Глава 7. Сексуальная активность ребенка

Одним из важных достижений науки психоанализа является открытие того, что у детей уже имеется их собственная сексуальная жизнь, которая находит свое выражение и в прямых действиях сексуального характера, и в сексуальных фантазиях.

Мы знаем, что мастурбация – это обычное явление у маленьких детей и такого рода действия очень часто, в большей или меньшей степени, продолжают иметь место вплоть до латентного периода, хотя, конечно, вряд ли стоит ожидать, что дети, даже самые маленькие, будут делать это открыто. Перед наступлением полового созревания, и особенно в само время пубертата, мастурбация снова становится очень частой. В течение латентного периода сексуальная активность выражена менее всего. Это происходит потому, что в процессе исчезновения эдипова комплекса слабеют потребности инстинктивной природы. С другой стороны, до сих пор не находит своего объяснения то, что в латентный период борьба ребенка с собственными мастурбационными позывами достигает наибольшего накала. Фрейд пишет: «Такое впечатление, что основной целью в течение латентного периода является борьба с искушением заняться мастурбацией». Это его утверждение в значительной мере направлено на поддержку того воззрения, что в латентном периоде давление со стороны ид на самом деле еще не уменьшилось в той степени, в которой это предполагалось, или – по-иному – что степень влияния чувства вины ребенка, направленного против требований ид, усилилась.

По моему мнению, сильное чувство вины, которое у детей сопутствует мастурбации, на самом деле направлено на деструктивные тенденции, которые находят свое выражение в мастурбационных фантазиях. Именно чувство вины толкает ребенка к полному прекращению мастурбации и, если такое (внутреннее. – Примеч. пер.) «требование» берет верх, часто выливается в страх физического контакта. То, что такой страх является настолько же важным индикатором расстройства в развитии, как и навязчивая мастурбация, прекрасно видно из психоанализа взрослых, в случаях с которыми мы наблюдаем, что чрезмерный страх пациента перед мастурбацией часто ведет к серьезнейшим проблемам в сексуальной жизни. Конечно, именно проблемы такого рода невозможно увидеть у детей: они появляются только в дальнейшей жизни в форме импотенции или фригидности – в зависимости от пола конкретного человека. Но об их появлении можно сделать вывод из наличия (еще у ребенка. – Примеч. пер.) некоторых других трудностей, которые являются неизменными сопутствующими признаками дефектов в сексуальном развитии.

Анализ страха физического контакта показывает, что совсем уж полное подавление мастурбации не только ведет к полному спектру симптомов, в особенности к тику, но и – чрезмерно «задавливая» мастурбационные фантазии – к возникновению самых серьезных препятствий на пути формирования сублимаций, что является одной из наиважнейших целей латентного периода с точки зрения культуры. Мастурбационные фантазии являются не только основой всех видов игровой деятельности ребенка, но и элементом всех его дальнейших сублимаций. Когда в процессе анализа освобождаются эти подавляемые фантазии, то у маленького ребенка повышается игровая активность, а у детей более старших возрастов – способности к учебе, к развитию сублимаций и самых различных интересов. Однако мастурбации возобновляются, даже если сохраняется фобия физического контакта. Существенно большая способность к сублимации будет достигнута также и в случаях с навязчивой мастурбацией – помимо других изменений, происходящих в зависимости от степени нашего успеха в борьбе с этой навязчивостью. Однако в таких случаях ребенок будет продолжать мастурбировать, хотя и в меньшей, более умеренной степени, и это не будет носить навязчивого характера. Таким образом, в том, что касается мастурбации и способности к сублимации, психоанализы и навязчивой мастурбации, и фобий физического контакта ведут к одному и тому же результату.

Поэтому кажется, что ослабление эдипова комплекса (вплоть до его исчезновения) обычно возвещает наступление периода, когда сексуальные желания ребенка уменьшаются, но ни в коей мере не теряются полностью, и что умеренная тяга к мастурбации, не носящая характер одержимости, является нормальным явлением у детей всех возрастов.

Факторы, лежащие в основе навязчивой мастурбации, работают и в случае другого вида сексуальной активности детей. Как я постоянно напоминаю, из моего практического опыта следует, что обычным делом является вступление весьма маленьких детей в сексуальные отношения между собой. Более того, практика психоанализа детей возрастов, соответствующих латентному периоду и пубертату, показывает, что в некоторых случаях взаимные действия такого рода не прекращались и с наступлением латентного периода, а в других – были внезапно возобновлены на некоторое время. Оказалось, что эти же факторы в общем и целом работают во всех случаях. Я проиллюстрирую сказанное двумя примерами: отношений между двумя братьями шести и пяти лет, а также между четырнадцатилетним парнем и его двенадцатилетней сестрой. Так как я проводила анализ обоих партнеров, находившихся в этих отношениях в каждом из этих случаев, у меня была возможность увидеть взаимодействие всех факторов и во всей полноте.

Два брата, Гюнтер и Франц, воспитывались в достаточно бедном окружении, которое, однако, нельзя было назвать неблагоприятным. Их родители хорошо ладили друг с другом. Хотя на их матери лежала вся работа по дому, она проявляла активный и искренний интерес к своим сыновьям. Она решила отправить Гюнтера на психоанализ из-за его необычайно сдержанного и робкого характера, очевидного недостатка его контакта с реальностью. Он был скрытным и чрезвычайно недоверчивым ребенком, по-видимому, неспособным на проявление каких-либо чувств нежности и привязанности. По контрасту с этим Франц был агрессивен, слишком легко возбудим, с ним было трудно справляться. Братья не ладили друг с другом, но в целом Гюнтер, казалось, во всем уступал своему младшему брату. В процессе аналитической работы с ними мне удалось выявить, что в прошлом – когда одному было три с половиной, а другому два с половиной года – у них были взаимные действия сексуального характера, но весьма вероятно, что подобное случалось и ранее. Анализ показал, что в то время как ни один из них не испытывал никакого осознанного чувства вины в связи с этим (хотя они оба достаточно тщательно данные действия скрывали), оба брата очень серьезно страдали от этого чувства на уровне бессознательного. Для старшего брата, который «соблазнил» младшего и время от времени заставлял того производить некоторые действия, включавшие взаимную фелляцию, мастурбацию, касание пальцами ануса, это было неким эквивалентом кастрации младшего (фелляция означала откусывание пениса) и даже полным уничтожением его тела, разрезанием и разрыванием его на куски, отравлением, сожжением и т. п. Анализ фантазий, сопровождавший эти действия, показал, что они выражали деструктивную агрессию по отношению к младшему брату, а тот в свою очередь символизировал также мать и отца, объединенных во время полового акта. Таким образом, его поведение было в некотором смысле практическим проявлением, хотя и в смягченной форме, его садистских мастурбационных фантазий, направленных против родителей. Более того, делая все это по отношению к своему (младшему) брату, иногда принуждая того, Гюнтер пытался убедить самого себя, что он также бы вышел победителем в опасной схватке со своими родителями. Непреодолимый страх перед родителями усиливал его стремление уничтожить их, а последующие агрессивные действия, которые он в своей фантазии предпринимал против них, сделали родителей (в его глазах. – Примеч. пер.) еще более ужасными. К тому же страх того, что брат может предать его, усилил ненависть к нему, как и желание убить его посредством действий с ним.

В данном случае – случае совершенно ненормального садизма у Гюнтера – сексуальность почти не содержала в себе положительных элементов.

В его воображении все разнообразные сексуальные действия, которые он «предпринимал», были не чем иным, как последовательностями жестоких и рафинированных пыток, которые в конце концов должны заканчиваться смертью его объектов. Его отношения с братом постоянно вызывали в нем беспокойство по этому поводу и усиливали его трудности, которые вели к его совершенно ненормальному психосексуальному развитию.

Что же касается младшего брата – Франца, то он на бессознательном уровне прекрасно понимал бессознательное значение действий брата, и, в соответствии с этим, его страх того, что он будет своим старшим братом кастрирован и убит, оказался поднятым до явно преувеличенной степени. Тем не менее он никогда никому не жаловался и никоим образом не способствовал тому, чтобы их отношения были раскрыты. Он – младший брат – реагировал на подобные действия, которые были для него столь пугающими, с выраженной мазохистской фиксацией и чувством вины, несмотря на то что именно он был тем, кого «соблазнили». Вот некоторые объяснения такому его отношению.

В своих садистических фантазиях Франц идентифицировал себя с братом, который совершал над ним насилие, и через это получал удовлетворение своих садистских устремлений, которые, как мы знаем, являются одним из корней мазохизма. Идентификация самого себя с объектом своих страхов также была попыткой преодоления тревоги. В своем воображении он сам становился нападающим, а врагом, которого он одолевал, были его ид и пенис его брата, интернализированный в нем самом, который символизировал пенис отца – то есть его опасное супер-эго, и рассматривался им как «преследователь». Этот гонитель (сидящий внутри него самого. – Примеч. пер.) уничтожается путем агрессивных посягательств на его собственное тело,.

Но так как мальчик не мог сохранять свой альянс с жестоким внешним супер-эго, направленным против своего ид и своих интернализированных объектов, поскольку он (этот альянс. – Примеч. пер.) являлся слишком большой угрозой для его эго, его ненависть постоянно переключалась на внешние объекты, которые символизировали его собственное хилое и ненавидимое эго; поэтому он, например, временами бывал очень жесток к другим детям, которые были младше и слабее его самого. Эти отклонения определяли ту злобу и ненависть, которые Франц иногда проявлял по отношению ко мне во время наших аналитических сеансов. Например, он угрожал мне деревянной ложкой, которую хотел засунуть мне в рот, называя меня маленькой, глупой и слабой. Эта ложка символизировала пенис его брата, который насильно засовывается в рот ему самому. Он идентифицировал себя со своим братом и таким образом перенаправлял свою ненависть на себя самого. Он переносил свою злобу на себя за то, что он мал и слаб, на других, более слабых, чем он сам, детей, а также на меня в рамках эффекта переноса. Попеременно с использованием этого механизма он в своих фантазиях «переворачивал с ног на голову» свои отношения со старшим братом, таким образом рассматривая враждебное поведение Гюнтера по отношению к себе как что-то, что он сам совершает по отношению к Гюнтеру. Так как в садистических фантазиях (Франца. – Примеч. пер.) – это относится и к Францу, и Гюнтеру – брат одновременно был в некотором роде «заменой» родителям, он также становился на позицию сообщника этого брата в их общей агрессии, направленной на родителей, а поэтому разделял с Гюнтером его бессознательные чувства вины и страха быть «раскрытым» их родителями. Поэтому у него, как и у его брата, был сильный неосознанный мотив сохранения всего происходившего между ними в тайне.

Целый ряд наблюдений такого рода привел меня к выводу о том, что излишнее давление со стороны супер-эго определяет тот навязчивый посыл к действиям сексуального характера, равно как и их полное подавление, и, таким образом, чувство вины и тревожность усиливают либидозные зацикленности и увеличивают либидинальные влечения. Представляется, что преувеличенное чувство вины и слишком сильная тревожность предотвращают уменьшение инстинктивных потребностей ребенка с наступлением латентного периода. И мы должны к этому добавить, что в данный период даже уменьшенная сексуальная активность вызывает чрезмерную реакцию вины. Структура и степень детского невроза определяют результат этой борьбы в латентном возрасте. Фобия физического контакта, с одной стороны, и навязчивая мастурбация – с другой являются крайними точками шкалы, которая в своих промежуточных точках содержит практически бесконечное число различных градаций и вариаций финального результата.

В случае с Гюнтером и Францем стало ясно, что их навязчивое стремление к сексуальным отношениям друг с другом определялось некоторым фактором, который, как мне кажется, имеет общее значение для (объяснения. – Примеч. пер.) навязчивых повторений действий. Страх перед воображаемой опасностью, который направлен внутрь собственного тела, побуждает человека переживать эту опасность как реальную и внешнюю. (В рассматриваемом случае страх Франца перед интернализированным пенисом Гюнтера как перед своим «гонителем» и «преследователем», а также перед «плохими» интернализированными родителями толкал его на то, чтобы самому «подставляться» под агрессию брата.) Он будет постоянно воспроизводить ситуацию внешней угрозы такого рода для себя, и это будет носить навязчивый характер, так как страх перед реальной внешней опасностью в любом случае будет не таким большим, как страх, который чувствуется в отношении чего-то, что находится внутри себя; кроме того, с первым будет проще справиться.

Было бы невозможно положить конец сексуальным отношениям между братьями с помощью каких бы то ни было «внешних» мер, поскольку их дом был недостаточно велик для того, чтобы у каждого была своя спальня. Но даже если бы такая мера оказалась бы практически осуществимой, из моего опыта следует, что она бы не принесла результата в случаях, подобных этому, так как навязчивое влечение у них обоих было слишком сильным. Как оказалось, когда они оставались наедине друг с другом даже на несколько минут в день, то использовали это время для того, чтобы каким-либо образом дотрагиваться (с сексуальным подтекстом) друг до друга, что имело такой же смысл для их бессознательного, как и полное и законченное совершение ими разнообразных действий, рассматриваемых в воображении как садистические. Только после продолжительной психоаналитической работы с обоими мальчиками, в течение которой я никогда и не пыталась как-то повлиять на них в том направлении, чтобы они отказались от практики своих действий, а только ограничивала себя рамками анализа, которые подразумевали выявление и раскрытие причин, определявших их сексуальные взаимоотношения, их сексуальные действия стали постепенно меняться, становясь на первых порах просто менее навязчивыми по характеру, а затем полностью прекратились. Стало очевидным, что они оба не стали индифферентными по отношению к ним (этим действиям. – Примеч. пер.), но ставшее менее острым чувство вины побудило их отказаться от подобной практики. В то время как всеохватывающие тревожность и чувство вины, возникшие на ранней стадии развития, приводят к компульсии, то есть к усилению зацикленности, ослабленное чувство вины проявляется по-другому, что позволило им (этим братьям. – Примеч. пер.) отказаться от своих сексуальных взаимоотношений. Рука об руку с постепенным изменением их сексуальных действий и в конечном итоге с полным отказом от них шло изменение их личного отношения друг к другу, которое до того носило враждебный и озлобленный характер, а теперь уступило место нормальному и дружественному – характерному для отношений между братьями.

Переходя ко второму примеру, сейчас достаточно будет упомянуть (и не просто упомянуть, а утверждать), что, несмотря на всю разницу в деталях, в этом случае – как и в предыдущем – действовали все те же самые факторы. Двенадцатилетняя Ильза и Герт, которому было тринадцать с половиной, время от времени «баловали себя» действиями, которые походили на коитус, причем случалось это достаточно спонтанно и зачастую после длительных перерывов (в этих действиях. – Примеч. пер.). Девочка не выказывала никакого осознанного чувства вины в связи с этим, а вот мальчик, который был значительно более «нормальным», ощущал себя очень виноватым. Психоанализ их обоих показал, что они имели отношения сексуального характера друг с другом еще в самом раннем детстве, которые оказались временно прерванными в самом начале латентного периода. Непреодолимое чувство вины рождало в них обоих навязчивые импульсы, которые время от времени выливались в повторения актов подобного рода. Во время латентного периода данные акты, в том виде, как они происходили в раннем детстве, стали не только значительно менее частыми, но и более ограниченными в своих рамках. Эти дети прекратили практиковать фелляции и куннилингус и в течение некоторого времени ограничивались только взаимными прикосновениями и «исследованиями» друг друга. Однако в возрасте, непосредственно предшествовавшем наступлению пубертата, они возобновили свои контакты, которые напоминали коитус. Инициировал эти действия, которые носили навязчивый характер, брат. Он начинал их, подчиняясь внезапным побуждениям, и никогда не думал о них ни до, ни после (этих действий. – Примеч. пер.). Он даже полностью «забывал о событиях» в промежутках между ними. У него была такого рода амнезия по отношению к целому ряду вещей, ассоциировавшихся с этими сексуальными отношениями, особенно ко всему, что случалось в раннем детстве. Что касается девочки, в раннем возрасте она часто была активной стороной, но позднее играла только пассивную роль.

По мере того как в процессе психоанализа глубинные причины такого навязчивого состояния обоих детей начали проявляться, оно было постепенно снято у обоих, а сексуальные отношения между ними полностью прекратились. Точно так же, как и в предыдущем случае, их межличностные отношения, которые поначалу были весьма плохими, заметно улучшились.

В этих двух случаях, как и в нескольких других, аналогичных, снятие невроза навязчивых состояний сопровождается одновременно целым рядом важных и взаимосвязанных изменений. Вызываемое под воздействием аналитической работы постепенное уменьшение чувства вины [у ребенка] приводит к уменьшению уровня садизма и более выраженному наступлению генитальной стадии. Подобные изменения очевидным образом проявляются в сопутствующих изменениях мастурбационных фантазий [ребенка] и, у детей младших возрастов, игровых фантазий.

Аналитическая работа с детьми в возрасте полового созревания вызывает дальнейшую перестройку их мастурбационных фантазий. Например, у Герта на сознательном уровне их вообще не было, но в процессе анализа у него появилась фантазия о девушке, чье обнаженное тело он видел в то время, как ее лицо оставалось скрытым. На более поздних стадиях (аналитической работы с ним. – Примеч. пер.) это лицо стало понемногу проявляться, его черты становились все более отчетливо различимыми, пока, наконец, оно не превратилось в лицо его сестры. Но к этому времени его невроз уже был снят, а отношения сексуального характера с сестрой полностью прекратились. Это показывает, что в данном случае существовала связь между чрезмерным подавлением его желаний и фантазий, объектом которых была его сестра, и его навязчивым стремлением к отношениям сексуального характера с ней. Еще позже эта его фантазия подверглась дальнейшей модификации, в результате чего он, в своем воображении, видел уже какую-то другую, незнакомую девушку. В конце концов объектом этой фантазии стала конкретная подруга его сестры. Эта постепенная перестройка отражала процесс либидинальной «отвязки» его от сестры – процесс, который мог начаться только после того, как навязчивая зацикленность на ней, питаемая чрезмерно сильным чувством вины, была снята в процессе аналитической работы.

В общем и целом, по поводу существования сексуальных отношений между детьми, особенно между братом и сестрой, я могу сказать на основе своих наблюдений: такие отношения являются обычным делом в раннем возрасте, но получают свое продолжение в латентном и пубертатном периодах, только если чувство вины ребенка чрезмерно сильно и вовремя успешно не скорректировано. Насколько мы можем судить, влияние чувства вины у ребенка латентного возраста состоит в том, что оно «дает разрешение» продолжать мастурбировать, хотя и с меньшей интенсивностью, чем ранее, но одновременно приводит к отказу от каких-либо сексуальных действий с другими детьми, не важно, являются они братьями, сестрами или нет, так как такого рода отношения воспринимаются как слишком явная реализация его кровосмесительных и садистических желаний. Во время пубертата стремление избегать такого рода связей продолжает иметь место – в соответствии с целями (развития личности. – Примеч. пер.) этого периода, которые включают в себя формирование отстраненности от объектов, отношения с которыми имеют кровосмесительный характер. Однако на более поздней стадии пубертата обычно возникают отношения сексуального характера с новыми объектами. Они основаны на процессах «отвязки» от прежних объектов и на других тенденциях, противодействующих инцесту.

Возникающий в этой связи вопрос состоит в том, в какой степени можно было бы предотвратить возникновение таких отношений с самого начала? Представляется крайне сомнительным, что это возможно сделать без того, чтобы не причинить серьезный вред в других аспектах, так как, например, это потребовало бы постоянного наблюдения за детьми и серьезного ограничения их свободы. И неясно, возможно ли вообще предотвратить такие отношения – даже при самом строгом надзоре. Более того, подобные отношения в раннем возрасте, которые в некоторых случаях приводят к весьма серьезному вреду, в других – могут благоприятно влиять на общее развитие ребенка, так как кроме удовлетворения (устремлений со стороны. – Примеч. пер.) детского либидо и желания получить какие-то знания их сексуальной области они выполняют важную функцию по уменьшению чрезмерного чувства вины. Фантазии, возникающие в связи с такого рода отношениями, имеют основу в садистических и мастурбационных фантазиях, которые генерируют самое интенсивное чувство вины. По этой причине тот факт, что партнер в какой-то мере разделяет эти запретные, направленные против родителей фантазии, вызывает ощущение наличия союзника, а это в значительной степени снижает тревожность. С другой стороны, отношения этого рода сами служат источником тревожности и чувства вины. Будет их результирующее влияние благоприятным или неблагоприятным – то есть будут они защищать ребенка от его страхов и тревог или усиливать их – зависит, как кажется, от уровня собственного садизма, а еще больше – от отношения ко всему этому его партнера. Насколько я знаю, из целого ряда примеров следует: когда преобладают позитивные и либидинальные факторы, такие отношения оказывают благоприятное влияние на способность ребенка к любви и взаимодействию с объектами. Но там, где преобладают деструктивные импульсы и даже с одной из сторон проявляется элемент принуждения, они (эти отношения. – Примеч. пер.) могут самым серьезным образом отрицательно повлиять на развитие ребенка.

При рассмотрении проблемы сексуального поведения ребенка – как и в некоторых других вопросах – психоаналитические результаты приводят нас к осознанию важности определенных моментов развития, но не предоставляют нам возможности предложить какие-либо действительно надежные меры профилактического характера. Фрейд писал в своем «Введении в психоанализ»: «Эти отношения представляют определенный интерес для педагогики, которая ставит своей задачей предупреждение неврозов благодаря своевременному вмешательству в сексуальное развитие ребенка. Пока внимание направлено преимущественно на детские сексуальные переживания, считается, что для профилактики нервных заболеваний все сделано, если позаботиться о том, чтобы задержать это развитие и избавить ребенка от такого рода переживаний. Но мы уже знаем, что условия, являющиеся причиной неврозов, сложны и на них нельзя оказать всестороннее влияние, учитывая один-единственный фактор. Строгая охрана детства теряет свою ценность, потому что она бессильна прочив конституционального фактора; кроме того, ее труднее осуществить, чем представляют себе воспитатели, и она влечет за собой две опасности, которые нельзя недооценивать: одна достигает слишком многого, а именно создает благоприятные условия для впоследствии вредного чрезмерного сексуального вытеснения, и ребенок попадает в жизнь неспособным к сопротивлению ожидающему его штурму сексуальных требований в период половой зрелости. Так что остается весьма и весьма сомнительным, насколько полезной может быть профилактика детства, и не обещает ли другая установка по отношению к действительности лучших перспектив для предупреждения неврозов».