Описывая развитие мальчика, я обратила внимание (читателя. – Примеч. пер.) на некоторые факторы, которые, по моему мнению, способствуют еще большему увеличению того центрального значения, которое для него имеет пенис. Подытоживая, можно их сформулировать следующим образом:
– Тревожность, проистекающая из тех ситуаций, которые, как он чувствовал, несли в себе для него опасность и в которые он попадал в раннем возрасте, – его беспокойство по поводу нападений на себя изнутри и на все части его тела, которое включает в себя все страхи, производные из женственной позиции, смещается на пенис как на некий внешний орган, где с ней возможно более успешно справляться. Усиливающаяся гордость за свой пенис, которую ощущает мальчик, и все, что с этим связано, может рассматриваться как метод противостояния этим страхам и разочарованиям, которые особенно явно происходят именно из женственной позиции.
– Поскольку его пенис сначала становится для мальчика орудием садистического, а затем конструктивного всемогущества, то усиливается его значение как средства управления тревожностью. Более того, выполняя таким образом все эти функции (то есть усиления ощущения его всемогущества, исследования действительности, объектных отношений, которые служат (поддержкой для. – Примеч. пер.) доминирующей функции управления тревожностью), пенис – точнее, психическое представление о нем – оказывается тесно связанным с эго и превращается в представителя эго и сознательного. В то же самое время внутренняя часть тела, различные образы и фекалии – то есть то, что невидимо и неизвестно, – приравниваются к бессознательному. Более того, при психоанализе пациентов мужского пола – не важно, мальчиков или мужчин, – я обнаружила, что по мере того, как их страх перед своими «плохими» образами и фекалиями (то есть бессознательным), которые представлялись некими «высшими» элементами по отношению к тому, что находится внутри них, уменьшался, усиливалась их вера в собственную потенцию, а развитие эго становилось успешным. Последнее происходило, в частности, из-за того, что ослабшие страхи мальчика перед своим «плохим» супер-эго и перед «плохим» содержимым своего тела уже стали позволять ему лучше идентифицировать себя со своими «хорошими» объектами, а значит, и давать возможность эго становиться более богатым.
Как только его уверенность в конструктивном всемогуществе своего пениса окончательно окрепла, его вера в силу находящегося в нем «хорошего» пениса отца формирует базис для вторичной веры в свое всемогущество, которая поддерживает и усиливает развитие в направлении, уже проложенном для него его собственным пенисом. И, как уже говорилось, результатом его развивающихся отношений к объектам будет то, что его нереальные образы отступят на задний план, в то время как на передний план выходят (в значительной мере смягченные) чувства ненависти и страха кастрации, испытываемые к его настоящему отцу. Одновременно его «восстановительные» тенденции становятся все больше направленными на внешние объекты, а его методы контроля своей тревожности становятся все более реалистичными. Все это продвижение его развития вперед происходит параллельно с растущим доминированием его генитальной стадии и характеризует более поздние стадии его эдипова конфликта.
Уже подчеркивалось, что детские фантазии о постоянно совокупляющихся родителях являются источником сильной тревожности. Под влиянием таких фантазий тело матери представляется ребенку прежде всего как некое объединение матери и отца, которое несет в себе огромную опасность и направлено против него. Если в процессе развития не происходит разделения этого «объединенного» родительского образа в должной мере, ребенок окажется во власти тяжелых нарушений и своих объектных отношений, и своей сексуальной жизни. Преобладание представления о родителях как о едином целом проистекает, как показывает мой опыт, из нарушений в отношении младенца к своей матери или, точнее, к ее груди. Эта ситуация, имея фундаментальной характер для детей обоих полов, уже на самых ранних стадиях несет в себе различия для каждого из полов. На последующих страницах я сосредоточу свое внимание на мальчиках и исследую, как эти устрашающие фантазии оказываются доминирующими и каким образом они влияют на их сексуальное развитие.
В процессе своей психоаналитической работе с мальчиками и взрослыми мужчинами я обнаружила, что, когда сильные «орально-сосательные» импульсы соединяются с сильными же орально-садистическими устремлениями, младенец очень рано и с ненавистью отворачивается от материнской груди. Его ранние и сильные деструктивные побуждения, направленные на ее грудь, приводили его к интроекции главным образом «плохой» матери, а за сопутствующим этому и внезапным его отказом от ее груди следовала чрезмерно сильная интроекция пениса его отца. Его женственная фаза отличалась преобладанием чувств ненависти и зависти к матери, и в то же время, как результат его мощных орально-садистических импульсов, у него возникала сильная ненависть к соответствующему сильному страху к интернализированному пенису своего отца. Его сильнейшие «орально-сосательные» импульсы порождали фантазии на тему непрерывного и бесконечного процесса своего питания. Но в то же самое время получение питания и сексуального удовлетворения (и то и другое – посредством копуляции с пенисом отца) трансформировалось в истязание и разрушение. А это приводило его к заключению о том, что внутри ее тело заполнено до взрывоопасного уровня его огромными пенисами, которые разрушают ее всевозможными способами. В его воображении она становилась не просто «женщиной с пенисом», а каким-то контейнером для пенисов отца и для его опасных экскрементов, которые приравнивались к ним. Таким путем он перемещал на свою мать большой объем ненависти и тревоги, которые были связаны с его отцом и пенисом его отца. Таким образом, сильный и преждевременный оральный садизм, с одной стороны, поощряет ребенка к агрессии, направленной на объединенных в коитусе родителей, и способствует ужасу перед их образом в этом аспекте, а с другой – препятствует формированию у него «хорошего» образа матери, который мог бы поддержать его в борьбе с его ранней тревожностью и заложить основы для формирования его «хорошего» супер-эго (в форме помогающих фигур) и для его гетеросексуальной позиции.
К этому следует добавить и последствия женственной фазы, которая в таких случаях проходит при господстве слишком сильно выраженного садизма. Чрезвычайно сильная интроекция чудовищного «плохого» пениса отца мальчиком заставляет последнего поверить в то, что его тело подвержено тем же опасностям изнутри, что и тело его матери. А его интроекция этих враждебных ему «объединенных» родителей, наряду с очень слабенькой интроекцией «хорошей» матери, работает в том же самом направлении. Давая начало чрезмерным тревогам в отношении всего находящегося внутри его собственного тела, эти процессы интроекции прокладывают путь не только серьезному психическому нездоровью, но и тяжелым нарушениям его сексуального развития. Как я указывала ранее в этой главе, обладание «хорошим» содержимым своего тела, а с ним – на генитальном уровне – и обладанием «хорошим» пенисом, является необходимой предпосылкой для сексуальной потенции. Если агрессия мальчика против груди и тела его матери является исключительно интенсивной – настолько, что в своих фантазиях он разрушает ее как пенисом отца, так и своим собственным, то он будет нуждаться в еще большей мере в «хорошем» пенисе для того, чтобы иметь возможность возместить ей весь нанесенный ущерб. Поэтому для него будет исключительно важно иметь особую уверенность в своей потенции для того, чтобы отогнать от себя свои кошмары на тему опасного и подверженного опасностям тела матери, заполненного (многочисленными. – Примеч. пер.) пенисами его отца. Тем не менее именно его страх, связанный с матерью и с содержимым собственного тела, мешает ему поверить в то, что он обладает «хорошим» пенисом и сексуальной потенцией. Совокупный эффект всех этих факторов может заключаться в том, что он отвернется от женщин как объектов любви и, в соответствии с ранним опытом, будет либо страдать от нарушений потенции, оставаясь в гетеросексуальной позиции, либо станет гомосексуалом.