Тысячи американских детей проявляют черты детей, у которых нет матери, хотя их матери живы. Почему? Потому что их воспитывают женщины, когда-то лишившиеся матерей. Когда ранняя утрата проникает в зарождающуюся личность ребенка, навыки выживания, формирующиеся в это время, становятся навыками, которые ребенок применяет к более поздним задачам, в том числе к воспитанию детей. Женщины без матерей, как и другие женщины, нередко копируют поведение родителей. Вот почему их дети могут извлечь пользу или серьезно пострадать из-за смерти бабушки, которую они никогда не знали. В свою очередь эти дети, скорее всего, будут воспитывать своих детей схожим образом. 46-летняя Эмма знает, что это возможно. По ее словам, четыре поколения женщин в ее семье до сих пор ощущают последствия смерти бабушки, которая случилась более 70 лет назад.
Матери Эммы было всего три года, когда ее мать умерла во время вторых родов. Или ей было четыре? Эмма не знает точно. Ее мать редко говорит о своей утрате, Эмма не знает подробностей. Она лишь знает, что мать жила с разными людьми в детстве и что ее воспитывали родственники и друзья. Когда Эмма вспоминает свое детство, она почти не помнит разговоров с матерью. Скорее ее детство можно назвать активным.
«Родители всегда призывали нас что-то делать, путешествовать и добиваться успехов, – рассказывает Эмма. – Со стороны казалось, что я и моя сестра очень амбициозны. Мы всегда были чем-то заняты. И моя мать тоже. Она работала учительницей и постоянно подрабатывала волонтером. Все считали ее чудесной женщиной. Но теперь я понимаю, что она старалась занять себя, чтобы избежать своих чувств».
В раннем детстве мать Эммы потеряла младшего брата, через год – мать. После этого отец ушел из семьи. «Маме было три года, когда у нее никого не осталось, – рассказывает Эмма. – Я всегда думала, что она была сильной именно поэтому. Ей просто пришлось стать сильной». Мать Эммы была очень независимой в подростковые годы. Те же навыки она поощряла и у своих дочерей. Не болеть. Не плакать. Быть сильной.
Когда Эмме исполнилось девять и родительский дом сгорел дотла, ее мать отреагировала на трагедию достаточно спокойно. «Это произошло за неделю до Рождества, и мы потеряли все, даже наших кошек и собак, – вспоминает Эмма. – Но это ничего не изменило. Мы продолжили жить как прежде. Отнеслись к событию так, словно произошло что-то незначительное. Наверное, это хорошо. Возможно, для моей матери любое событие было мелочью, если никто не умер. Но когда ты ребенок и тебе приходится так себя вести, ты не сможешь разобраться в себе и быть человеком, должен вести себя как робот. А потом ты взрослеешь и думаешь: "Что же тогда не мелочь?”».
В детстве и подростковом возрасте Эмме не приходилось спрашивать. Все решения за нее принимала мать. Будучи дочерью без матери, познавшей необходимость независимости, она внушала это чувство своим дочерям. Но как мать, которая отчаянно хотела дать детям то, чего не получила сама, она была слишком навязчивой и властной. «Мама вела себя противоречиво, – говорит Эмма. – Она говорила одно, а делала другое. Ей так хотелось, чтобы мы с сестрой могли позаботиться о себе. Это стало смыслом нашей жизни. Но я помню свои мысли. Я понимала, что не знала бы, как себя вести, если бы наша мать умерла. Она делала для нас все. Выбирала то, что считала важным и не очень. Я знаю, что делала то же самое для своих детей. Я говорила: "Не стоит даже думать об этом”, – и принимала все решения, прежде чем они успели бы сами задуматься о проблеме».
Когда у Эммы родились дочь и сын, она почти полностью повторила родительское поведение матери. Редко выпускала детей из дома и не давала им заводить друзей. Планировала их день. Восприняла как должное независимость сына, но ей пришлось немного поработать, чтобы привить это качество дочери. Эмма сохраняла эмоциональную дистанцию, позволяя детям разбираться с личными проблемами самостоятельно.
Ей казалось, что в их отношениях все хорошо, пока несколько лет назад она не приехала в гости к своей взрослой дочери. Ее маленькая внучка плохо себя вела, и Эмма поняла: что-то пошло не так.
«Я поняла, что мы трое не могли находиться вместе, – поясняет Эмма. – Двоим из нас было хорошо. Мне было хорошо с внучкой. Мне было хорошо с дочерью. Но как только мы собирались вместе, что-то выводило внучку из себя, и она превращалась в сорванца. Это ужасно. Очевидно, мы с дочерью чем-то раздражаем ребенка. Я до сих пор не знаю, чем именно. Но одно очевидно: мы не знаем, какими должны быть на самом деле. Чего-то не хватает. Мне кажется, это связано с тем, что моя мать не научила меня в первую очередь быть человеком, а потом уже – женой и матерью».
Вскоре после того случая Эмма обратилась к психологу. Ей хотелось проанализировать отношения с матерью и дочерью. Понадобилось почти три года, чтобы избавиться от идеализированного образа матери. «На первом сеансе я сказала, что моя мать идеальна, – говорит Эмма. – Со временем я поняла, что могу придраться ко всему, что она делала. Тогда я очень разозлилась. Как она могла быть такой? Почему она не понимала, что мы нуждались не просто в скале? Она не позволяла детям проявить слабость». Благодаря поддержке психолога Эмма постепенно избавляется от обвинений и гнева. Теперь она относится к своей матери, как к ребенку от матери, пытаясь понять ее поведение. «Сейчас я снова считаю сильный характер матери чем-то чудесным, – делится Эмма. – И вижу, что она ни в чем не виновата. Она не могла дать мне то, чего не получила сама. Но это не делает мою жизнь, жизнь моей дочери и внучки менее болезненной».
Недавно дочь Эммы согласилась обратиться к психологу. Они вместе анализируют свои отношения и выстраивают новое родительское поведение для внучки. Эмма также предлагает своей 76-летней матери присоединиться к их сеансам. Она не рассчитывает на счастливое преображение семьи, но продолжает надеяться. Как узнали несколько поколений женщин в ее семье, никогда не поздно пересмотреть и исцелить прошлое.