«Женщина с пенисом»

Вера ребенка в то, что тело его матери содержит в себе пенис его же отца, ведет к идее о «женщине с пенисом» – как я уже пыталась показать. Сексуальное представление о том, что мать сама по себе имеет какой-то женский пенис, как я думаю, является результатом модификации (путем смещения) более глубоко сидящих страха ее тела как вместилища многочисленных опасных пенисов и страха его двух родителей, предающихся несущей в себе опасность копуляции. «Женщина с пенисом» всегда означает, я бы сказала, женщину с отцовским пенисом.

В норме страх мальчика перед пенисом отца, находящимся внутри его матери, уменьшается с развитием его (мальчика. – Примеч. пер.) взаимоотношений со своими объектами и по мере продвижения его в деле овладевания собственным садизмом. Поскольку его страх перед «плохим» пенисом во многом берется из его деструктивных импульсов, направленных на пенис отца, и характер его образа сильно зависит от накала и степени его собственного садизма, то уменьшение этого садизма, а с ним и уменьшение своей тревожности, будет снижать и суровость эго супер-эго, таким образом улучшая отношение его эго как к интернализированным, воображаемым объектам, так и к объектам внешним и реальным.

Более поздние стадии эдипова конфликта

Если наряду с образом родителей, воспринимаемых как единое целое, существуют достаточно отчетливо выраженные образы каждого родителя по отдельности, в особенности «хорошей» матери (то есть груди), то развивающиеся у мальчика объектные отношения и его адаптация реальности приводят к тому, что фантазии об отцовском пенисе, находящемся в теле матери, теряют свою силу, а его ненависть, будучи в любом случае уже несколько ослабленной, оказывается в большей мере направленной на реальный объект. Это приводит к тому, что образ «объединенных» родителей в большей степени разделяется [на отдельные самостоятельные фигуры]. А его мать становится преимущественно объектом его либидинальных импульсов, в то время как его ненависть и тревога по большей части становятся направлены на его реального отца (или на пенис отца) или, посредством смещения, на какой-то другой объект, как это происходит, например, в случаях с фобиями животных. Отделенные друг от друга образы его матери и отца будут все более отчетливо принимать индивидуальный характер, а значимость его реальных объектов – возрастать. Это будет означать переход в фазу, в которой его эдиповы тенденции и страх своей кастрации реальным отцом становятся очень отчетливыми.

Тем не менее ранние ситуации тревожности, как я обнаружила, все еще остаются в ребенке в более или менее скрытом виде – и это несмотря на все те изменения, которые они претерпели в процессе его развития. То же самое можно сказать и про все защитные механизмы, а также и механизмы, относящиеся к более поздним стадиям, которые возникли вследствие этих страхов и тревог. Поэтому в своих самых глубоких слоях психики он всегда ожидает своей кастрации посредством пениса «плохого» отца, принадлежащего его матери. Но пока его ранние тревоги не слишком сильны и, прежде всего, до тех пор, пока его мать в достаточной степени является «хорошей» матерью, ее тело будет желанным, хотя и таким, которое может быть завоевано только с большим или меньшим риском для него самого – в соответствии с величиной его тревог. Подобный элемент опасности и страха, который в каждом нормальном мужчине связан с копуляцией, является стимулом сексуальной активности и повышает либидинальное удовлетворение, которое он получает от коитуса. Но если этот стимул становится сильнее определенного предела, то он будет иметь тормозящий эффект или даже приводить к полной неспособности совершить сексуальный акт. В глубинах бессознательных фантазий мужчины копуляция включает в себя подавление или изгнание пениса своего отца, который предполагается находящимся в теле женщины. Мне кажется, что эта борьба с отцом внутри (тела. – Примеч. пер.) матери связана с садистическими побуждениями, которые обычно сопровождают овладевание женщиной через ее гениталии. Таким образом, одновременно с тем, что мать для него (мужчины. – Примеч. пер.) становится объектом постоянной тревоги, потому что – в воображении – пенис отца изначально был помещен внутрь ее тела (хотя степень этого может сильно различаться у каждого конкретного человека), данный момент также значительно усиливает сексуальную привлекательность женщин для мужчин, так как является стимулом для него в преодолении собственной тревожности.

При нормальном развитии событий, по мере того как генитальные тенденции мальчика становятся все сильнее и он преодолевает свои садистические импульсы, его фантазии о возмещении (ранее нанесенного вреда. – Примеч. пер.) начинают занимать все более значительное место. Как мы уже видели, эти фантазии в отношении собственной матери уже имеют место быть, когда садизм в нем еще преобладает и принимает вид (желания. – Примеч. пер.) уничтожения «плохого» пениса отца внутри нее. Их первоочередный и главнейший объект – его мать, и чем в большей степени она в его глазах представляется «хорошим» объектом, тем сильнее эти его фантазии привязываются к ее образу. Это особо отчетливо проявляется в анализе игровых привычек. Когда реактивные образования мальчика становятся сильнее, он начинает играть в более конструктивные игры. Например, выстраиванием игрушечных домиков или деревень он символизирует восстановление тела своей матери и своего собственного такими путями, которые во всех деталях соответствуют тем актам разрушения, которые либо присутствовали в его играх на предыдущих этапах аналитической работы с ним, либо все еще продолжали случаться, перемежаясь с его конструктивными играми. Он строит город, ставя дома рядом друг с другом всевозможными способами, он помещает в этот город игрушечного человечка – символизирующего его самого – в качестве полицейского, регулирующего дорожное движение; этот полицейский регулировщик будет всегда начеку и следить за тем, чтобы машины не сталкивались друг с другом, не въезжали в здания, повреждая последние, или не давили бы пешеходов. При этом в прошлых играх в этом городке часто происходили всякие разрушения вследствие столкновений машин, а также эти машины людей сбивали. В более ранние периоды его садизм мог выражаться еще прямее: он мог описаться, поджигать или разрезать разнообразные предметы, которые символизировали то, что могло находиться внутри тела его матери, то есть пенис отца и детей, и при этом одновременно такие деструктивные акты представляли собой повреждения, которые нанес пенис отца и которые он также хотел, чтобы тот там сделал. В качестве реакции на эти садистические фантазии, в которых жестокий и всемогущий пенис (как его отца, так и его собственный), представленный движущимися машинками, уничтожает его мать, наносит повреждения детям, находящимся внутри нее, которых символизируют игрушечные человечки, у него теперь появляются фантазии о восстановлении ее тела – игрушечного городка – во всех тех отношениях, в которых оно ранее было повреждено.