Когда мне исполнилось 20 лет, я потребовала у отца рассказать об условиях его страховки жизни. У него было неплохое здоровье, но я должна была убедиться, что мы с братом и сестрой не останемся ни с чем. В любой момент с ним могло что-нибудь произойти. Я знала это наверняка. Поздней ночью я останавливалась у двери в его комнату, прислушиваясь к мерному дыханию. Если из спальни не доносилось ни звука, я распахивала дверь, желая проверить, что его грудь поднимается и опускается. «Я просто проверяю, – убеждала я себя. – Просто проверяю, что мы по-прежнему в безопасности».
Отец прожил еще 20 лет. Какой бы печальной и трагичной ни была его смерть, она принесла мне небольшое облегчение. Теперь я знала, что худшее позади. Как и моя мать, он умер из-за печеночной недостаточности, но, в отличие от мамы, дома, в окружении семьи.
Каждый знал о его состоянии. Эта смерть кардинально отличалась от смерти моей матери в 1981 году, и по этой причине я восприняла ее легче. Но я не думала, что она оставит такую огромную дыру в моем сердце, что я буду так скучать по нему как отцу и дедушке.
Да, я уже теряла родителя раньше, но в смерти отца было что-то другое. «Ты уже проходила через это», – напоминали друзья, пытаясь меня подбодрить. Да, это так. И все же – нет. Моя роль дочери сузилась после смерти мамы, а теперь она полностью исчезла – после смерти отца я окончательно перестала быть ребенком. Долгие недели я жила как во сне, ошеломленная пониманием того, что перестала быть чьей-то дочерью.
Потеря одного родителя учит нас, каково это – терять родителя. Но она не готовит нас ко второй потере. «Смерть второго родителя – переход в абсолютно новый мир, – утверждает Тереза Рандо, которая потеряла обоих родителей к 18 годам. – Когда один родитель умирает, мир полностью меняется, но вы по-прежнему не одиноки. Когда умирает второй, это потеря всех связей. Что с вами происходит? Вы лишаетесь своей истории, ощущения связи с прошлым и последнего барьера между вами и смертью. Даже если вы взрослый человек, становиться сиротой странно».
Самосознание дочери существенно меняется, когда умирают оба родителя. Мир разваливается на части. Если девочка относится к категории молодых взрослых и в состоянии принимать решения, вторая утрата выводит ее на новый уровень, где она подчиняется лишь самой себе. «Я потеряла обоих родителей к 26 годам, – говорит 35-летняя Кристина. – Внезапно я потеряла всех, кто говорил мне, что делать. Теперь я могла делать все, что захочу. Это очень страшное чувство – когда ты внезапно становишься свободной и осознаешь, что никто тебя не контролирует. Никто не спросит: «Что ты делаешь?”, никто не скажет: “Наверное, тебе стоит об этом задуматься”. Внезапно на тебя наваливается полная ответственность за свои поступки, и ты думаешь: “Что мне делать?”».
По словам Кристины, потеря обоих родителей в раннем возрасте помогла ей стать более зрелой и независимой женщиной, чем она стала бы, сложись ее жизнь иначе. Как утверждает Кларисса Пинкола Эстес, сироты не только теряют, но и получают. «Они обладают отличной интуицией, потому что столько всего перенесли, – говорит она. – У них сформировался радар, который помогает предвидеть новый удар. Повзрослев, они постоянно проявляют бдительность – нередко в крайней степени – и могут говорить о людях не только плохое, но и хорошее. Единственная проблема в том, что они часто игнорируют свою интуицию, особенно когда думают, что нашли любовь. Это почти как обменивать валюту».
Когда дочь рано теряет одного родителя, смерть второго может запустить новый цикл скорбения по первому. 32-летней Мариане было 16 лет, когда ее мать умерла. Спустя два месяца, которые она провела в шоке и отрицании, ощущение горя дало о себе знать.
Мне понадобилось пять лет, чтобы пережить горе. Каждый год перед днем рождения мамы, датой ее смерти и годовщиной свадьбы родителей я чувствовала себя совершенно разбитой. А затем, спустя пять лет, все прошло. Я не перестала скучать по маме, но боль утихла. А когда умер папа, я едва не сошла с ума. Он умер в прошлом ноябре, через 15 лет после смерти мамы. Тогда я поняла, что у меня больше никого нет. Я почувствовала, что потеряла обоих родителей, а не одного. Смерть папы воскресила воспоминания о маме и то мое горе.
Хотя вторая утрата активировала процесс скорбения по матери и причинила новую боль от утраты обоих родителей, Мариана пережила смерть отца, будучи взрослой женщиной. Она была более уверенной и эмоционально зрелой, чем 16-летняя девочка. Фаза острого горя после смерти отца началась незамедлительно и закончилась примерно через год. В преддверии первой годовщины его смерти Мариана говорит, что чувствует себя более сильной и подготовленной к этому дню, чем в подростковом возрасте после смерти матери.
Ива, которой было восемь лет, когда она потеряла мать, и 35 лет, когда умер отец, восприняла потерю родителя во взрослом состоянии иначе. Ее ровесники тоже постепенно лишались родителей, и она восприняла смерть как травматичное, но своевременное событие. В результате Ива пережила горе и адаптировалась к утрате без серьезного длительного стресса. «В отличие от взрослого, ребенок воспринимает смерть иначе, – утверждает она. – Когда мне было восемь лет, я ничего не понимала. Смерть же отца была трагичным и печальным событием, но не ошеломила меня. Я все понимала. Я не осознавала, какой ошеломляющей была смерть матери до тех пор, пока через 25 лет не умер отец».
Утрата родителя в детстве или подростковом возрасте достаточно травматична, но у некоторых молодых дочерей смерть матери предшествует или следует за смертью отца. Каждый месяц я получаю электронные письма от женщин, у которых оба родителя умерли в молодом возрасте.
Хотя сиротой принято считать ребенка в возрасте до 18 лет, у которого умер хотя бы один родитель, многие из нас, услышав это слово, представляют ребенка из книг Чарльза Диккенса – одинокого бродягу, у которого живы оба родителя. В 2003 году 29 140 американских детей в возрасте до 18 лет подходили под это описание – их называют двойными сиротами. Еще 32 тысячи двойных сирот находились в возрасте от 18 до 36 лет. При более подробном изучении ситуация усложняется. В 2012 году UNICEF определила, что 13 миллионов двойных сирот в возрасте до 18 лет жили в Субсахарской Африке, Азии, Латинской Америке и странах Карибского бассейна.
По словам Теймар Гранот, для такого ребенка «ощущение отчаяния и утраты безгранично. Целый мир рушится, и он чувствует, что остался один. Внезапно он перестает быть обычным ребенком с родителями и семьей и теряет все, что у него было». Для ребенка утрата второго родителя обычно означает смену места жительства и появление новых опекунов. Привычный уклад – в силу альтруизма или норм закона – нарушают родственники, соседи, социальные работники и другие люди. Ребенок может начать жить с родными или в приемной семье. Если у него есть братья или сестры, они становятся единственной живой ниточкой, ведущей к родной семье. Их важность для ребенка может вырасти.
43-летняя Дарлин осталась с младшей сестрой после того, как потеряла обоих родителей в разных автокатастрофах к десяти годам, «Мы с сестрой всегда были очень близки, – вспоминает Дарлин. – Если бы кто-то попытался разлучить нас, это стало бы последней каплей. Вряд ли бы я выдержала. Наверное, если бы я была единственным ребенком в семье, вела бы себя иначе. Но у меня была сестра, и мы рассчитывали на взаимную поддержку, принятие и одобрение. Мы до сих пор поддерживаем друг друга».
Несколько утрат за короткий промежуток времени могут серьезно навредить детским навыкам адаптации. Вместо того чтобы горевать по умершим родителям, сироте часто приходится направлять всю эмоциональную энергию на повседневную жизнь. Масштаб травмы слишком велик, чтобы принять ее. Только спустя многие годы и повзрослев, человек, который обрел стабильность благодаря личному развитию и другим отношениям с людьми, может переосмыслить утраты, принять смысл боли и начать ее обрабатывать.
Осиротевший ребенок может долго и безуспешно искать замену утраченной родительской любви. 35-летней Диане было 13 лет, когда ее родители погибли в аварии. Следующие три года она прожила в девяти местах, пытаясь найти то, что когда-то ей принадлежало. «Я была заблудшей душой, – признается Диана. – Начала принимать наркотики. У меня не было никаких ограничений в сексуальной жизни. Я искала любовь и все, что могло заглушить боль, помочь почувствовать, что я на своем месте». Диана обнаружила, что шутки разряжают обстановку и вызывают симпатию у людей. Юмор стал ее защитным механизмом, смягчил чувства одиночества и растерянности.
Сегодня Диана успешно работает стендап-комиком. Ее ранний опыт потери обоих родителей пробудил огромное желание жить. Диана надеется, что ее зрители видят и ценят это. «Я очень энергичная, людей это притягивает, – говорит она. – Вы даже не представляете, какими историями они делятся со мной после выступлений. Невероятными историями о боли и мучениях. Многие женщины подходят ко мне и говорят, что начали свой путь к восстановлению.
Признаются: “Знаешь, ты дала мне сил! Я не знаю почему. Я мало рассказываю о своем прошлом на сцене. Они просто чувствуют это».
Само понятие «сирота» (orphan) отражает уникальное состояние одиночества и мудрости. Когда-то алхимики называли этим словом уникальный драгоценный камень, найденный в императорской короне и похожий на тот, который сегодня называется солитером. Они считали его философским камнем. В давние времена он был бесценным. Его отрицали глупцы и почитали мудрецы. Тогда считалось, что сироты обладают особыми знаниями и мудростью, которой нет у остальных.
Некоторые сироты находят утешение в этом сравнении и обретают смысл в своей двойной утрате. 25-летней Марджи было семь лет, когда умерла ее мать-одиночка. Девочка стала жить с эмоционально холодным отцом и враждебной мачехой. Сегодня Марджи не поддерживает с ними отношения. «После смерти мамы я чувствовала себя одинокой, и это в какой-то степени усиливало мое ощущение, что я другая, – признается она. – Мне казалось, я должна сама заботиться о себе. Иногда я задумываюсь, действительно ли плохо ощущать свою уникальность. Возможно, я извлекла из этого что-то полезное». Чувство «особенности» помогло Марджи пережить одиночество в подростковом возрасте и компенсировало раннюю физическую утрату матери и эмоциональную утрату отца. Теперь, повзрослев, Марджи понимает, насколько опасно такое самоопределение. В глубине души она рада тому, что отличается от других женщин, но следит за тем, чтобы это ощущение не переросло в манию величия.
Как показывает история Марджи, женщине не нужно терять обоих родителей, чтобы считать себя сиротой. Многие женщины, у которых жив один или оба родителя, считают себя сиротами в духовном или эмоциональном плане. Они хорошо понимают, каково это – быть сиротами при наличии родителей. Матери не поддерживали их в эмоциональном плане. Отцы почти не участвовали в жизни семьи. Важные эмоциональные потребности этих детей не были удовлетворены.
Когда рано осиротевшие девочки пытаются понять, почему на их долю выпала трагедия, они обращаются к религии, философии, логике, даже афоризмам – всему, что поможет поверить, что они не прокляты, и что мироздание не настолько случайно, что катастрофа может произойти с любым человеком в любой момент. Девочка задействует любые доступные когнитивные и эмоциональные ресурсы. В подростковом и взрослом возрасте она постоянно обновляет мысленные образы, пытаясь заново обрести утешение на каждой стадии развития.
Дарлин, лишившаяся обоих родителей к десяти годам, говорит, что продолжила искать смысл утраты во взрослом возрасте:
Когда мне было 30–40 лет, я чувствовала, что должна найти ответ. Мы с мужем воспитывались в религиозных семьях, но после свадьбы редко ходили в церковь. После рождения сына мы решили дать ему схожее воспитание и начали ходить в церковь. Тогда я много молилась, просила о помощи и поддержке. Мой муж умеет поддержать разговор на религиозные темы. Мы разговариваем часами. Я никогда не знала и не узнаю, почему мои родители умерли, или почему это произошло со мной. Но мне хочется верить, что на то были причины. Мне нравится думать, что мама умерла, потому что скучала по папе, и теперь они счастливы вместе. Такие мысли очень помогают.
Утрата – непроизвольная часть жизни, как биение сердца, и такая же неизбежная, как наступление ночи. Это особенно верно для женщин, которые в силу особенностей своего пола расстаются и теряют друг друга естественным образом. В эссе «Обычные утраты женщин» Лила Калиник поясняет, что, хоть мужчины и сталкиваются с утратами в жизни, женщина переживает серьезную утрату почти каждое десятилетие. Это обособление от матери в первые годы; конец детства, когда начинается менструация; второе обособление в подростковые годы; возможная утрата фамилии после свадьбы; утрата некоторых элементов материнства или карьеры, если она решит не совмещать семью и карьеру; уход детей из дома; утрата детородной способности после менопаузы. Поскольку женщины обычно живут дольше мужчин, они также рискуют стать вдовами.
Женщины буквально окружены утратами в биологическом и социальном плане. В таких условиях утрата матери – трагическое, но неизбежное событие.
Повзрослев, Ива, Мэри Джо и Марджи нашли чутких наставниц, которые помогли пережить горе после смерти матери. Другие женщины, опрошенные для этой книги, упомянули крепкие религиозные убеждения, надежных любовников и супругов, близких друзей. Эти источники поддержки помогли им справиться с утратой без лишней тревоги.
«После первой смерти нет другой», – писал поэт Дилан Томас. Он понимал, какой серьезной может быть первая утрата. Она висит над нами, определяя нашу реакцию на будущие разлуки, до тех пор пока мы не разберемся с ней. Когда вы теряете родителя в раннем возрасте, у вас формируется острая чувствительность к поздним утратам. Самое трудное – не похоронить этот ранний опыт, а понять и принять его, не дать ему помешать способности наслаждаться жизнью.