже; если вы не имеете ясного сознания своих обязанностей, они забудут о своих; они слышат и могут слышать только те разъяснения обязанностей, которые исходят из ваших уст. Велите им быть храбрыми, они будут храбры для вас; велите им быть трусливыми и подлыми, и, как бы ни были они благородны, они станут робеть и подличать ради вас; велите им быть мудрыми, и они будут мудры ради вас; насмехайтесь над их разумными советами, и они станут безумствовать ради вас – такова безусловная ваша власть над ними. Вы, может быть, разделяете довольно распространенное мнение, что женщина должна управлять домом, а не душой своего мужа. Но нет, справедливо обратное. Истинная жена является слугой в доме мужа и царицей в сердце его. Во всем лучшем, что он замышляет, главная доля принадлежит ей; самые возвышенные его надежды внушены ею. Весь мрак его души она должна изгнать и наполнить светом – когда он колеблется на пути к правде, она поддерживает его и придает ему силу и энергию, от нее получает он лучшую свою награду, в ней находит истинное успокоение от всех треволнений и битв жизни.

Джон Эверетт Милле. Черный брауншвейгский гусар 1860

Говоря откровенно, я охотно бы первый присоединился к тем людям, которые стали бы перековывать мечи на орала, если б это было возможно. А в том, что это невозможно, виноваты не мы, мужчины, а вы, женщины. Да, всецело вы. Только по вашему велению или позволению и могут возникать распри между нами. Настоящая, истинная, конечная причина всех бедствий, несчастий и всех ужасов европейских войн заключается в том, что вы, женщины, при всей вашей доброте, религиозности и самоотверженности по отношению к тем, кого вы любите, слишком эгоистичны и слишком маловдумчивы, чтобы заботиться о ком-нибудь вне тесного кружка близких вам людей.

Вы воображаете, что полны сострадания к другим. Но я скажу вам, что если б обыкновенные войны, вместо того чтоб разорять дома крестьян и опустошать их поля, только уничтожали бы фарфоровые украшения на столах ваших гостиных, то ни одна война в цивилизованных странах не продолжалась бы и недели. Я скажу вам больше: в любой момент, когда пожелаете, вы можете положить конец войне с гораздо меньшими усилиями, чем это нужно вам, чтоб приготовлять каждый день ваш обед. Вы знаете или, по крайней мере, должны знать, что каждая война, о которой вы слышите, служит причиной того, что многие жены становятся вдовами, многие дети – сиротами, и ни у кого из вас нет достаточно сердечности, чтоб разделять их горе как свое. Но, по крайней мере, вы могли бы вместе с ними носить траур. Пусть каждая дама, считающая себя христианкой и сознающая свои обязанности по отношению к Богу, решится, по крайней мере наружно, носить траур по убитым Его созданиям. Ваши молитвы бесполезны, ваши посещения церквей являются насмешкой над Богом, если в вас нет достаточно решимости на это. Пусть каждая женщина высших классов цивилизованной Европы даст себе обет при возникновении каждой войны носить траур, т. е. глухое черное платье без всяких бриллиантов, украшений, без всяких претензий на нарядность… И повторяю, никакая война не продлится и недели.

Джон Эверетт Милле. North-West Passage. 1874