Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
До настоящего времени психоаналитические исследования пролили значительно меньший свет на психологию женщин по сравнению с психологией мужчин. Так как страх своей возможной кастрации – это первое, что было открыто в качестве глубокой причины формирования неврозов у мужчин, психоаналитики также начали искать подобные этиологические факторы, влияющие на женщин. Однако полученные при этом результаты в основном относились к тому, в чем мужчины и женщины были схожи друг с другом, и в меньшей степени учитывали психологические различия между ними. Фрейд очень хорошо выразил это в следующей фразе: «…не подлежит никакому сомнению, что кастрационная тревога является единственным толчком к вытеснению (или отражению). Если подумать о неврозах у женщин, то в этом приходится усомниться, потому что с какой бы несомненностью не удалось констатировать у них кастрационный комплекс, нельзя говорить о кастрационной тревоге в настоящем смысле тогда, когда кастрация уже совершена».
Если мы осознаем, насколько важен каждый шаг, расширяющий наше знание о кастрационной тревоге, как для понимания мужской психологии, так и для лечения мужских неврозов, то получается, что знания о том страхе, который у девочек эквивалентен упомянутой тревоге у мальчиков, позволят нам усовершенствовать методы терапии женских неврозов и помогут получить более точную информацию о том, как протекает сексуальное развитие женщины.
В моей работе «Ранние стадии эдипова конфликта» я внесла свой вклад в исследование этой до сих пор нерешенной проблемы и предположила, что глубочайший страх у девочек состоит в том, что их тело может оказаться разрушенным изнутри, а то, что находится внутри него, – похищенным. Как результат оральной фрустрации, которая возникает из-за действий матери, девочка отворачивается от нее и обращает внимание на пенис отца как на объект удовлетворения. Это стремление толкает ее на следующие важные шаги в своем развитии. У нее появляются фантазии о том, как ее мать вводит в себя пенис отца, отдавая ему свою грудь; эти фантазии формируют ядро ранних представлений о сексуальности, которые порождают чувства зависти и ненависти по поводу разочарования в обоих родителях. На этой стадии развития дети обоих полов верят, что именно тело матери – источник пищи для них – содержит в себе все, что они только могут пожелать, включая пенис отца. Эти сексуальные представления только увеличивают ненависть, испытываемую маленькой девочкой по отношению к своей матери из-за фрустрации, вызванной отказами со стороны последней, и вносят свой вклад в формирование садистических фантазий на тему нападения на мать, ее уничтожения изнутри, лишения ее всего того, что внутри содержится. Из-за страха перед возмездием за это такие фантазии образуют основу, на которой у девочки произрастает глубокая тревога.
В статье «Раннее развитие женской сексуальности» (1927) Эрнест Джонс дал название «афанизис» явлению полного и длительного нарушения способности достигать либидинального удовлетворения, которое, как он считает, является ранней и доминантной тревогой для детей обоих полов. Это предположение очень близко к моим собственным взглядам. Как мне кажется, разрушение способности к достижению либидинального удовлетворения подразумевает разрушение тех органов, которые требуются для этих целей. А девочка ожидает, что эти органы будут уничтожены в процессе атаки на ее тело и внутренности, которая будет предпринята преимущественно со стороны матери. Ее страхи по поводу своих гениталий особо сильны, частично потому, что ее собственные садистические импульсы концентрируются на гениталиях матери и на эротических удовольствиях, которые она (мать) получает через них, а также частично из-за того, что страх по поводу неспособности получать сексуальное удовлетворение самой служит, в свою очередь, причиной роста другого страха – возможности повреждения своих гениталий.
Исходя из моего собственного опыта, появление тенденций, связанных с эдиповым комплексом, возвещается у девочек оральными устремлениями, направленными на пенис отца. Эти стремления уже сопровождаются генитальными импульсами. Ее желание отобрать пенис отца у собственной матери и сделать его частью своего тела, как я обнаружила, является фундаментальным фактором ее сексуальной жизни. То негодование, которое в ней вызывает ее мать, отказывая в доступе к своей наполненной пищей груди, только интенсифицируется тем злом, которое было причинено ей отказом сделать пенис отца объектом удовлетворения. И эта двойная обида является глубочайшим источником ненависти, которую ребенок женского пола чувствует по отношению к своей матери как результат направленности, связанной с эдиповым комплексом.
Эти предположения в некоторых отношениях отличаются от того, что принято в теории психоанализа. Фрейд пришел к заключению о том, что именно кастрационный комплекс является причиной возникновения эдипова комплекса у девочек, а заставляет девочку отворачиваться от матери недовольство тем, что мать отказала ей в доступе к пенису. Расхождения между точкой зрения Фрейда и тем, что предлагаю я, становятся меньше, если мы заметим, что они согласуются друг с другом в двух важных моментах – а именно в том, что девочка хочет иметь пенис, и в том, что она ненавидит свою мать за то, что последняя не дает ей его. Но в соответствии с моим предположением, исходно девочка стремится не к обладанию своим собственным пенисом в качестве атрибута маскулинности, а к вбиранию в себя пениса отца как объекта орального удовлетворения. Более того, я считаю, что это стремление является не следствием ее кастрационного комплекса, а наиболее фундаментальным выражением ее эдипальной направленности, а поэтому ребенок женского пола попадает под влияние своих эдиповых импульсов не опосредованно, через свои маскулинную направленность и зависть к обладателям пениса, а напрямую – как результат доминирующих в ней инстинктивно-женственных компонентов.
Когда девочка обращается к пенису отца как к объекту своего желания, силу этого стремления определяют несколько факторов. Требования ее орально-сосательных импульсов, усиленные отказом в доступе к материнской груди, рисуют в ее воображении картину пениса отца как органа, который, в отличие от груди, может доставить ей огромное и нескончаемое оральное удовлетворение. Свой вклад в эту фантазию вносят ее уретрально-садистические импульсы, так как дети обоих полов приписывают гораздо большие уретральные способности пенису (у которого они в самом деле более заметны), чем женскому органу мочеиспускания. Фантазии девочки по поводу уретральных силы и способностей пениса соединяются с ее оральными фантазиями вследствие того, что в ее воображении все телесные субстанции приравниваются друг к другу. В этом воображении пенис является объектом, обладающим магической способностью доставлять оральное удовлетворение. Но так как ее оральная фрустрация, причиной которой была мать, простимулировала также все ее другие эрогенные зоны, вызвала к жизни генитальную направленность и устремления в отношении пениса отца, то последний становится объектом ее оральных, уретральных, анальных и генитальных импульсов. Другой фактор, который служит для интенсификации ее стремлений в этом направлении, – это ее бессознательные сексуальные представления о том, что ее мать инкорпорировала в себя пенис отца, – с последующим возникновением зависти к матери.
Как я думаю, именно комбинация всех этих факторов приводит к наделению в глазах маленькой девочки пениса отца такой огромной силой и делает его объектом самого горячего восхищения и желания. Если у нее сохраняется преимущественно женская позиция, то это отношение к пенису отца будет часто приводить ее к общему смиренному и покорному отношению к мужскому полу. Но это также может вызывать в ней интенсивную ненависть из-за того, что ей отказано в доступе к столь желанным и обожаемым вещам. А если в ней возобладает маскулинная позиция, то это может дать начало всем признакам и симптомам зависти к пенису.
Но так как фантазии маленькой девочки об громадной мощи, огромном размере и силе пениса отца возникают из ее собственных орально-, уретрально- и анально-садистических импульсов, то она будет ему приписывать также и исключительно опасные свойства. Этот аспект дает почву для ее ужаса перед «плохим» пенисом, который укореняется в качестве реакции на деструктивные импульсы, которые в комбинации с импульсами либидинальными, направлены против него. Если в ней доминирующим является оральный садизм, то она будет принципиально относиться к пенису отца, находящемуся внутри матери, как к чему-то, что нужно ненавидеть, чему следует завидовать и что нужно уничтожить. Наполненные ненавистью фантазии, которые концентрируются вокруг пениса отца, как чего-то, что приносит ее матери удовлетворение, в некоторых случаях будут столь интенсивными, что будут приводить к перемещению ее глубочайшей и наиболее сильной тревоги – страхов в отношении матери – на пенис отца как на ненавидимый придаток матери. Если это происходит, то взрослая женщина будет страдать серьезными нарушениями в своем развитии и у нее разовьется искаженное отношение к мужскому полу. У нее также будут в большей или меньшей степени нарушенные отношения с ее объектами, для нее окажется невозможным преодолеть или полностью изжить стадию частичной любви .
По причине своего всемогущества в мыслях оральное стремление [девочки], направленное на пенис отца, заставляло ее ощущать, что она вроде как на самом деле инкорпорировала его в себя. Поэтому, ее амбивалентные чувства по отношению к пенису отца распространялись и на такой интернализированный пенис. Как мы знаем, на стадии частичного инкорпорирования часть объекта представляет собой весь объект. Поэтому пенис отца означал (для нее. – Примеч. пер.) его всего целиком. Именно поэтому, как я думаю, самые ранние образы отца – ядро отцовского супер-эго – представляют собой его пенис. Как я уже пыталась показать, ужасающий и жестокий характер супер-эго детей обоих полов определяется тем, что они начинают интроецировать свои объекты в тот период своего развития, когда их садизм находится в высшей точке. Поэтому их самые ранние образы вбирают в себя тот фантастический аспект, который им придают их собственные доминирующие прегенитальные импульсы. Но это стремление интроецировать пенис отца, то есть свой эдипальный объект, и сохранять его внутри себя значительно сильнее у девочек, чем у мальчиков. Поскольку генитальная направленность, которая совпадает с оральными желаниями девочек, также носит восприимчивый характер, то в нормальных обстоятельствах эдиповы тенденции девочки находятся в гораздо большей степени под влиянием оральных импульсов, чем у мальчиков. То, преобладает ли в фантазиях «хороший» пенис или «плохой», имеет решающе важное значение для формирования супер-эго и развития сексуальности. Но в любом случае, девочка, будучи в более подчиненном положении по отношению к своему интроецированному отцу, оказывается более зависима от его доброй или злой силы, чем обычно мальчик от своего супер-эго. А ее тревожность и чувство вины по отношению к матери еще более усложняют ее противоречивые чувства по отношению к пенису отца.
Для того чтобы упростить наше описание всей этой ситуации, я прежде всего прослежу развитие отношения девочки к пенису отца, а затем постараюсь раскрыть, насколько сильно ее отношение к матери влияет на ее взаимоотношения с отцом. В благоприятствующих обстоятельствах девочка верит в существование как опасного интроецированного пениса, так и «доброго» и полезного. В результате этого амбивалентного отношения возникает тревога, которая подталкивает как очень юного ребенка, так и взрослого к поискам сексуальных впечатлений. Этот импульс, который усиливается и добавляется к ее либидинальным желаниям, направленным на пенис, возникает следующим образом. Ее страх перед интроецированным «плохим» пенисом является побуждающей силой для ее непрерывных интроекций «хорошего» (пениса. – Примеч. пер.) посредством коитуса. Более того, ее половые акты, в форме ли фелляции, анальных сношений или нормального коитуса, помогают ей убедиться в том, являются ли достаточно хорошо обоснованными связанные с копуляцией страхи, который играют такую доминирующую и фундаментальную роль в ее психике. Причина, по которой копуляция становится в воображении детей обоих полов чем-то чреватым такими большими рисками, состоит в том, что их фантазийные садистические устремления преобразовали этот акт, в том виде, как он происходил между матерью и отцом, в очень устрашающую ситуацию большой опасности.
Я уже углублялась в природу этих садистических мастурбационных фантазий и рассматривала (некоторые связанные с ними. – Примеч. пер.) детали, обнаружив, что их можно подразделить на две четко между собой различающиеся, но взаимосвязанные категории. В тех из них, которые попадают в первую, ребенок применяет различные садистские способы прямой агрессии в отношении своих родителей, как объединенных в процессе коитуса, так и по отдельности. Ко второй категории относятся те, которые возникают в более поздний период фазы, когда садизм достигает своей наивысшей точки, и базируются на вере ребенка в свое садистическое всемогущество над родителями, находя свое выражение в более непрямых моментах. Ребенок наделяет родителей инструментами взаимного уничтожения, превращая их зубы, ногти, гениталии, экскременты и т. п. в опасное оружие, диких зверей и т. д., рисуя их, соответственно своим устремлениям, истязающими и уничтожающими друг друга в процессе соития.
Эти садистические фантазии вызывают страхи, имеющие различные источники. Из-за фантазий, относящихся к первой категории, девочка боится ответной агрессии со стороны обоих родителей, но особенно со стороны матери как более ненавидимой из их двоих. Она ожидает нападения как изнутри, так и снаружи, так как она уже интроецировала свои объекты в то самое время, когда она (в воображении. – Примеч. пер.) напала на них. Ее страхи по этому поводу очень тесно связаны с половым актом, так как ее первичные садистические действия в очень большой степени были направлены против ее родителей в момент их совокупления. Но именно в фантазиях, относящихся ко второй категории, соитие, в процессе которого – в соответствии с ее садистическими устремлениями – ее мать полностью уничтожается, становится актом, чреватым огромной опасностью для нее самой. С другой стороны, сексуальный акт, который ее садистические фантазии и устремления превращают в крайне опасную ситуацию, является именно по этой самой причине наиболее действенным средством подавления тревожности – тем более что сопутствующее ему либидинальное удовлетворение доставляет ей наивысшее достижимое удовольствие и, таким образом, само по себе уменьшает ее страхи.
Как я думаю, это представление проливает новый свет на мотивы, заставляющие индивидуума осуществлять действия сексуального характера, и на те психологические источники, которые вносят свой вклад в либидинальное удовлетворение, получаемое им в процессе этих действий. Как мы знаем, либидинальное удовлетворение всех эрогенных зон подразумевает и удовлетворение деструктивных компонентов благодаря слиянию либидинальных и деструктивных импульсов, которое имеет место на тех стадиях развития индивидуума, на которых доминируют его садистические тенденции. И поэтому, как я считаю, его деструктивные импульсы вызывают в нем тревогу уже в первые месяцы его жизни. Как следствие этого, его садистические фантазии оказываются связанными с тревожностью, а эта связь между ними порождает специфические тревожные ситуации. Поскольку его генитальные импульсы начинают проявляться в то время, когда он все еще находится в фазе достижения садизмом своего максимума – или, как я обнаружила, примерно в ней, а копуляция в его садистических фантазиях является способом разрушения его родителей, эти тревожные ситуации, возникшие на более ранних стадиях его развития, становятся также связанными с его генитальными действиями. Эффект от такого слияния заключается в том, что, с одной стороны, его тревожность интенсифицирует его либидинальные потребности, а с другой – либидинальное удовлетворение всех эрогенных зон используется в качестве средства для подавления тревожности. Либидинальное удовлетворение уменьшает его агрессивность, а с ней и тревожность. В дополнение к этому удовольствие, получаемое им в результате такого удовлетворения, как кажется, само по себе ослабляет его страх оказаться уничтоженным его собственными разрушительными импульсами и его объектами и борется с афанизисом (по Джонсу), то есть с его страхом потерять способность достигать либидинального удовлетворения. Либидинальное удовлетворение как выражение Эроса, укрепляет его веру в свои полезные образы и снижает опасность, угрожающую ему со стороны его инстинкта смерти и его супер-эго.
Чем выше тревожность у индивидуума, чем более невротичным он является, тем больше энергии его эго и его инстинктивных сил будет потрачено на усилия по преодолению тревожности. И либидинальное удовлетворение будет в первую очередь служить цели справиться с этой тревожностью. В случае с нормальным человеком, который достаточно далеко ушел от своих ранних тревожащих ситуаций и более успешно с ними справился, влияние этих ситуаций на его сексуальную деятельность, конечно, значительно меньше. Но, как я полагаю, оно никогда полностью не исчезает. Нормальный человек тоже испытывает побуждение проверить свою специфическую тревожность в отношениях с партнером по отношениям любви, что усиливает и «расцвечивает» его либидинальную фиксацию; таким образом, сексуальный акт всегда помогает нормальному человеку справиться с тревожностью. Доминантные тревожные ситуации и объем имеющейся тревоги являются особыми элементами условий любви, что относится ко всем.
Если девочка, которая проверяет свою тревожность посредством сексуального акта, что соответствует проверке действительностью, испытывает чувство уверенности и надежды, поддерживающее ее, она придет к тому, чтобы сделать своим объектом человека, который для нее символизирует «хороший» пенис. В этом случае облегчение тревожности, которое достигается через сексуальный акт, будет доставлять ей сильное наслаждение, заметно увеличивающее ощущаемое ею чисто либидинальное удовлетворение. И помимо этого, это закладывает основы для длительных и удовлетворяющих отношений любви. Но если условия неблагоприятны и ее страх интроецированного «плохого» пениса преобладает, то необходимым условием (возникновения. – Примеч. пер.) способности любить будет являться то, что ей станет необходимо провести эту проверку действительностью с помощью «плохого» пениса – то есть ее партнер по отношениям любви должен быть садистом. Тест, который она в таком случае проводит, направлен на то, чтобы дать ей информацию о том, какого рода повреждения нанесет ей ее партнер в процессе сексуального акта. Даже ожидаемые и связанные с этим травмы служат для ослабления ее тревожности и являются важными в экономике ее психической жизни. Стремление избавиться от страха перед внутренними и внешними опасностями с помощью каких-то доказательств из внешнего мира, как мне кажется, является существенным фактором в возникновении навязчивых действий. Чем более невротичным является индивидуум, тем в большей степени эти доказательства будут связаны с потребностью в наказании. Чем сильнее тревожность в ранних тревожных ситуациях и чем слабее обнадеживающие чувства, тем менее благоприятными будут условия, с которыми эти защитные элементы связаны. В таких случаях только строгое наказание или скорее переживание какого-то несчастья (что воспринимается как наказание) сможет вытеснить и заменить собой то ужасное наказание, которое ожидается в воображении. Ее выбор партнера-садиста также основан на стремлении еще раз инкорпорировать садистический, «плохой» пенис (поскольку именно так она воспринимает сексуальный акт), который разрушит все опасные объекты, находящиеся внутри нее самой. Поэтому глубочайший корень женского мазохизма, по-видимому, заключается в женском страхе перед теми опасными объектами, которые были ею интернализированы. А поэтому ее мазохизм – это не что иное, как ее садистический инстинкт, направленный вовнутрь, против этих интернализированных объектов.
По Фрейду, садизм, несмотря на то что он впервые становится видимым по отношению к объекту, изначально является деструктивным инстинктом, направленным на сам организм (первичный садизм), и только позднее нарциссическое либидо перенаправляет его в сторону от эго. Эрогенный мазохизм – это часть деструктивного инстинкта, перенаправление которой наружу оказалось недостижимым, которая остается в организме и там либидинально связана. Более того, он думает, что, поскольку любая часть деструктивного инстинкта, направленная наружу, снова поворачивается вовнутрь и отвязывается от своих объектов, она порождает вторичный или женский мазохизм. По моему мнению, перенаправленный таким образом деструктивный инстинкт все равно остается связанным со своими объектами, но теперь они являются интернализированными объектами, и, угрожая уничтожить их, он также угрожает разрушить эго, в котором эти объекты находятся. Таким путем в случае женского мазохизма деструктивный инстинкт еще раз оказывается направленным на сам организм. Фрейд говорит: «В ясном содержании мазохистских фантазий находит себе выражение и чувство вины: мазохист предполагает, что совершил какое-то преступление (какое – остается неопределенным), которое он должен искупить всеми этими болезненными и мучительными процедурами». Мне кажется, что должны быть какие-то общие точки между самоистязающим поведением мазохиста и упреками меланхолика самому себе, которые, как мы знаем, на самом деле направлены на его интроецированные объекты. По этой причине кажется, что женский мазохизм направлен на эго так же, как и на интроецированные объекты. Более того, уничтожая свои интернализированные объекты, индивидуум действует в интересах самосохранения. В крайних случаях его эго окажется не в состоянии перенаправлять его инстинкт смерти вовне, так как инстинкты жизни и смерти объединяются в преследовании общей цели, а первый из них оказывается оторванным от своей нормальной функции по защите эго.
Теперь мы вкратце рассмотрим некоторые другие типичные результаты женского сексуального развития, которые связаны с господством страха перед интроецированным пенисом. Женщины, которые помимо имеющихся у них сильных мазохистских наклонностей питают более обнадеживающие чувства, часто доверяют свои влечения и привязанности садистическому партнеру, одновременно предпринимая всевозможные усилия, которые зачастую требуют всю энергию их эго по превращению его в «хороший» объект. Женщины такого типа, у которых страх перед «плохим» пенисом и вера в пенис «хороший» эквивалентны друг другу, часто колеблются в своем выборе между «хорошим» и «плохим» внешним объектом.
Нередко страх женщины перед интернализированным пенисом заставляет ее снова и снова проверять тревожащую ее ситуацию, результатом чего является ее положение, при котором она постоянно и навязчиво повторяет сексуальные акты со своим объектом или, как один из возможных вариантов того же самого, постоянно и навязчиво меняет свои объекты на другие. В других случаях тот же самый страх приведет к противоположному результату и женщина станет фригидной. Будучи ребенком, ее страх своей матери заставляет ее переменить свое отношение к пенису отца – из желанного и щедрого объекта он превращается в опасный и зловредный. В это же время в своем воображении она превращает вагину в инструмент смерти, а всю свою мать – в источник опасности для отца во время полового акта с ней. Ее боязнь сексуальных актов, таким образом, основывается как на тех повреждениях, которые она получит от пениса, так и на повреждениях, которые она сама нанесет партнеру. Ее опасение того, что она кастрирует его, связано частично с идентификацией самой себя с садистической матерью, частично – со своими собственными садистическими тенденциями.
Я ранее уже говорила, что при преобладании мазохистической направленности садизм (индивидуума. – Примеч. пер.) направляется на интернализированные объекты. Но если страх девочки перед интернализированным пенисом заставляет ее защищаться от внутренних угроз с его стороны с помощью проекции, она будет направлять свой садизм на внешние объекты – на заново интроецированный в процессе коитуса пенис, а это означает – на ее сексуального партнера. В таких случаях оказывается, что эго еще раз удалось изменить направленность деструктивного инстинкта в сторону от самого себя, а теперь также и от интернализированных объектов, и нацелить его на внешние объекты. Если у девочки преобладают садистические инстинкты, она по-прежнему будет воспринимать копуляцию в качестве испытания своей тревожности действительностью, но противоположным способом. Ее фантазии на тему того, что ее вагина и в целом ее тело несут угрозу разрушения для ее партнера, что при фелляции она откусит его пенис и разорвет его на части, теперь являются средством преодоления своего страха перед пенисом, который она до этого инкорпорировала в себя, и перед своим реальным объектом. В использовании своего садизма против этого ее реального объекта она видит, что в своем воображении ведет войну на полное уничтожение со своими интернализированными объектами.
Войти с помощью соц. сетей: