Мать, бросившая дочь, вызывает ряд вопросов: кем она была? какая она теперь? где она? почему ушла? Как и ребенок, чья мама умерла, брошенная дочь живет с утратой и одновременно с этим борется, осознавая, что ее мать жива, но недосягаема. В отличие от смерти, уход из семьи не является непоправимым событием.
Дочерям, чьи мамы ушли из семьи или не могли заботиться о них, кажется, что их потребности проигнорировали. В результате они чувствуют себя ненужными и никчемными даже больше, чем те, чья мама умерла.
«Как бы тяжело это ни было, смерть не предполагает отказ, – поясняет Джина Миро, доктор философии, доцент психологии в Государственном университете Джонсона в Вермонте. Ей было три года, когда ее мама умерла. – В психологическом плане дочь, которую бросила мать, находится в зоне гораздо большего риска, чем дочь, чья мама умерла. Если ваша мама умерла, вы можете сказать: “Я знаю, что она не хотела уходить и не хотела умирать. Она не могла остановить болезнь или предотвратить несчастный случай”. А брошенные дети остаются с багажом вопросов: “Что я сделал не так? Наверное, я был плохим ребенком. Я был недостоин любви. Я так расстроил маму, что она ушла от меня”. Это очень тяжело принять».
Уход матери – как в физическом, так и в эмоциональном плане – серьезно вредит самооценке дочери. В своей статье «Уход родителей. Уникальная форма утраты и нарциссическая травма» Джудит Мишне пишет, что оставленные дети могут страдать от депрессии, чувства опустошенности и вины, наркотической зависимости, неконтролируемого гнева, патологической лжи, любви к выдумкам и нехватки эмпатии. По ее словам, этим детям зачастую нелегко оплакать ушедшего родителя, потому что они не могут отпустить образ идеализированной мамы. Верят, что однажды она вернется.
Брошенная дочь злится, обижается и грустит. Она также страдает от эмоциональных травм, ведь ее бросили, оставили и игнорировали.
33-летняя Аманда вспоминает, как сидела на обочине дороги, дергала себя за волосы и думала, где мама, вернется ли она. Ей было три года, когда ее мать лишили родительских прав. Затем она исчезла из ее жизни. Все детство Аманды было наполнено ощущением тоски. «Мне так хотелось к маме, – говорит она. – Моей любимой книгой была “Ты моя мама?” Филипа Истмена. Маленький птенчик теряет маму. Он отправляется к разным животным и предметам и спрашивает: “Ты моя мама?” Я была зациклена на этой книге. Вряд ли я уделяла внимание концовке, в которой птенец находил маму. Меня больше интересовал поиск и переполняло ощущение утраты».
Мечты о воссоединении с матерью и желание вернуть потерянные годы могут не выходить из головы брошенной дочери. В то же время боязнь еще одного отвержения или отсутствие информации мешают искать ушедшую мать в подростковом или взрослом возрасте. Мысль «Теперь она захочет увидеть меня» усложняется мыслью «Но она не хотела видеть меня тогда». В итоге девочка растет без мамы. Ее женская идентичность формируется на основе обрывков воспоминаний, идеализированных образов и любых крупиц информации, которые она узнает от членов семьи и друзей.
Когда мать бросает ребенка или попадает в тюрьму, обида или чувство стыда в семье могут помешать дочери раскопать прошлое. Как уточняет Ивелин Бассофф, если брак рушится, утрата может быть не столь тяжелой для отца, сколько для дочери. Чтобы узнать о маме, нужна помощь папы. В итоге все попытки выяснить правду заходят в тупик. Отец Аманды изредка подтверждал ее ранние воспоминания, но не хотел делиться новой информацией. «Однажды я набралась храбрости и попросила его рассказать о маме, – делится Аманда. – Он сказал: “Знаешь, Аманда, она была одной из «Ангелов ада», и я знаю об этом потому, что у нее была фирменная кожаная куртка. Знаешь, как ее можно получить?” Я покачала головой.
Тогда папа сказал, что для этого нужно переспать с 13 байкерами на бильярдном столе. Меня долго тошнило после этой истории. Наверное, папа устал от моих расспросов и просто хотел обо всем забыть. Но в своих мыслях я постоянно общалась с мамой, слышала песню и понимала, что мама любила ее. Я не знаю, как это описать. Связь между нами существует до сих пор».
Иллюзии об идеальной матери редко соответствуют реальности, в которой мать бросила ребенка или осознанно лишила себя шансов быть вместе. Если дочь растет без мамы, нет возможности сравнить ее образ со своими фантазиями и уравнять ожидания. Вот почему крайне идеализированная версия матери нередко одерживает верх. Дочь цепляется за образ Хорошей матери, потому что боится гнева и боли, которые возникнут, если она признает Плохую мать. Но пока она не признает оба образа мамы и не отбросит крайности, не сможет полностью осмыслить горе и пережить утрату.
43-летняя Линда говорит, что смогла отпустить идеализированные представления о матери, когда ближе к 30 годам осознала, что никогда не воссоединится с ней. В отличие от Аманды, Линда иногда виделась с матерью в детстве. Ей был год, когда родители развелись, и она жила со своими бабушкой и дедушкой, проводя выходные то с отцом, то с матерью. Когда ей исполнилось пять лет, мать снова вышла замуж и уехала в город за 1000 километров. Вместо того чтобы забрать Линду с собой, она навещала ее раз в год. «Насколько я знаю, маму не лишили родительских прав, – рассказывает Линда. – Но она плохо ладила с бабушкой. Говорила, что хотела забрать меня, но бабушка пригрозила подать в суд. Мама утверждала, что не хотела ссориться с бабушкой, но, по-моему, это нелепо. Нельзя бросать ребенка из-за того, что ты боишься своей матери. Даже если все правда, это не кажется мне разумным объяснением».
Бабушка умерла, когда Линде было 11 лет. Девочка стала жить с отцом и мачехой. Ее родная мать, родившая троих детей во втором браке, ни разу не попыталась забрать ее. Спустя девять лет, став самостоятельным взрослым человеком, Линда написала ей письмо, в котором поделилась своим стрессом. Ответа не последовало.
Удивление Линды переросло в возмущение, и она поклялась, что больше никогда не свяжется с матерью. Принять финальное отвержение было очень нелегко, но Линда не жалеет о своем решении. Сегодня она работает художником, состоит во втором успешном браке и воспитывает шестилетнего сына. «Я думаю, что все закончилось хорошо», – признается Линда. В ее голосе нет обиды, но она добавляет, что ей приходится много работать каждый день, чтобы преодолеть глубокий страх остаться одной во взрослой жизни. Это постоянное напоминание о детской утрате.