Случай из практики

Пациентом был тридцатипятилетний гомосексуалист (мистер А), который страдал тяжелым неврозом навязчивых состояний с чертами паранойи и ипохондрии и у которого была серьезно нарушена потенция. В процессе его психоанализа оказалось, что его чувства недоверия и отвращения, которые в нем преобладали в отношениях с женщинами в целом, в конечном счете возможно связать с его фантазиями о том, что его мать в то время, когда он не мог ее видеть, была постоянно объединена с отцом в коитусе. Он полагал, что внутри ее тело было заполнено опасными пенисами его отца. В ситуации переноса его ненависть к матери и страх ее, которые различными способами скрывали чувство вины, испытываемое им по отношению к ней, были всегда тесно связаны с ситуациями копуляции его родителей. Когда он очень волновался, мимолетный взгляд на то, как я одета и выгляжу, всегда доказывал мистеру А, что я выгляжу плохо или неопрятно и что мне нехорошо. На самом деле это означало (для него. – Примеч. пер.) что меня изнутри отравили и вообще уничтожили. Истоки этого, как оказалось, обнаружились в том испытывающем и обеспокоенном взгляде, который он – будучи маленьким мальчиком – по утрам бросал на свою мать для того, чтобы понять, была ли она отравлена или уничтожена в результате полового акта с его отцом. Каждое утро он ожидал, что найдет свою мать мертвой. При таком состоянии его психики каждая деталь внешнего облика его матери, ее поведения, пусть и выглядящая совершенно незначительной, каждое расхождение во мнениях между родителями, каждое мимолетное изменение отношения матери к нему – короче, все, что происходило вокруг него, – все это становилось очередным свидетельством того, что постоянно ожидавшаяся катастрофа наконец случилась. Его мастурбационные фантазии (исполнение желаний), в которых он представлял себе, как его родители уничтожали друг друга самыми различными способами, стали источником огромной тревоги, страхов и чувства вины. Эти беспокойства заставляли его непрерывно следить за своим окружением и усиливали его навязчивое любопытство. Постоянное желание наблюдать за родителями в процессе их копуляции и раскрывать их сексуальные секреты поглощало всю энергию его эго. В то же самое время это желание усиливалось стремлением помешать матери вступать в половую связь и защитить ее от того вреда, который мог быть ей нанесен опасным пенисом отца.

Его чувства в связи с сексуальными отношениями между его родителями в ситуации переноса отражались, помимо всего прочего, в том большом интересе, который мистер А имел в связи с курением мной сигарет. Например, если он замечал в пепельнице окурок, оставшийся от моей предыдущей сессии (с другим пациентом. – Примеч. пер.), или если он ощущал запах сигаретного дыма, он осведомлялся о том, много ли я курила, курила ли перед завтраком, курю ли хорошие сигареты и т. п. Эти вопросы и сопутствовавшие им аффекты были связаны с его страхом за мать. Они определялись его желанием услышать, как часто и каким образом его родители занимались сексом ночью и какое влияние это оказывало на его мать. Его чувства разочарования, ревности и ненависти, которые были неразрывно связаны с первичной сценой, находили выход в тех аффектах, которыми мистер А иногда реагировал, например, на то, что я зажигала сигарету в момент, который он считал для этого неуместным. Он взрывался от негодования и обвинял меня в отсутствии интереса к нему, в том, что думаю только о том, как бы закурить, игнорируя то расстройство, которое это вызывает в нем, и т. д. Затем о вновь повторял, что мне следует бросить курить вообще. В других случаях он ждал с нетерпением, пока я зажигаю сигарету. Он почти просил меня сделать это и с трудом мог дождаться звука чиркающей спички, но при этом настаивал, чтобы я этого не делала, когда он к этому не готов. Стало ясно, что такое напряженное состояние являлось воспроизведением ситуации (из раннего детства. – Примеч. пер.), когда он, будучи маленьким мальчиком, прислушивался к шумам, доносившимся из кровати родителей. Он с трудом сдерживал себя до тех пор, пока наконец не слышал первые звуки коитуса (чиркание спички), которые убеждали его в том, что скоро это все закончится. Но иногда у него появлялось искреннее желание того, чтобы я закурила. Это могло объясняться тем его – как маленького мальчика – страхом, что оба его родителя мертвы, и его страстным желанием услышать звуки совокупления родителей, которые бы доказывали ему, что они живы. На более поздних стадиях аналитической работы с ним, когда уменьшился его страх перед последствиями полового акта, его желание того, чтобы я закурила, истолковывалось следующим образом: его устремления, характерные для более позднего этапа развития, приводили к его желанию коитуса между родителями, так как теперь для него это приравнивалось к примирению между ними и к действиям, которые удовлетворяют и исцеляют их обоих. Он также желал освободиться от своего чувства вины за то, что желал, чтобы родители пережили лишения.

Что же касается курения самого мистера А, то он время от времени его бросал в надежде на то, что это приведет к исчезновению его недомоганий ипохондрической природы. Однако он никогда не мог придерживаться этого (отказа от курения. – Примеч. пер.) в течение долгого времени потому, что он бессознательно воспринимал курение как лекарство от тех же самых недугов. Поскольку сигарета символизировала для него «плохой» пенис отца, он представлял себе, что, выкуривая ее, он уничтожает «плохой» интернализированный объект. Но так как сигарета одновременно означала для него и «хороший» пенис отца, он курил для того, чтобы восстановить свое тело и свои интернализированные объекты.

Навязчивые симптомы мистера А были тесно связаны с его многочисленными страхами. В результате смещения они возникли «как заклинания и контрзаклинания» и служили для получения положительного или отрицательного ответа на вопрос, был ли в это время между родителями сексуальный контакт, произошли ли, как он ожидал, некие опасные события, связанные с этим коитусом, возможно ли устранить нанесенные в результате этих событий повреждения и залечить травмы, и т. д. Навязчивый невроз во всех его элементах был основан на деструктивном и конструктивном всемогуществе, которые возникли в нем в связи с его представлениями о родителях, слившихся в одно целое в коитусе, и которые были распространены на его более широкое окружение и там получили дальнейшее развитие.

Сексуальность мистера А, которая имела абсолютно навязчивый характер и отличалась серьезными нарушениями, служила той же цели подтверждения или опровержения. Его чрезмерный страх перед пенисом отца мешал не только сохранению и поддержанию его гетеросексуальной ориентации, но и формированию у него гомосексуальности.

Как результат сильного отождествления самого себя с матерью и преобладавшей фантазии об инкорпорировании своих слившихся в коитусе родителей, мистер А воспринимал опасности, связанные с принятием пениса внутрь и угрожавшие его матери, как относящиеся к его собственному телу. В этой ситуации переноса недомогания мистера А, носившие ипохондрический характер, часто становились еще более четко выраженными, когда негативный перенос усиливался. Например, если по либо внешним, либо внутренним причинам у него усиливались фантазии на тему того, что его мать в процессе копуляции с его отцом вовлекается во что-то опасное, или о том, что – вследствие коитуса – она сохраняет внутри себя опасный пенис отца, то также усиливались его ненависть ко мне и его опасения по поводу того, что находится внутри его собственного тела. Из-за этой идентификации со своей матерью он воспринимал все, что заставило его полагать, что внутри нее происходила катастрофа, как признак того, что внутри его собственного тела также что-то разрушалось. Но главной причиной той ненависти к своей матери, которую он чувствовал из-за ее коитусов с отцом, была опасность, которой она тем самым подвергала не только саму себя, но – косвенно – также и его (мистера А. – Примеч. пер.), так как в его воображении интернализированные родители совокуплялись внутри его тела.

В дополнение к этому, когда он представлял, что его мать вступила в половое сношение с отцом, она всегда становилась врагом. Например, иногда он испытывал сильнейшее отвращение к моему голосу и произносимым мной словам. Это отвращение было основано не только на приравнивании моих слов к опасным и ядовитым экскрементам, но также и на фантазии о том, что таким образом посредством меня с ним разговаривал его отец, точнее, пенис его отца. Этот пенис враждебно влиял на мои слова и действия, направленные против него, причем влиял точно так же, как его интернализированный отец заставлял его вести себя плохо по отношению к его матери. От также боялся того, что, когда я что-то говорю, пенис отца вдруг выскочит из моего рта и нападет на него. По этой причине мои слова и мой голос приравнивались им к пенису его отца.

Если его мать оказывалась уничтоженной, то у него более не было «хорошей», готовой прийти на помощь матери. Его фантазии, в которых грудь его матери оказывалась искусанной и разорванной на куски или отравленной мочой и калом, заставляли его интроецировать ядовитый и опасный образ матери, которая делала все, чтобы воспрепятствовать развитию «хорошего» образа матери. Этот фактор также способствовал развитию у него параноидальных черт, в особенности его страхов быть отравленным и мании преследования. Как во внешнем мире (изначально – в теле его матери), так и внутри собственного тела этот пациент не мог найти достаточной поддержки в противостоянии пенису отца и какашкам, которые воспринимались преследователями. Таким образом, происходило не только усиление страха перед своей матерью и кастрационной тревоги, но и подавление его веры в «хорошее», находящееся внутри его тела, и в его собственный «хороший» пенис. Это было существенным фактором, внесшим вклад в серьезнейшие нарушения его сексуального развития. Страх нанести женщине вред своим «плохим» пенисом (а точнее, страх оказаться не в состоянии «восстановить» ее в процессе копуляции) и был кроме его страха перед опасным телом матери причиной нарушений потенции у мистера А.

Тот факт, что его вера в «хорошую» мать оказалась недостаточно в нем укоренившейся, имел значительный эффект, когда он заболевал. Во время войны мистер А долгое время находился на линии фронта и относительно неплохо пережил все опасности и лишения, связанные с боевыми действиями. Тяжелый срыв произошел с ним через некоторое время в путешествии по маленькому отдаленному месту, где он заболел дизентерией. Его психоанализ показал, что симптомы (дизентерии. – Примеч. пер.) привели к возобновлению старой ипохондрической тревожности, которая основывалась на опасности, а именно на страхе перед «плохим» интернализированным пенисом, ядовитыми фекалиями и т. д. Решающим фактором стало поведение хозяйки дома, на попечении которой мой пациент оставался некоторое время. Эта женщина очень плохо заботилась о нем, относилась к нему крайне недружелюбно, даже просто не давала ему достаточно еды и молока. Это реактивировало старую травму, связанную с отнятием от материнской груди, которая обычно ассоциируется со всеми аффектами ненависти и тревоги. Но более всего этого мистер А на бессознательном уровне воспринял поведение этой хозяйки как окончательное доказательство того, что у него больше нет той «хорошей» матери и что он в беспомощном состоянии оставлен в распоряжение как внешних врагов, так и процессов внутреннего разрушения. Его веру в «хорошую» мать, которая так и не укрепилась в нем в достаточной степени, оказалось невозможно сохранять перед лицом одновременной активации всех своих тревог. Этот недостаточно развитый в нем «хороший» и приходящий на помощь образ матери, который мог бы противодействовать в нем его страхам, оказался тем последним и решающим элементом, который и вызвал его срыв.

Как я пыталась показать в примере с мистером А, последствия переноса ненависти и страха с пениса отца на мать таковы, что страхи, связанные с телом женщины, становятся сильно преувеличенными, а источники гетеросексуальной привлекательности – преуменьшенными.