Просто Вьетнам

Остров обезьян

Часть первая

Колючий ветер треплет за щеки. Солнце в зените и неустанно греет, бросая блики на боковые зеркала мотоцикла. Из-под колес слышен хруст камней и веток. Я плавно переключаю передачу и, набирая скорость, несусь сквозь ярко-зеленые джунгли на юг Вьетнама. Остановившись в маленькой деревеньке, я купил бананы у вьетнамца в бамбуковой шляпе и, облокотившись на мотоцикл, начал с аппетитом их поедать. Я взглянул на часы, которые четко показывали полдень, 23 ноября 2017 года, и означало это, что я уже 133 дня находился в путешествии вокруг света.

Из Ханоя мы с Лехой Караваевым домчали на мотоциклах и паромах до островов Кат Ба, которые славились тем, что один из них был населен дикими обезьянами. Решив сэкономить на лодке, мы арендовали каяк и поплыли на Monkey Island. За три часа неразборчивой гребли мы добрались до острова, который на первый взгляд ничем не отличался от сотен других островов, но спустя несколько минут мы поняли, что здесь надо держать ухо востро. Обезьяны появлялись из ниоткуда, словно невидимки, растворяясь в пространстве, а затем прыгали на нас как в фильмах ужасов. И это не такие обезьянки, с которыми можно сфотографироваться за 100 рублей где-нибудь в центре вашего города. Это наглые, агрессивные, беспринципные существа. Если на секунду потерять бдительность, то можно остаться без телефона, очков и фотоаппарата. Пока мы забирались на вершину острова с целью сделать эпичные фотокарточки, целая банда зубастых хищников перерыла наш каяк. Так как ценные вещи мы забрали с собой, то были украдены бутылка фанты и мои трусы.

Сидя на каяке и разглядывая сочные фотографии с острова, мы заприметили темные тучи на горизонте и поняли, что до наступления темноты осталось два часа, а плыть минимум три. Значит, пора выдвигаться. Сначала мы показывали академическую греблю в лучших оксфордских традициях, но потом резко усилился ветер и поднялись волны. Веселья поубавилось. В старый неповоротливый каяк постоянно заливалась вода, и нам совсем не хотелось барахтаться во вьетнамских морях. Очертания островов и горизонта пропадали в вечерней темноте. Два раза волны настолько сильно ударяли о борт, что мы чуть не перевернулись. Стараясь не думать о худшем, мы разговаривали на отвлеченные темы, в частности про жареную картошку с грибами и луком и про русских девушек. Это мотивировало нас грести быстрее. И через два с половиной часа, в кромешной темноте, мы причалили к берегу. Ни жареной картошки, ни русских девушек на берегу не оказалось. Только одинокий человек, стоящий на голове. Йог, наверное. В тот день мы преодолели около пятидесяти километров по воде, забрались на вершину острова обезьян и даже остались при кошельках и телефонах. Разве что я лишился трусов.

Капустное поле

Часть вторая

Я доедал бананы где-то в центре Вьетнама и вспоминал эти похождения. С Лехой Караваевым после острова обезьян мы распрощались. Я пожал огромную ладонь этого доброго, открытого парня с большими глазами, запрыгнул на мотоцикл и поехал на юг, а он остался в столице Вьетнама. У меня не было никаких планов. Я наслаждался свободой.

Я выбросил шкурки от бананов далеко за обочину, закурил сигарету и смотрел на пыльную дорогу, поросшую папоротником. Впереди виднелось рисовое поле, затопленное водой, по которому безустанно перемещались широкие шляпы вьетнамцев. Пора ехать. Я завел двигатель, поправил рюкзак и палатку, примотанные к багажнику, надел солнцезащитные очки и двинулся в путь. Я продвигался по Вьетнаму, наблюдая и впитывая жизнь. Мотоцикл дал желанную свободу. Я ни от кого не зависел, никого не ждал, сам выбирая, когда и куда поеду. Дорожная пыль и загар основательно покрыли лицо. Руки пропахли бензином и машинным маслом. Я ночевал в полях недалеко от дороги, кинематографично паркуя мотоцикл у палатки.

Однажды, в кромешной темноте ночи, я поставил палатку в поле недалеко от дороги, а утром в самое сонное время, часов в пять, около палатки раздался шум и кто-то начал стучать по тенту. Я был крайне раздосадован и открыл палатку, намереваясь схватить за шиворот любого, кто бы там ни был, потому что будить путешественника в такое время – это попросту незаконно. Я наткнулся на двух вьетнамцев. Они были ростом мне по плечо и держались друг за друга, чтобы не упасть. Пьяные в хлам, два персонажа размахивали руками и что-то выкрикивали, обнажая пустоты во рту, где по обыкновению находятся зубы. Оказалось, что я поставил палатку посреди поля с капустой. Я извинился и сделал вид, что складываю палатку, а один из них одернул меня, показывая на свой значок. Значок был красного цвета, напоминал коммунистические гравюры советского времени и говорил о том, что вьетнамец являлся председателем колхоза. Или что-то типа того.

Они уселись прямо на землю у палатки и вытащили бутылку с прозрачной жидкостью. Узнав, что я из России, мой статус в компании сразу вырос до одного уровня с председателем. Закусывая липким рисом, мы пили вьетнамскую водку посреди капустного поля, воспевая оды коммунизму и президенту России. Этот разговор носил очень поверхностный характер, потому что поговорить о более глубоких темах было невозможно из-за незнания языка. Приходилось пить и смеяться. Прикончив бутылку, мы отправились в деревню, где засели в местной забегаловке, изрядно всполошив округу. Заведение только открылось, и хозяйка настороженно взглянула на посетителей. Взрослые жители с опаской озирались, а местная детвора с любопытством заглядывала в кафе.

Вьетнамцы заказали еды и выпивки. Мы продолжали на пальцах обсуждать банальные темы политики, женщин и футбол. Один из вьетнамцев постоянно спрашивал про русских девушек. Хозяйка кафе, женщина лет сорока, продолжая поглядывать на нас подозрительно, принесла мясо, соусы и большие листья салата. Мои новые друзья показали мне, как они заворачивают куски мяса в листья и опускают в соусы, а потом в рот. Я проделал ту же операцию, закрутив с голодухи что-то наподобие огромной шаурмы. Откусывая и почти не пережевывая куски, которые падали на дно пустого желудка, я только к середине трапезы почувствовал, что мясо странного вкуса. Я рассматривал кусочки, принюхивался к ним, пытаясь понять, что это за мясо и, простите, кого мы вообще едим. Загрузив несколько фотографий, я направился к хозяйке и, тыча пальцем в телефон, спросил у нее, демонстрируя картинки.

– Pork?

– No.

– Cow?

– No.

– Chicken?

– No, no…

В моей голове пульсировала мысль, которую я отгонял все это время. Оставалось не так много вариантов, и, осознав окончательно, в какой стране я нахожусь, я показал фотографию собаки и спросил:

– Dog?

– Yes! Dog!

Она не договорила, а я уже ринулся в туалет. Мать вашу! Я вообще не собирался! Я и мясо почти не ем! На удивление, меня не стошнило и я просто стоял в туалете, прислонившись щекой к холодному кафелю. И все-таки как же противно! Выворачивает изнутри, а все равно не тошнит! Лучше бы стошнило и я смог бы выкинуть из себя этот кусок. Почему не возникает такого ощущения после курицы, свинины или говядины? Только потому, что у нас в стране так принято и мы с детства загружаем в себя этих представителей фауны? А у них принято так. Принято есть собак, и сто лет назад они их ели, и, может быть, двести лет назад. Чем собака отличается от коровы или курицы? Живое существо с глазами, сердцем, кровью, мозгом. Избитый вопрос, но наша прошивка продолжает его игнорировать, а организм продолжает потреблять привычное мясо. И дело не в вегетарианстве, а в том, что в разных странах в людях заложен культурный код. Мы прошиты с детства, и избавиться от кода крайне сложно. Избавиться на уровне рефлексов, поведенческих факторов, психосоматических реакций. Я не уверен, возможно ли это – избавиться от кода.

Вернувшись за стол, я отодвинул тарелку с тем, что называл едой, и хлопнул полный стакан водки, чем еще больше поднял боевой дух компании. Один из вьетнамцев предложил пойти к нему домой и продолжить пиршество. Я не увидел в этом предложении ничего странного, но увидел эмоции хозяйки кафе, которая резко изменилась в лице. Так вышло, что два вьетнамца сидели лицом ко мне и спиной к женщине за прилавком, которая показывала мне жесты, означающие, что идти к ним нельзя ни при каких обстоятельствах. Я не очень понимал, что она хочет, и потом увидел, что она начала набирать что-то на телефоне. Я встал из-за стола, направился к холодильнику с напитками и выбрав один, незаметно подошел к хозяйке, которая сунула мне телефон под нос. В переводчике я отчетливо увидел только одно слово – «гомосексуализм».

Я отпрянул от стойки, вернулся за стол и с усмешкой глянул на двух щуплых вьетнамцев, глаза которых уже окончательно окосели. Что за день такой?! Напоили меня, накормили собакой, а теперь какой у них план? Вот черти, подумал я, улыбаясь во весь рот, все равно бы не справились со мной. Озвучив двум новым друзьям, что я пойду соберу палатку и вернусь, я улизнул из кафе и быстрым, как мне тогда казалось, шагом направился к мотоциклу. На самом деле я шел моряцкой походкой, шатаясь из стороны в сторону и надеясь, что за мной не увяжется шаловливый председатель колхоза. Я собрал палатку и рюкзак и засунул в него одну капусту с поля. Завел мотоцикл, закурил наспех сигарету и рванул подальше от деревни. Вдалеке виднелись две фигурки вьетнамцев, стоявших около кафе, а я кричал им на прощание.

– Не возьмете, суки! Ахахахаха! – орал и смеялся я, как дикарь, пьяный и необузданный. Меня на части разрывали эмоции и спиртные напитки. Так начался мой очередной день во Вьетнаме. А капуста оказалась на редкость неплохая. В тот день я ей прекрасно отобедал.