Преодолеть комплекс вины спасшегося

Писательское и актерское дело, танец, достижения в науке – этих успехов гораздо проще достичь в благоприятной социальной и финансовой среде. Даже самым талантливым людям тяжело раскрыть свой потенциал в проблемной семье или в тяжелых социально-экономических условиях.

В некоторых семьях смерть матери освобождает дочь от этих ограничений. Например, дочь, чья мать-одиночка жила на пособие, отправится жить в семью ее брата из среднего класса. Дочь, мать которой запрещала ей поступать в университет вдали от дома, сможет принять предложение престижного заведения в другом штате.

У дочери, которая все детство заботилась о матери-алкоголичке, неожиданно появится время на личные интересы.

Девушка, которой кажется, что она получила новые возможности благодаря, а не вопреки смерти матери, будет хотеть преуспеть даже больше. Выстроив продуктивную и приятную жизнь, она придаст смысл смерти матери – мама умерла не зря. Но девушка может испытывать огромное чувство вины за то, что радуется успеху, который стал возможен, по ее мнению, лишь благодаря смерти матери.

28-летняя Шила более 10 лет испытывала противоречивые чувства вседозволенности и сожаления. Ей казалось, что мир обязан ей хорошей жизнью после подростковых лет утраты и несчастья. В то же время она была уверена, что, если бы в возрасте 14 лет не потеряла мать, никогда не покинула бы городской район рабочего класса, в котором выросла. Подростковые годы Шила прожила с отцом и мачехой в зажиточном пригороде, где 80 % ее новых одноклассников собирались получить высшее образование. Она получила степени бакалавра и магистра, но всегда мучилась чувством вины. Ей казалось, что она наживается на смерти матери.

В магистратуре я определила свою будущую сферу деятельности, подумала: «Вот оно. Вот чем я хочу заниматься, и я буду делать это хорошо». Затем меня охватили смешанные чувства. Я представила, что, если бы моя мать была жива, я не получила бы такое признание от уважаемых людей и не начала бы карьеру. В какой-то момент меня осенило. Хотя больше всего хотелось вернуть маму, я не собиралась отказываться от того, чего я добилась после ее смерти. Несколько лет назад я наконец призналась папе: «Наверное, если бы мама была жива, я не добилась бы всего этого». Мне понадобилось 11 лет, чтобы сказать это, потому что я винила себя в том, что наслаждалась жизнью. Папа ответил: «Ты занималась бы тем, чем занимаешься сейчас, потому что ты такая, какая есть. Ты всегда была человеком, который получает все, что хочет». Я не сразу поняла, что, возможно, отец прав. Моя жизнь сложилась бы иначе, если бы моя мать была жива, но я думаю, что все равно жила бы там, где мне хотелось, и занималась любимым делом.

Как и Шила, некоторые дочери думают, что оскорбляют матерей счастливой успешной жизнью после их смерти. Успех отражает отделение, которое они не всегда готовы совершить. 32-летняя Роберта поясняет: «Потеряв маму в 16 лет, я почти ощутила – из любви к ней, – что должна вести ужасную жизнь. Я как бы сказала себе: “Если я люблю свою мать, должна доказать это самой себе, все испортив. Отказавшись от высшего образования. Отказавшись от счастья”». Это еще один способ почтить память матери, но не судьба дочери, а ее выбор. Немногие матери хотели бы, чтобы их дочери принесли себя в жертву.

Если смерть матери дает дочери шанс на более приятную, захватывающую или успешную жизнь, она имеет полное право на такое будущее. Нет ничего позорного в том, что использовать любые доступные средства ради успеха. Нет ничего позорного в том, чтобы превратить утрату в жизнь. Как феникс, птица из мифов, восстающая из пепла, любая дочь без матери может возродиться после трагедии. Чтобы расправить крылья и взлететь.

Эпилог

Мама рассказывала, что секвойи были выше нашего дома, а их стволы – такими огромными, что через них могла проехать машина. «Так и есть, – говорила она. – Маленький туннель насквозь». Мы жили в бывшем яблоневом саду, и все наши деревья плодоносили. Я не могла представить такое высокое или широкое дерево. Но открытки и фотографии, которые мама привезла из поездки с отцом в Северную Калифорнию, подтверждали ее слова. На одной фотографии она стояла рядом с гигантской секвойей красновато-коричневого цвета и радостно махала рукой. Нижние ветви располагались настолько высоко, что даже не поместились в кадре.

Жаль, эти фотографии не сохранились. Я не знаю, где они теперь. Время, переезды и неорганизованность плохо сказались на семейных фотографиях. Большинство я храню в блестящем бумажном пакете в нижнем ящике шкафа в своем доме в Лос-Анджелесе. Я все еще думаю, что однажды соберусь с силами, разложу их на ковре и рассортирую по времени, но эта задача пугает меня всякий раз, когда я пытаюсь к ней приступить. Фотографий – сотни, вероятно, даже тысяча. Они охватывают период между помолвкой моих родителей в 1959 году и последними месяцами жизни матери в 1981 году. Это вся ее взрослая жизнь. Когда я просматриваю карточки, меня не покидают мысли о тех, которые должны быть среди них, но которых нет, – о фотографиях мамы на церемониях вручения дипломов ее детей, мамы с ее внуками, смеющейся мамы с седыми волосами. Сегодня ей было бы 76 лет. Семьдесят шесть… Я не могу протянуть последний образ 42-летней матери так далеко в будущее. Для меня моя мама всегда останется молодой.

Я пыталась найти ее на протяжении жизни в разных местах, но она всегда ускользала. В Теннесси психолог поставил передо мной пустой стол и предложил изобразить разговор с мамой, но беседа вышла односторонней и натянутой. Астролог в Айове не смог найти ее на моей карте. Шаман с хрустальным маятником в Малибу улыбнулся, кивнул и сказал, что она «в свету». Если бы мне пришлось указать местонахождение моей матери, я бы сказала, что она нигде и везде одновременно. Она – расплывчатое воспоминание, которое я не могу собрать воедино, и кроткий дух, который наполняет все мои дни. Она парит на заднем плане моей жизни – свободная и бесформенная, как воздух.

Быть дочерью без матери – значит жить с осознанием чего-то неощутимого. Да, чего-то не хватает. Но мы не должны забывать, что это «что-то» было у нас.

Быть дочерью без матери – значит страдать от парадоксов и противоречий, жить с постоянной неразрешенной тоской. Но еще быть дочерью без матери – значит познать жесткость выживания, приобрести знания и зрелость, которую другие не получили в столь раннем возрасте, и осознать силу обновления и возрождения.

«Мы приобретаем многое, нравится нам это или нет, – говорит Коллин Рассел, которой было 15 лет, когда ее мать умерла. – Из несчастья и сложностей возникает сила. Я не стала бы такой чувствительной, если бы не лишилась матери. Я знаю, что принимала бы многое как должное. Думаю, у меня не сложилось бы такое восприятие жизни и смерти».

В подростковые годы я придумала особую игру: оценивала все хорошее в своей жизни и сравнивала это с возможностью вернуть мать. В студенческие годы выбор был простым. Обменяла бы я образование на шанс вернуть маму? Конечно. Своего молодого человека? Да, даже его. Когда мне исполнилось 20 лет, ответы уже не были столь однозначными. Отказалась бы я от карьеры журналистки? Хорошо. От научной степени по писательскому делу и лет, проведенных в Айове? Ну, ладно. От квартиры в Нью-Йорке, первого контракта на книгу, верных друзей? Наверное… Возможно… Я не знала. Когда мне исполнилось 30, я перестала играть в эту игру. Это произошло в тот день, когда я посмотрела на мужа и дочерей, оценила жизнь, которую мы построили вместе в Калифорнии, и поняла, что больше не готова совершить такой обмен.

Что это значит? Что я эгоистичный человек? Или тот, кто обрел любимую жизнь, несмотря на раннюю утрату? Я считаю верным второй ответ. 31-летняя Дебби соглашается со мной. В подростковые годы младшая сестра и мать были ее самыми близкими подругами. Но когда Дебби исполнилось 22 года, сестра погибла в автокатастрофе, а через год мать умерла от рака. «Люди спрашивали меня: “Если бы ты могла что-то изменить в жизни, что бы изменила?”, – говорит Дебби. – Я отвечала, что ничего. Мне жаль, что некоторые события произошли со мной, но я бы ничего не стала менять. Утраты переплелись с моей жизнью. Они стали такой важной частью моей личности и взросления, частью человека, которым я являюсь сегодня. И мне нравится этот человек. Жаль, что это произошло со мной, но я сама решаю, хорошо это или плохо».

44-летней Венди было 15 лет, когда ее мать умерла. Теперь она с мужем воспитывает 16-летнюю дочь. «Иногда меня поражает, как события меняются со временем, – утверждает Венди. – Если проработаешь свое горе – исцелишься, и это удивительно. Столько вещей, приносивших мне огромную боль, теперь стали насыщенными и ценными благодаря смерти матери».

Мы, дочери без матерей, что-то вынесли из их смерти. Возможно, эти уроки не должен получить ни один ребенок и подросток, но они действительно ценны. Мы научились нести за себя ответственность. Но мы должны постоянно заботиться о себе в эмоциональном плане – не вычеркивая людей из жизни, а проявляя доверие и уважение к детям, которыми мы были, и к женщинам, которыми мы стали. 25-летняя Марджи, которой было семь, когда ее мать умерла, поясняет: «Я считаю себя очень сильным человеком, и я знаю, что это связано со смертью моей мамы и всем, что произошло потом. Каким-то образом я научилась любить и уважать себя, гордиться тем, кем я была, тем ребенком, который смог позаботиться о себе и выжить. Стала бы я такой уверенной, если бы моя мать не умерла? Научилась бы я любить себя? Не знаю. Мне пришлось научиться всему и осознать, что никто обо мне не позаботится. Конечно, мне могут помочь другие люди, но я и сама справлюсь. Это очень важно для меня как для женщины. Девочек учат быть как все и получать признание других, поэтому я чувствую себя сильной в этом плане. Я знаю, что получаю огромную заботу и любовь от самой себя».

44-летняя Карла, которой было 12 лет, когда умерла ее мать, и 15 лет, когда умер отец, добавляет: «Иногда, если жизнь идет не по плану, или когда я расстраиваюсь, думаю: “Добился бы того же другой человек, который не прошел через то, через что прошла ты?” Это мой способ сказать себе: “Карла, ты многое пережила. Ты все делаешь правильно” Это мой барьер против ощущений поражения. Когда в жизни что-то идет не так, как мне хотелось бы, я думаю: “Ты построила хорошую жизнь вопреки всему. Ты должна признать это и гордиться”».

Марджи и Карла научились утешать и хвалить себя. Они смогли наделить себя чувствами, которых лишились после смерти матерей. Со временем эти женщины обрели внутренний ориентир и эмоциональную защищенность, которой часто не хватает дочерям без матерей. Они сделали это, научившись ценить, хвалить и утешать себя. Это лучшая замена материнской заботы, на которую женщина может рассчитывать.

Я впервые побывала в Северной Калифорнии в ноябре 1992 года, когда собирала материал для первого издания этой книги. Удивительно теплым субботним днем Филлис и Маршалл Клаус предложили мне показать окрестности. У нас было время лишь на одну местную достопримечательность – долину Сонома или Мьюирский лес. Я вспомнила открытки и фотографии сосен, ветки которых были выше домов, а стволы – такими широкими, что через них могла проехать машина. И выбрала лес.

Я ничего не знала о секвойях, кроме того, что они огромные. Мама была права – я никогда не видела таких высоких деревьев. Когда мы пробрались через папоротники, увидели маленькую странную группу секвой, растущих вокруг обугленного пня. Обгоревший ствол достигал двух метров в высоту, а окружавшие его деревья были молодыми и здоровыми. Смотрители парка называют такие группы деревьев семейным кругом. Люди, не интересующиеся биологией, называют их материнским деревом и его дочерьми.

Почему? В экосистеме секвойи почки будущих деревьев хранятся в коробочках, которые называются капами, – это жесткие коричневые наросты на коре материнского дерева. Если материнское дерево падает, вырубается или сгорает – другими словами, умирает, травма стимулирует гормоны роста в почках. Почки падают на землю, и деревья прорастают, образуя круг дочерей. Деревья-дочери растут, впитывая солнечный свет, который им дарит умершая мать. Они получают необходимые питательные элементы из корневой системы матери, которая сохраняется, даже когда ее ветки умирают. Хотя на поверхности дочери существуют независимо от матери, под землей они продолжают черпать силу из нее.

Годами я искала мать в воздухе вокруг и забывала смотреть под ноги. Она дала мне крепкую основу в первые 17 лет жизни. Без этого я вряд ли справилась бы после ее смерти.

Теперь я живу без матери гораздо дольше, чем жила с ней. Мои воспоминания о первых годах моей дочери гораздо отчетливее, чем воспоминания о собственном детстве. Так работает исцеление. Проходят годы. Боль утихает. Жизнь вытесняет воспоминания. Подробности размываются. Но мы никогда не забываем.

Не так давно мы с мужем вывезли дочек на несколько дней в Южный Орегон. В округе Гумбольдте, штат Калифорния, свернули с трассы 101, чтобы проехать через 51 тысячу акров секвойных лесов. Пока муж вез нас по узкой ленте тенистой дороги, я сидела сзади с дочками и рассказывала им об открытках, которые моя мама привезла в Нью-Йорк, и о том, что я не верила ей, что через дерево может проехать машина. Моя старшая дочь Майя сказала, что она тоже не верит. Через несколько километров мы подъехали к Святому дереву и увидели, что мама была права.

Теперь у меня есть фотография, на которой наша белая машина возникает из огромной трещины в массивном стволе секвойи. Мой муж и Майя радостно машут мне с переднего сиденья. Фотографируя их, я пыталась представить свою мать, стоявшую рядом с тем же деревом на фотографии, которую я помню, но не могу найти.

Возможно, она кричала: «Привет!» Возможно, она прощалась. Или просто говорила: «Эй, помнишь меня?»

Всегда.