Упражнение

Блок IV

Найди такое место, где будет довольно сильно приглушенный свет. Идеально подойдет вечерняя комната с выключенным светом. Расположи руки друг напротив друга по ширине плеч и отведи от себя на расстояние полуметра-метра. Подушечка каждого пальца должна смотреть на противоположную.

Это будет выглядеть, словно ты держишь предмет цилиндрической формы. А теперь в жесткой сцепке, делая каждое движение обеими руками одновременно, начни водить руки вверх, вниз и наблюдать, помимо эфирного следа, нити, идущие от пальца к пальцу.

Посередине ты со временем сможешь наблюдать еще и шар. Эти энергетические нити – одно из явных доказательств не просто наличия эфирной энергии, но и того, что человек не является только лишь физикой, но перво-наперво – энергией.

Нити также можно рассмотреть только у одной руки, если расположить ее с вытянутыми пальцами на однотонном фоне, желательно темном, и медленно водить ею в разные стороны.

Если использовать данную излучаемую энергию для самовосстановления, то регенерация тела кратно ускоряется.

Движение по часовой стрелке относительно болевого места – приток энергии к месту, при воспалительном процессе следует водить пучком против часовой стрелки, и тогда произойдет откачка лишней энергии.

Сбрасывать ее можно в землю или в воду.

* * *

«Пилат Понтийский, благодаря стараниям Клеменса и Гнея, вскрыл мощнейшее революционное подполье зелотов и фарисеев, начав зачистку неверных Римскому строю и миру, готовивших большую и кровопролитную войну. Чистка рядов среди своих и чужих шла тихо и беспощадно, в стиле Пилата. И вот тебе уже и поменялась история, – думал Иешуа, наблюдая своим разумом карту ближневосточного конфликта. – Все началось раньше и закончится лучше, чем это было в первый раз. Гней Кассий уже прибыл в порты Александрии и направляется на тайные переговоры с претором Египетской провинции Римской империи, цель которых – поддержание порядка в этом наиважнейшем регионе и содействие в поимке опасного заговорщика. И Клеменс. О Клеменс, чистейшей души и сердца человек, истинный воин света, испытывающий невыносимое чувство любви и одновременно боли от недосягаемости моей сестры. Она сводила с ума мужчин во все времена, но его чувство истинно тронуло ее впервые за тысячи лет так глубоко, что она не позволяет себе воспользоваться его очарованностью. Напротив, она стремится разочаровать его, дабы избавить себя от этих мучительных чувств, которые она не испытывала никогда. Ох, Нина-Нина, страх любви – одно из самых ужасных чувств, разрушающих человека изнутри, тогда как позволение любви творит невероятные вещи с человеческой сутью. Любовь окрыляет и одновременно обезоруживает. Богам любить запрещено, ибо это одна из самых страшных опасностей в этом мироздании для нас. Для нас любовь – это невероятная и непозволительная роскошь, которая не столько чужда высшему разуму, сколько разрушительна для наших деяний. Что бы ни говорили великие мудрецы человечества всех времен и народов о верховенстве любви над природою бытия, но нет, верховенство разума и достижение единоблагой цели – вот что важно. Забота Богов – это судьба мира, состоящая из судеб всех и каждого. А судьба человека состоит из его желаний и намерений. Чем больше будет светлых и позитивных желаний, тем лучше и чище будет судьба мира. Не Боги вершат судьбу, мы лишь подсказываем, куда и как идти, но сами люди, само человечество вершит не только свою судьбу, но и всего мироздания. Главное, что дали Боги людям, – волю. Волю выбирать и решать, волю идти или не идти, и никто никогда вам не будет из Богов указом или запретом».

Так думал и размышлял Иешуа, в философском одиночестве витая разумом в просторах сознания планеты Земля. «Как же здесь одиноко, – думал он. – Редкий разум человека отрывается от притяжения земных дел и сует и возвышается в медитации с размышлениями над вопросами жизни и смерти».

Глава 9

Храм Птаха

Завершался одиннадцатый день пути. Все было чудесно: на нас никто не нападал, не было никаких диверсий и провокаций. Нина всю эту неделю шла в авангарде каравана и не разговаривала со мной, отчего разум то и дело терял цель и мотивации, и каждый раз приходилось их заново находить, чтобы держать себя в тонусе, ибо без цели и без намерений во мне будто исчезала жизнь. За всю историю моих двух жизней – Клеменса и Кости – это испытание, вернее сказать, пытка была самой страшной.

Я нес в себе с момента первого взгляда неистовое чувство любви и обожания к Нине, не ощущая и не видя ответных чувств, я осознавал свою никчемность и неспособность очаровать ту, в которую влюблен.

Я не мог поверить в то, что любовь бывает безответная, напротив, я был убежден: если любовь есть, то она обязательно обоюдная. Не могут возникнуть чувства только с одной стороны. Я знал, что она видит и понимает все мои мысли. Но уже не мог контролировать тот поток чувств и размышлений, которые занимали весь мой разум. Не было ни общения, ни ее прекрасных глаз, ни обещанного обучения, а мы ведь уже завтра окажемся у храма Птаха, где нам предстоит крайне сложный и крайне непонятный процесс нейтрализации их безумного брата.

«Ничего человеческого в вас нет», – сказал я яростно в сердцах. И тут же увидел, как она выпрямила спину и будто встрепенулась на своем прекрасном белом коне, отчего в моей груди вдруг возгорелось жаром тлеющее чувство: «И все-таки она меня слушает!»

Я уже не верил. Вера во мне угасла с ее реакцией и поведением. Я уже не позволял себе испытывать чувство любви. Любовь мне мешает исполнить свою миссию. А вот надежда… Надежда во мне теплилась той мыслью, что если есть хотя бы малый шанс, малая вероятность нам быть вместе, то только ради этого я готов сражаться за мир и за нее.

Мы, как обычно, встали лагерем, разбив его неподалеку от великой реки Нил. В воздухе витало напряжение, и нас не покидало ощущение, что все мы сидим на пороховой бочке, в которую вот-вот попадет искра.

Этот вечер ничем не отличался от предыдущих. Костер. Ужин. Отбой. Завтра нам осталось лишь форсировать Нил, и уже к полудню мы должны быть у храма Птаха, где объединимся с отрядом Гнея Кассия и со вторым караваном, который, кстати говоря, мы не наблюдали на дороге в Египет.

Вечером Нина прервала свое молчание: она неспешно подошла ко мне и позвала на приватный разговор. Мы удалились от лагеря на приличное расстояние.

– Клеменс, я более не могу сопровождать тебя и караван. Я в эту ночь покину вас. Больше никто не защитит тебя и воинов. Иешуа прибудет не ранее чем завтра, – говорила она взволнованно, не глядя мне в глаза и теребя пояс своего платья. Видно было, что девушка прилично нервничала.

– Хорошо, Нина, конечно. Я благодарен тебе за защиту. Не переживай, мы сделаем все, что в наших силах. Хоть вы с братом мне ничего не говорили, но я служу своей Родине и Земле и сделаю все, чтобы нейтрализовать вашего сумасшедшего брата.

– Он не сумасшедший, он безумный гений. И я не переживаю за него, я переживаю за тебя, Клеменс. Это невыносимое и незнакомое чувство обезоруживает меня. Я становлюсь несвободной. Я задыхаюсь в твоем присутствии. Твои чувства! Я их слышу и вижу. Они меня страшат и ужасают. Это неправильно. У меня скопилась куча дел, а я сопровождала вас всю неделю, переживая, что ваш отряд перебьют. Помимо первой засады вас ожидало еще пять разных засад, но я укрывала вас от них. Больше я не могу! Я полна по горло вашими человеческими чувствами и влюбленностями. Я хочу спокойствия! Прощай, Клеменс.

И она тут же ушла, растворившись в пространстве вечера, не дав мне сказать ни слова.

Я опешил от ее слов и такой откровенности. Нина! О Нина! Во мне все оборвалось. Оборвалось и падает с невероятной высоты чувств, что я испытывал к ней. Я стоял перед надвигающейся тьмой южной ночи. Я не мог найти в себе силы почти час, чтобы вернуться в лагерь и лечь спать. Меня, как и ее, эти чувства разбили в пух и прах в первую очередь из-за невозможности исполниться тому, что так желается и жаждется душой и сердцем. Это прекрасное и ужасное чувство – Любовь. Оно возрождает и убивает человека и Богов в один момент. Все во мне будто входило в состояние анабиоза. И мой взгляд, опущенный в глубины моего сознания и пространства, тонул, но вдруг цеплялся за малый лоскуток света, который был островком жизни в океане тьмы. И я невольно начал дышать и раздувать этот огонек света, который, поддавшись моему действию, начал расти и заполнять все большее и большее пространство, выдавливая из меня куски тьмы и безнадеги, которая исходила болезненным, слегка ломящим ощущением из каждой частички тела и души. Раздуваясь и увеличиваясь, огонек возрождал меня, я с каждой секундой чувствовал себя все лучше и лучше, словно пробуждался ото сна и очарования Нины, словно начал возвращать себя себе, и все мое нутро начало осязать мою природу, мою собственную индивидуальную природу. Тут же промелькнула мысль, что в любви к Нине я потерял себя, пожертвовал собой, как когда-то сделал это из любви к людям Иешуа. Да, Нина права, хватит – так нельзя. Нельзя себя отдавать в жертву Любви, но, напротив, Любовь должна быть безжертвенной, но благостной, не мучающей, но дающей море энергии и счастья!

– Да! – окрикнул я этот мир, подняв гордо голову и возражая бытию. – Я не раб! Я не раб любви или ожиданий, я не раб веры или надежды, я не раб, но вольный и свободный человек, равный Богам! Никто и ничто меня не собьет с моего пути, с моей миссии, с моего предназначения.

Я воспрянул духом и телом. Никогда прежде не чувствовал я себя так здорово! «Нина, – подумал про себя, – можешь быть спокойна. Я более тебя не потревожу, я люблю тебя, но уже не рабской любовью, но любовью мужчины, что должен идти по своему пути. Я не буду тебя неволить своей любовью. Ты Славная и Великая Богиня, и я всегда приду на помощь. Ты свободна любить так, как хочешь ты!»

С невероятной улыбкой и внутренним трепетом от осознания чего-то такого тайного и невероятного, что делает меня безупречным и неуязвимым, я пришел в лагерь. Этой ночью я не спал. Этой ночью я лицезрел огонь и купался в откровениях, полученных вечером. Природа человека поистине Божественна. И мы ничем не уступаем Богам.

С этими мыслями я, встретив рассвет и поприветствовав солнышко, стал отныне не подчиненным чувствам, но подчиняющим чувства.

– Отряд! Подъем! Срочный сбор!

Я был преисполнен желания разделаться с бе зумцем раз и навсегда. Довольно этому миру страданий и рабства.

Бойцы начали собираться со скоростью пикирующих соколов. И уже через час мы погрузились на паром и переправлялись через Нил, весьма грязный и невзрачный. «Да-а-а, в России реки чище и наполнены свежестью Севера», – думал я, копаясь в памяти Кости.

Выгрузившись, мы отправились в последний рывок к храму Птаха, который располагался в древнем городе Мемфис, что южнее современного Каира и Гизы и лежит на плодороднейшей земле Нила.

Мы были всего в десяти стадиях от храма Птаха, когда нам преградил дорогу Римский пост. А вдалеке за постом, у самого храма, виднелся лагерь легиона, и, похоже, Гней Кассий был уже на месте: там кипела жизнь, было стойкое ощущение, словно шла предвоенная подготовка.

– Стоять! Сюда нельзя. Проезжайте в объезд Мемфиса.

– Солдат, вольно. Мы по поручению Гнея Кассия. Я Клеменс Флавий. Мы специальный отряд по особо важным поручениям. Приказываю пропустить нас к командованию.

– Да много вас тут таких. И все особо специальные. У меня не было никаких распоряжений по поводу специальных отрядов. Иначе я сейчас…

– Иначе что? Нас в три раза больше вашего поста. Если бы мы были врагами, мы бы уже вас перерезали в два счета. Открывай преторианской гвардии!

– Нельзя. Не велено. Нет распоряжений, – говорил он с изрядной паникой в голосе, думая, что делать: обнажать меч или кричать тревогу.

«Достал», – подумал я и рванул коня во весь опор, прорвав ограждение и постовых, и весь мой отряд сделал то же самое. Прорываться, так с шумом и огоньком! Я им покажу – не было никаких распоряжений. Может, нас и списали уже давно? И неужели разведка не прибыла раньше нас и не предупредила, что мы идем? Я был в ярости от такого «теплого» приема. Я им покажу, как Родину любить!

Наш отряд, оставляя за собой огромный песочный шлейф, прискакал прямо к штабной палатке, в которую я едва не заехал на лошади.

– Где Гней Кассий?! – крикнул я, спрыгивая с лошади и влетая в палатку.

– Клеменс! Вы живы! – воскликнул Гней и обнял меня. – Я думал, вы погибли. Нам разведка доложила, что караваны попали в страшные засады.

– Да, мы попали в одну из засад. Но отбили атаку, потеряв одного бойца: он живой, просто сильно ранен, поэтому мы оставили его в крепости. А что со вторым караваном?

– А второй караван… Все погибли, Клеменс. – Гней опустил голову. – Я и не думал, что наш враг так осведомлен и опасен. Засады были столь коварны, что не оставили шансов. Но не будем о грустном! Вы живы – это главное! А как вы прошли через такое количество ловушек? Как вам удалось выжить?

«Нина! Нина! – думал я. – Она нас спасла. Она спасла меня!» Чувство благодарности и любви щемило грудь. «Отставить!» – молвил я про себя.

– У нас хорошо работала разведка! К тому же бойцы, которых вы дали мне, – лучшие парни, каких я когда-либо видел! Думаю, наш враг нас испугался и более не вступал с нами в бой!

– Ну-у-у, Клеменс. Не надо мне вновь свои сказки рассказывать. Ты везунчик судьбы, видимо, Боги тебя любят.

Я отчаянно улыбнулся и подумал про себя: да уж, любят.

– Да, любят меня Боги. Видимо. Да, Гней.

– Ну ладно. Располагайся у штаба.

Мы подошли к столу, где была разложена карта Египта и особенно выделены части, где располагались мы и пирамида Хеопса.

– Вот, Клеменс, наш революционер располагается не где-то во дворцах, а непосредственно в пирамиде Хеопса. С ним сотни, а может быть, и тысячи воинов, но вход мои разведчики пока не нашли, слишком сильное сопротивление. В Иудее же началась война. Правда, еще тихая, но это пока… очень скоро она перерастет в полномасштабные действия. Понтий Пилат не щадит врагов и заговорщиков. Одна из наших задач и целей – это взять главаря, чтобы война была скоротечной и без особого сопротивления. Чем быстрее мы это сделаем, тем будет лучше. Я тебе предоставлю в распоряжение всю свою преторианскую гвардию, там один стоит десяти, и ты возглавишь этот отряд и отправишься к пирамидам, мы же прикроем тебя с тыла. С вами неподалеку будут идти вспомогательные отряды. До пирамид полдня пути.

– Понял. Когда выступаем?

– Завтра на рассвете. А пока хорошенько восстановись и вечером познакомишься со своими бойцами. И да, Клеменс, лучше всего было бы взять его живым! Ты же понимаешь, что при успешном выполнении этого задания твоя карьера взлетит к небесам.

Я утвердительно кивнул. О карьере я сейчас думал меньше всего.

– Свободен. Отдыхай.

Я решительно вышел из палатки и обратился к отряду:

– Отряд, слушай мою команду. Отдых до зари. Вечером будет общий сбор у штаба. Благодарю за службу!

– Есть! – сказали все в унисон.

И в это же мгновение к нам на всех порах прибежала целая когорта стражников лагеря, они, ощетинившись копьями против нас, будто мы злостные преступники, выстроились полукругом.

Никто из нас не шевельнулся, какое-то время мы молча смотрели друг на друга, потом я, пожав плечами, махнул на их командира рукой и пошел прочь по лагерю вдоль палаток. Командир отряда, не понимая, что вообще происходит, но догадываясь, что он где-то сплоховал, просто стоял как вкопанный, смотрел то в одну сторону, куда пошел я, то в другую сторону, куда пошел весь отряд. До меня долетели уже далекие возгласы Гнея, который в саркастическом тоне кричал: «Идиот! Все! Поздно! Прохлопал ты атаку врага! Убили нас! Иди срочно восстанавливай охрану периметра. И чтобы сам заступил в дежурство в ночь, остолоп».

Бойцы пошли на отдых, а я же решил обойти лагерь, посмотреть его устройство, найти храм Птаха и, по возможности, пообщаться с Иешуа, ибо с Ниной связь, видимо, уже утеряна. Мне сейчас очень нужны его советы и поддержка перед завтрашним выходом на врага.

Мемфис, будучи когда-то столицей Египта и представлявший собой не только культурный центр, но и мощнейшую технологическую и промышленную базу всего Египта, сейчас же был в упадке. Столицу перенесли севернее, ближе к морям, в 300-х годах до эры Христа ради усиления влияния на торговые пути и увеличения торговли, но храм Птаха указывал на величественность этого места и на важность этого города для древних фараонов.

Я подошел к южному входу в храм, где стояли две гигантские статуи Рамзеса II, словно стражи, внушающие трепет и приносящие понимание, что ты песчинка в этом мире по сравнению с Богами. И я уверен, что все фараоны брали свое начало от Богов, когда-то прилетевших на планету Земля!

– Верно думаешь, Клеменс. Я внутри храма, – услышал я голос Иешуа и обрадовался, что не нужно будет долго томиться в ожидании.

В храме передо мной предстали до боли знакомые своды и колонны, будто я уже видел подобную архитектурную модель. И меня осенило: ну конечно, точно так все выглядит в христианских храмах. И вновь я вспоминал все, что рассказывали мне Сережа и Иешуа. В нашем мире мало что создается нового, один только ребрендинг и копирование друг у друга одного и того же решения. Неужели ничего за последние пять тысяч лет не придумано нового?

Пройдя в глубь храма, я увидел, как Иешуа сидит в мощном луче солнца, проходящем наискось от свода к центру храма.

– Да, да, Клеменс. Ничего нового. Все старо как белый день. Все один и тот же культ Солнца, только в разных интерпретациях. А ты молодец. Я следил за твоим ростом. Определенно ты достиг серьезных духовных сил.

– Это все благодаря тебе и Нине, – говорил я с улыбкой.

– Нет-нет, Клеменс. Это все благодаря только тебе и твоему разуму. Мы – не более чем проводники, а все делаешь только ты. За тебя ни я, ни Нина не смогли бы пройти тот путь осознаний. Он принадлежит одному тебе.

– Нина – умничка. Она потрясающая. Да, хоть она и Богиня, но я к ней испытываю какие-то невероятные, прежде неизвестные мне чувства. Я не могу даже сказать, что это любовь. Это больше похоже на неистовое обожание. Я ее обожаю.

– Правильно. Ведь корень слова «обожаю» – БОЖЕ. Вот ты и познал любовь к Богине во плоти. И да, она потрясающая. Она стольких мужчин свела с ума, но только не тебя. Напротив, это ты свел ее с ума.

От этого разговора я засмущался и слегка поник. Да, я ее обожаю. Но кровоточащая рана на душе от того, что нам не быть вместе, ныла, словно живая.

Боль душевная куда страшнее боли телесной – этот урок я осознал очень хорошо. Не представляю, каково ей. А слова Иешуа – как бальзам на душу и соль на рану одновременно.

– Она уже далеко, Клеменс. Отпусти ее. Она чувствует то же, что чувствуешь ты. Я никогда не видел ее столь злой и удрученной, столь потерянной и категоричной.

– Да, да, все, Иешуа. Довольно чувств и слабостей сердечных. У нас есть дело поважнее.

– Ну ладно, коли так, тогда давай приступим. Энлиль находится в пирамиде, но не в верхней, а в нижней.

– В смысле? В нижней? Это как?

– Дело в том, что это как бы октаэдр, или две пирамиды, основаниями стоящие друг на друге. Верхняя пирамида уже давно необитаема, она бессмысленна, ее выключили еще пять столетий назад из-за опасности использования как раз Энлилем. Вся жизнь кипит в нижней пирамиде, вход в которую можно найти только на закате, когда солнце коснется края земли и будет пылать красным светом. Тогда и проявится вход. Данные Гнея неверны. В пирамиде нет солдат. Там только Энлиль и его малочисленная свита божков-приспешников. Они тебе не страшны. А вот Энлиль хитер и коварен. Не поддавайся его соблазнам и уловкам. Он мастер иллюзий и искушений. Да, он Бог, у него безмерные силы, но победить он смог нас, как обычно, из-за предательства одного из наших командиров армией. Этот мир жил куда лучше, если бы нам удалось искоренить предательство.

– Понял. Мы войдем в пирамиду, схватим и выведем его, если останемся живы, конечно, а дальше?

– А дальше я сделаю свое дело. Я заберу его, и мы отправимся далеко на север, чтобы заточить его в северных горах до лучших дней его перевоспитания. Я сам не могу пройти в пирамиду, там я теряю свою силу. Его природа – подземная, моя – солнечная. Если он поймает меня и распнет, то история повторится вновь.

– Но как я его тебе отдам? Если у меня приказ взять его живым и доставить на суд Понтию Пилату?! Со мной будет отряд почти в сотню человек!

– Доверься мне, он сбежит от тебя у самого выхода из пирамиды. Все будет правильно, Клеменс, не переживай. Римская власть все равно простит тебя.

– Хорошо, Иешуа, я тебе верю. И очень надеюсь, что его нейтрализация действительно спасет мир. А про поощрение я думаю меньше всего!

– Да, ну а теперь до скорого. Теперь мы увидимся у выхода из пирамиды.

– Стой, Иешуа, а ты меня не будешь ничему обучать перед последним этапом?

– А что ты хочешь? Ты научился чувствовать и контролировать свои чувства, ты умеешь целить, ты умеешь жить в намерении, видеть эфирный след, куда можно идти, а куда нельзя, ты снял с себя чары Богини, ты не соблазнился и не предал себя и свой путь, ты не сошел с ума от чувств.

– Ну а как же разные сверхспособности? Как я справлюсь с Энлилем? Он же Бог!!!

– Тоже верно, – сказал Иешуа, – садись сюда. Это твой последний урок на сегодня.

Я сел на каменный выступ и попал четко под струю солнечного света. Мое тело наливалось жаром от солнечных лучей, а сознание начало избавляться от замороченности и тревог.

Я закрыл глаза и увидел простор этого мира, словно сам был лучом, исходящим от солнечного Бога. Я будто стал вездесущим. Простор. Чистота. Жизнь.

От этой живой энергии я насыщался и рос, становясь все больше и больше. И вот ощущал себя уже не в рамках физического тела, но выше статуи Рамзеса II. И с каждым мгновением я увеличивался. Передо мной лежали вся долина и пирамида Хеопса. Все казалось таким неважным и маленьким, словно игра, в которую нужно просто сыграть или пройти тот путь, что мне отпущен.

– Ну довольно, Клеменс, – услышал я голос Иешуа откуда-то издалека. – Возвращайся.

И я нехотя начал возвращаться в тот масштаб и на тот уровень, где был физическим телом. Я открыл глаза с неконтролируемой улыбкой и нескрываемым удовольствием.

– Ого. Иешуа. Вот это да. Я словно слетал в космос.

– Так ты и слетал в космос. По струнам солнца можно без особых проблем перемещаться и в космические пространства своим разумом, и на иные планеты. В принципе, на этих световых струнах и перемещаются наши звездные корабли. Именно поэтому они и называются звездные. А у вас пока что межпланетные корабли. Но очень скоро, уже в конце двадцать первого века, вы додумаетесь, как летать на звездных струнах от звезды до звезды.

– Потрясающе. И как часто я могу так делать?

– Да хоть каждый день. Но только на это легко подсесть. Поэтому аккуратно и иногда.

– Хорошо. Вот это силища Солнца!

– Да, мой отец хорош. И этот храм, кстати, посвящен ему. Один из его культов – это Бог Птах. Творец всего живого и неживого. Как же давно это было. И какие были прекрасные времена.

– Иешуа, я все время хотел спросить, а почему ваш отец не вступится за людей? Почему он не остановит рознь между вами?

– Ну, во-первых, ему сейчас не до нас. Все его труды посвящены более высокой задаче – это поддержание жизни в Солнечной системе в целом. А земля – это частности. Он отдал нам с братом ее в управление. А вот если мы ее разрушим или уничтожим человечество, тогда придет большая беда и к нам с братом тоже, и нам несдобровать. Слишком много сил вложено в человечество и в планету Земля. Такого успеха мы не достигали прежде никогда.

– Понял, – сказал я, сделав еще один глубокий вдох солнечной струей.

– До скорой встречи, Клеменс, завтра Великий день.

– До встречи, Иешуа!

Он пошел в сторону южного выхода, а я остался в храме и пытался ощутить всю ту мощь Солнца и уровень его сознания. Впрочем, это едва получалось сделать моим человеческим разумом: у меня не умещалась в голове вся та картина преобразившегося во мне мира. Боги во плоти. Непонятная и сложная задача. Бешеные чувства к Нине. Я одновременно и Костя, и Клеменс. Как же мне жить после всего этого, когда я завершу свою миссию?

Одновременно со всеми мыслями и рассуждениями я наблюдал, как солнечный струящийся поток трансформировался в храмном зале от движения солнца по небосводу, играя с тенями и отсветами так, что я словно пребывал в сотнях разных залов за считанные часы. Из-за этих размышлений и световых метаморфоз я не заметил, как наступил вечер и необходимо было возвращаться в штаб.