Упражнение

Блок V

Независимо от времени суток солнце нам светит всегда. Научись, закрыв глаза, видеть перед собой огромное жаркое солнце, ощущая его тепло на своем лице. Как только настроишься и ощутишь его энергию, вообрази, как весь световой поток солнца образует единый луч, который начинает вливаться в тебя через все твое тело, наполняя все твои тонкие тела, независимо, знаешь ты их или нет. Наполняйся до той поры, пока не будет ощущения эйфории и расширения пространства твоего тела и сознания. Каждый раз наполняйся до данного ощущения, тем самым ты расширишь и увеличишь емкость своей энергетики кратно, что позволит меньше уставать и достигать большего.

Глава 10

Почти последний бой

Я вернулся к штабу, где, как и днем, роилась туча солдат и всевозможных посыльных. Я подошел к Гнею, который, видимо, ни на минуту не покидал своего места. Он, заметив меня, попросил немного подождать, пока он закончит работу.

– А хотя нет, Клеменс, подойди сюда.

Я, подойдя, сразу же начал смотреть на карту.

– Ваш отряд будет идти по этой дороге. – Он вел по карте чем-то похожим на циркуль. – Отряды поддержки будут идти в десяти минутах от вас позади и по параллельным дорогам. – Он вновь указывал схематично на места, где будут идти вспомогательные отряды.

– Понял.

– Вход в пирамиду находится на высоте пятидесяти метров. Забираться вы будете под прикрытием вспомогательных лучников. В твоем отряде тоже будут лучники, десять человек, возглавляемые нашим лучшим стрелком. Они останутся снаружи, чтобы прикрыть ваш тыл.

– Гней, я считаю, что заговорщиков нет в пирамиде. Вернее, они в подземелье. Они под пирамидой. Мне так кажется. Интуиция, – сказал я с легкой улыбкой.

Гней странно посмотрел на меня.

– Не нравится мне твоя интуиция. Вечно ты отсебятину несешь и ломаешь весь построенный мной план. Ну ладно, допустим, что они под пирамидой, тогда где вход? Если моя разведка все облазила вокруг пирамид и не нашла никакого входа вниз?

– Доверьтесь мне, я найду вход.

– М-да, это тебе твой связной докладывает? Что за странный молодой человек, с которым ты общался в храме Птаха?

– И у меня есть уши и глаза, Гней. Все на благо Рима.

– Я за тобой слежу. Странную игру ты ведешь, Клеменс. Но мы уже на финише, и ты многократно доказал преданность делу, поэтому я тебе верю.

– Пошлите разведку в верхнюю пирамиду, я вам точно говорю, что там никого нет.

– Так и сделаю.

Тут же Гней подозвал одного из стоящих в палатке посыльных и отдал приказ, который незамедлительно начали исполнять.

– Тогда, Клеменс, ты со своей сотней отправляетесь завтра на рассвете. Десятники тебя ждут в расположении твоей части. Тебя проводят.

– Гней, а можно еще одно нововведение?

– Ну давай, удиви меня еще сильней.

– Я бы предложил нам выйти не на рассвете, а после полудня. Чтобы бойцы выспались и полностью были готовы к боям.

– Ох, Клеменс, ты меня до царствия Плутона доведешь. Хорошо, ладно. Выдвигаетесь в полдень, но не позднее.

– Благодарю. Ave, Caesar!

И я, довольный, вышел из палатки ставки, ожидая, когда за мной поспеет проводник. Он вышел, и я направился за ним. Подойдя к расположению моей части, я ощутил, что невольно стал командиром манипулы (одна треть от когорты легиона). Я не мог не гордиться этим моментом.

Я вошел в палатку нашей части и увидел, как моя дюжина бойцов из каравана сидели отдельно с нахмуренным видом, а десятники вели себя фривольно и, переговариваясь, смеялись, видимо, над теми чудесами, что повидали мои бойцы во время похода с Ниной и со мной.

– Отставить смех! – прикрикнул я. – Смирно! Слушай мою команду. Десятники, помимо командира лучников, теперь вы подчиняетесь моим воинам. Ротацию произвести!

Командиры отделений не поняли вначале, что им делать. Один из них попытался возразить, но я, не став слушать, достал меч и ударил его обухом по шлему так, что тот просто сел на свое место.

– Если бы вы были с нами и видели все, что видели мы, если бы пережили все те испытания, что пережили мы, тогда вы бы имели право смеяться над нами, но вы не имеете никакого, ни морального, ни иного, права издеваться над моими воинами. Я – это они. Если вы оскорбите хотя бы одного из них впредь, будете иметь дело лично со мной. Вам предстоит еще много увидеть того, что вы никогда в своей жизни не видели. Приказываю сдать значки десятников.

И все как один сняли знаки десятников и положили их на стол. Я же повернулся к своим проверенным и надежным бойцам:

– Приказываю девяти из вас, кто считает себя достойным управлять десяткой, принять этот знак и не посрамить ни меня, ни Великой Римской империи!

– Ave, Caesar, – произнесли они в один голос с гордо поднятыми головами и в некоторой растерянности от такого поворота событий.

И девять бравых бойцов взяли лычки капитанов-десятников.

– Мы выступаем не утром, а в полдень, – сообщил я команде, облокотившись на стол. – С собой брать только самое нужное в бою. Вероятнее всего, первый бой будет легким, а вся миссия не займет более суток. Самое же сложное нам предстоит внутри пирамиды. А что именно предстоит, никто не знает, именно поэтому нас идет целая манипула в сто бойцов. Капитан стрелков, вы будете дежурить со своими лучниками у входа в пирамиду, куда мы войдем, прикрывая наш тыл, чтобы никто не ударил нам в спину.

– Есть!

– Всем остальным нужно готовиться самим и подготовить солдат к самому невероятному повороту событий. Против нас воюет не просто мятежник или бунтарь, против нас воюет древнерелигиозная секта с фанатиками и хорошо подготовленными воинами. Один из караванов не дошел до места назначения именно поэтому. Как уже ранее говорил, нам удалось выжить чудом. Поэтому расскажите солдатам, что наш враг безумен и готов на все. Не устрашая солдата, но предупреждая, чтобы он уже прожил в своей голове то, что ему предстоит, и был бы к этому готов. Пусть солдаты пройдут мысленно весь наш бой, который может случиться в пирамиде. И пройдут не один раз, а десятки. Это их закалит.

– Слушаюсь! – заговорили они в один голос, довольно сильно напрягшись от полученной информации.

– Главарь мятежа нужен живым. Поэтому всячески старайтесь его не убить раньше, чем мы передадим его Гнею Кассию. А там пусть он уже сам решает, что с ним делать!

– Есть!

– Пожалуй, все. Сейчас идите в расположения своих частей и выполните приказ. Вопросы есть?

– Никак нет.

– Все, кто здесь находится из бывших капитанов отделений, приказываю вам стать первыми помощниками новых капитанов.

– Слушаемся, – проговорили они уже с меньшим энтузиазмом.

Все вышли из палатки, и я отправился за ними, чтобы надышаться свежестью вечера и ощутить спокойствие хотя бы в эти мгновения. Чувства к Нине начинали стонать и выть особенно сильно, когда я обращал на них внимание.

Я же старался этого не делать, отвлекая себя чем только возможно, хотя образ ее мерещился мне повсюду с момента нашего расставания. «Да, я хочу ее увидеть, да, я хочу ее обнять», – признавался я себе. А быть может, она права: это всего лишь биохимия тела и любви как таковой не существует? Но как не существует! Если я страдаю не биохимией по ней, но сердцем и душой. Тоска по ее лику и глазам. М-да, все, приехали, пора спать.

И я отправился спать. Сладко. Спокойно.

* * *

Утром меня разбудил посыльный от Гнея Кассия, отчеканивая каждое слово.

– Командир Клеменс, вас вызывают в ставку.

– Хорошо. Я скоро буду.

Я привел себя в порядок, умылся и переоделся в преторианскую форму командира манипулы.

У ставки меня встретил Гней с озадаченным видом и начал первым.

– Ты был прав. В пирамиде никого нет. Там не просто пусто, там будто и не было никого и никогда уже целую вечность. После задания поговорим, откуда у тебя такая информация. Разведка доложила, что никого у пирамид нет и сопротивления, по-видимому, не будет никакого. Теперь дело за самым малым – найти вход, учитывая тот факт, что моя разведка излазила все вдоль и поперек и не нашла никаких входов, вам же это каким-то чудесным образом нужно сделать. Несколько же дней назад мы фиксировали активные перемещения людей в сторону севера и юга. В большинстве – это фарисейские приспешники и их сопровождение. Мы всех отследили и отловили. Идут допросы. Но пока никакой должной информации нет.

– Фортуна на нашей стороне, Гней, – улыбнулся я с добрым взглядом. – Пойду готовить воинов к выходу. А дальше уже время покажет, что да как.

Я развернулся и пошел, изрядно достав своими фокусами Гнея. Он привык все контролировать, чтобы ничто не ускользало от его аналитического ума. Я же для него темная лошадка. И кажется, меня ждут неутешительные разговоры с его «особистами», учитывая, что провожал он меня очень тяжелым взглядом, который я четко ощущал на своей спине.

В расположении моей манипулы все были практически готовы. Я подозвал десятников и их помощников, спросив лишь одно:

– Все в порядке?

Все как один ответили:

– Так точно. Все готово для марша.

– Отменно. Молодцы.

И тут же громогласно приказал:

– Стройся! Смирно!

И боевая сотня зашевелилась и забегала. В течение тридцати секунд все были готовы, и я начал свою речь:

– Граждане Рима, преторианцы, добрые мужи. Нам сегодня выпала честь защищать Римскую империю здесь, в Египетских землях, которым уже многие тысячи лет, и при всем их Великом историческом прошлом – это теперь наша земля, это теперь часть Великого Рима. Сегодня враг ждет нас. Враг непредсказуем и свиреп. Враг, который загнан в угол, страшнее врага, который встретил бы нас на поле брани. Нам предстоит непростой путь и непростая борьба. Сражаться придется в закрытых помещениях и, может быть, с превосходящими силами противника. Сам Великий Цезарь благословил нас на это ратное дело, а боги благоволят нам. Так давайте же избавим наш любимый Рим от этих паразитов, что жаждут разорвать нашу Родину на части. В бой до последнего! Слава Риму, слава Цезарю!

– Слава Риму, слава Цезарю, слава Риму, слава Цезарю, слава Риму, слава Цезарю!

Воодушевленные моей речью преторианцы кричали так громко, что весь лагерь замер в недоумении от нашей подготовки к походу. Некоторые повылезали из палаток посмотреть, что все-таки происходит. Я же, ощущая их мощнейший энергетический заряд, видел, как словно солнцем сейчас становился каждый из них. Это были бравые солдаты своего Отечества, готовые на все не из фанатизма, но из любви к своей Родине, они были готовы сделать все, чтобы их Отечество оставалось славным и сильным.

Мы вышли на марш, двигаясь мимо ошалевших от нашего бравого хода в строевом порядке воинов. А когда мы проходили вдоль ставки, Гней Кассий с улыбкой кивнул мне и показал большой палец вверх, что для меня было хорошей наградой, ибо похвалы от него добиться – дорогого стоило.

Через несколько часов, покинув зеленую долину близ Мемфиса, пройдя мимо пирамиды Джосера, мы оказались недалеко от пирамиды Хеопса.

Я подозвал командиров отделений и дал распоряжение всем быть начеку. Мы шли тремя колоннами по три десятка, а лучники должны были прикрывать арьергард, двигаясь шеренгой. Меня не покидало нехорошее предчувствие, что за нами наблюдают и готовят сюрприз.

Мы серьезно сбавили скорость марша, сделав перестроение. Я старался не прохлопать засаду, как в первый раз, и внимательно изучал все холмы и пригорки, чтобы увидеть хоть малейший намек на теневое пространство, но пока вся земля была световая.

Мы приближались к песочному перевалу, за который уходила дорога, я подал знак, чтобы вся сотня присела, а я же, взяв с собой трех капитанов, устремился к хребту перевала. Взобравшись, мы залегли на гребне и начали изучать пространство и обстановку, открывшуюся нашему взору.

Перед нами предстало плато, идущее до самых пирамид. Никого в ближайших пяти километрах не было видно. Однако я заметил, как мне показалось, теневые следы, идущие вдоль дороги по левой и правой сторонам, начинающиеся через несколько сотен метров от перевала. Я решил их проверить. Мы вернулись к манипуле и дали отдых солдатам, а я, взяв с собой десятку лучников и их командира, отправился к перевалу, но уже по дороге обычным маршем, словно бы мы шли, ничего не подозревая.

Перевалив через гребень бархана, остановились в нескольких сотнях метров от ближайшей теневой точки. Я подозвал капитана и указал ему на поле:

– Видишь?

– Что именно, командир?

– Видишь места, будто слегка теневые? Они чуть темнее остального пространства?

– Да, точно, вижу.

– А ну-ка проверьте их.

– Слушаюсь.

Он подозвал лучников, и те, выстроившись в шеренгу, начали выпускать по две-три стрелы в каждую из теневых ям, при этом точность их была непревзойденной: каждая стрела попадала точно в цель, но с ямами ничего не происходило: оттуда не выскакивали ни бешеные воины-фанатики, не срабатывала еще какая-либо умная хитрость врага.

– Обнажить мечи! – отдал я приказ.

И мы стали медленно двигаться в сторону ближайшей теневой ямы. Подойдя к ней, один из воинов будто наступил на что-то хрустящее, после чего натянулась тонкая нить, приведшая в действие механизм, и из двух параллельных друг другу ям катапультировались темные шевелящиеся комки, летя прямо на наш десяток. Это были змеи! Шипящие и опаснейшие! Сколь коварный план, учитывая, что легионеры носят не сапоги, а сандалии с практически открытыми ногами. Не представляю, что было бы, полети эти комки в строй сотни человек, которые, поддавшись панике, побежали бы взад и вперед, раздражая змей еще больше и становясь легкой мишенью для их метких бросков.

Змеи разлетелись на десятки метров, и почти каждого воина отделял всего один бросок змеи.

– Спокойно! – закричал я. – Не бежать! Медленно отходим назад. Не нападать на них.

Мы медленно отступали, наблюдая, как некоторые змеи извивались от ран, нанесенных им стрелами, какие-то не шевелились вовсе, а прочие шипели в нашу сторону, защищая свою жизнь.

Нам очень повезло, что ни один из нас не был ранен змеями, мы спокойно отступили. Змеи же не спешили уползать с дороги. Я отдал приказ:

– Капитан, зачистить дорогу.

– Есть.

Я вернулся к манипуле и отдал приказ выдвигаться строем к нам.

Не прошло и пары минут, как вся манипула уже переправилась за гребень бархана и выстроилась, наблюдая нелицеприятную картину, как лучники отстреливают змей, выпуская стрелу за стрелой. Пока двигалась манипула, я успел поразмыслить. Ну допустим, мы бы получили панику в рядах, тогда было бы целесообразно нас атаковать, как в той засаде из дзотов, которых, однако, не наблюдалось на этом плато. Открытых боевых соединений нам не выставляют. Значит, это единственная ловушка? Не может быть. Нас так легко пускают к пирамидам?

– Командир, ваш приказ выполнен. Все змеи убиты.

– Благодарю. Но хочешь, я тебя разочарую?

– Хм… да, хочу.

– Видишь, еще не менее двадцати пар таких сюрпризов нас ожидает впереди.

– Точно. Я вижу эти серые кругляши.

– Слушай мою команду, – обратился я к всему строю. – Мне нужны десять храбрецов, что не боятся змей и смерти! Ваша задача – пробежать около километра в шеренге, дабы сработали механизмы, выпускающие змей из ловушек, чтобы очистить нам дорогу.

Из строя начали один за другим выходить храбрецы.

– Благодарю, бойцы! Но хочу предупредить, что в конце этого пути вас может ожидать засада. Поэтому приказываю взять с собой только мечи и нательную защиту. Мы очень скоро придем за вами. Постройтесь в одну шеренгу и бегите приблизительно с равной скоростью. Пока механизм сработает, вы уже будете далеко, змеи вас не заденут.

– Так точно. Мы готовы.

И бойцы, выстроившись в одну шеренгу, побежали. До ближайшей ловушки им оставалось всего метров сто… пятьдесят… десять. Сработал второй механизм, и, словно салют, в воздух полетели змеи. Воины, пробегая мимо летящих змей, задорно смеялись своей удаче: змеи полетели не на них, а падали позади. Их смех заражал бойцов, стоявших возле первой ловушки. Напряжение строя сменилось радостным наблюдением, как срабатывает одна катапульта за другой. И вдруг я заметил, что змеи стали падать все ближе и ближе к бегущим бойцам, как будто основание каждой последующей катапульты было наклонено по отношению к бегущим солдатам. Они все ускоряли бег, видя, что змеи в полете начинают их догонять.

– Марк Соллюстий (так звали капитана лучников), срочно отстреливайте змей. Мы должны скорее выдвинуться к бегущим бойцам. Манипула, слушай мою команду! Двигаться вдоль змей осторожно. Они могут быть живучими. На всякий случай приказываю добивать их. Обнажить мечи!

От моего сердца отлегло, когда я увидел, как добежавшие солдаты на всякий случай продвинулись еще на пару сотен метров вперед от последних павших змей и, согнувшись вдвое, пытались отдышаться.

Мы продвигались сверхмедленно из-за огромного количества змей и накапливающейся усталости стрелков, поразивших уже не менее пары сотен гадов. Идти в обход по пескам было опасно, близ пирамид могли быть и зыбучие пески, скорпионы и всевозможные сюрпризы. Лучше мы пойдем по гарантированно зачищенной дороге.

Но вновь меня поразила мысль. Нет никакой пролонгированной засады! Змеи – и все? Они пытаются остановить нас змеями? Целую треть когорты, профессиональных преторианцев-гвардейцев? Странно это все!

Мы наконец-то дошли до наших героев-марафонцев. Я, поблагодарив их, приказал всему строю в течение пяти минут быть готовыми к продолжению марша. Вечер близился. Надо успеть до заката солнца. Нам нужна западная сторона пирамиды.

Мы спокойно продолжили наше движение и не встречали более ни малейшего намека на сопротивление. Уже через полтора часа мы шли вдоль пирамид, приближаясь к точке дислокации как раз напротив западной стороны пирамиды Хеопса.

– Отдыхать. Но быть начеку, – отдал я приказ капитанам отделений. – Выставить дозоры по периметру.

До заката оставалось не более часа, и солнце уже магнитилось к горизонту и было как никогда огромным. Я сидел на песке в легкой меланхолии, наблюдая за этими бравыми бойцами, всматриваясь в подземелье под пирамидой, где таится враг человечества, проигрывая всевозможные сценарии, как все будет происходить, а на сердце у меня выла тоска, тоска по Нине и по этому Великому делу, которое так меня преобразило и взбудоражило, тоска по всему этому приключению, ради которого стоит жить, жить во что бы то ни стало. В этих размышлениях я не заметил, что солнце начало багроветь и вот-вот коснется горизонта.

Я вскочил с земли, смотря то на солнце, то на пирамиду. Тени солдат отражались на стене, и я отдал приказ всем лечь. Светило довольно быстро закатывалось за край земли, а вход так и не проявлялся. Я пристально всматривался в каждую грань пирамиды, я рыскал глазами по каждому шву камней. Но солнце зашло за горизонт уже на три четверти, а я так и не нашел вход. Солдаты, наблюдая за моими безумными телодвижениями, то и дело переглядывались, но не смели ничего сказать, ибо почти привыкли к моим странностям.

«Все, – подумал я. – Вот и конец». Солнце практически зашло за горизонт. Оставался лишь маленький ноготок заходящего диска, который, утонув под землей, пустил еле уловимую волну энергетического ветра. Она пролетела с запада на восток, и я, развернувшись к пирамиде, увидел, как шевельнулся один из камней. Но не физически, а будто отобразившись зеркально. И я сломя голову побежал к нему, осознавая, что день и ночь – это одно и то же, как отражения в зеркале, все то же самое, но другой ракурс. Пока я бежал, манипула вставала и не знала, что делать. Мои проверенные бойцы рванули за мной, а за ними и все остальные.

Не добежав буквально пары метров до пирамиды, я споткнулся об уходящий под основание пирамиды песочный желоб размером приблизительно с крупного человека. Я сразу же лег и начал ползти на спине под пирамиду и через пару движений словно укатился под нее. Я летел в темноте, в пыли по каменному трамплину с довольно высокой скоростью, а под конец слетел и упал в очень мягкий песок. Здесь была кромешная тьма. А у меня ни огнива, ни факела. Вдруг я услышал звук приближающихся бойцов и, успев отскочить, почувствовал, как они один за другим падают друг на друга с довольно смешными звуками.

– У-у-у.

– А-а-а.

– У-у-у.

– Ы-ы-ы.

– М-м-м.

Бойцы летели, летели, летели, фанатично и до последнего. Казалось, они не кончатся никогда. Один из первых прилетевших воинов догадался зажечь факел, который осветил огромную залу, полную песка и заполнявшуюся неуклюжими римскими солдатами. Они, видя всю неразбериху, начали расползаться и отходить от места падения, строясь в ряды. Четыре стелы описывали центр зала, а от каждой из них в арочный проход в глубь подземной пирамиды убегала дорожка. В центре стоял каменный алтарь. Все больше и больше факелов занимались огнем, лучи света постепенно вносили ясность в то, куда мы попали.

Над каждым проходом, идущим от стел, виднелся древний символьный знак, похожий скорее на руны, а не на египетские иероглифы. Я приказал воинам быть предельно осторожными и изучить весь зал. Но ничего особенного или указывающего на нашего врага нами не было найдено.

Я отдал приказ отряду расположиться во всеоружии в центре зала в построение каре и быть готовыми к любому ходу событий, сам же внимательно рассматривал каждый знак над каждым входом вглубь. Они мне были так знакомы и одновременно так далеки, что я всячески напрягал память и Клеменса, и Кости, дабы понять, что же здесь написано. Но тщетно. Тут я решил, не тратя более драгоценное время, обратиться к образу Иешуа, который успешно заменил образы Нины еще сутки назад.

– Иешуа, как мне понять, в какой коридор идти? Прием. Товарищ спаситель мира. Срочно. Мне нужна помощь.

Но его образ был словно фотографией и не производил никаких движений. Я начал приглядывать и наблюдать за символами и вдруг заметил, что один из знаков более наполнен светом, чем остальные три. Надо предполагать, что в неверных коридорах куча ловушек и засад. Но, по принципу засад, которые мы успешно прошли, там, где есть эфирный свет, и лежит верный путь.

Видимо, рановато я начал просить помощи у Иешуа. И я решился на этот рискованный шаг.

– Приказываю командирам отделений держать оборону до моего возвращения. И пустите экспедиционный отряд, чтобы найти выход отсюда, только не ходите в коридоры, там ловушки. Я же возьму семь человек с собой.

Семь бравых преторианцев сделали шаг вперед, и мы тут же подошли к арке, знак которой сиял большим эфиром, чем остальные.

Войдя в коридор, мы двигались очень медленно, я вновь наблюдал на стенах не иероглифы, а знаки, очень напоминающие руническое письмо. Причем они были написаны не отдельными символами, но целыми словами. «Эх, надо было в юности изучать руны и руническую письменность», – сокрушался я.

«Слишком тихо. Нет ни ловушек, ни засады. Да нас бы перебили, пока мы разворачивали в темноте строй. Очень подозрительно это все. Слишком мы легко проходим этот квест, – думал я, пока мы шли и шли по этому коридору. – Мы идем не более пяти минут, но такое ощущение, что уже пролетела вечность».

Коридор, по моим ощущениям, был под наклоном и уходил вглубь. Засомневавшись, я спросил у одного из бойцов, чувствует ли он, что коридор наклонен?

– Так точно, – ответил он.

А теперь коридор начал слегка поворачивать левее и делать еще более крутой наклон книзу. Прочерчивая карту нашего передвижения в голове, я понял, что мы делаем крюк вниз и снова к центру пирамиды. Мы как бы движемся к макушке нижней пирамиды.

И вдруг я начал различать где-то вдалеке свечение. Я приказал затушить наши факелы и двигаться вдоль стен.

– Ну полно, Клеменс, – услышал я громогласный голос. – Хватит играть в войну. Я жду тебя.

Я, удивившись, выпрямился от неожиданности, посмотрел на бойцов.

– Без моего приказа ничего не предпринимать. Я постараюсь его уговорить пойти добровольно. Если меня убьют, берите заговорщика живым или мертвым.

И мы пошли смелее, через арку в зал, где в центре на золотом троне восседал он, Энлиль, брат Иешуа и Нины.

Золотым был не только трон, но и все, что нас окружало. Даже стены и пол были золотыми, отчего вся комната казалась освещенной подобием солнечного света.

Энлиль был очень похож на Иешуа, но выглядел много старше. Он был одет в черную лоснящуюся тунику, голову его венчала корона, очень похожая на корону египетских фараонов.

– Да, да, Клеменс, ты, как всегда, проницателен. Солнечный свет я не люблю, я не люблю свет своего отца, он затмевает мою суть. Золото же – моя страсть. Оно дает мне силу, даже здесь под землей, где вечная ночь, у меня вечный день.

– Это, конечно, прекрасно, Энлиль. Но я вынужден тебя огорчить: твой праздник жизни завершен. Я имею приказ арестовать тебя и привезти на суд преторов Иудеи и Египта Римской империи. Ты заговорщик и угроза миру Римской империи. И всему миру в целом.

– О нет, Клеменс. – Он засмеялся. – Нет, это бредни моего братца. Это не из-за меня мир погибает, а из-за него! Это в его стиле умирать во имя людишек, которых он создал и за которых так переживает. Я же держу вас в узде, ибо капризны вы, как дети, и не ведаете, что творите. Я порядок, а не хаос. От любви вы наглеете. Сколько же бед вы сами себе несете из-за своих пороков! От алчности, от похоти, от слабостей души. Я твержу вам, что страсти – это плохо, что грех правит вами, что бездуховность вас погубит! Вы рабы, а не боги, ваша задача – служить высшим существам, а не быть таковыми. Да, моя сестра создала вас, одарив наследием наших знаний и силы, но не имеете вы права обладать ими. Я изначально противился подобному эксперименту, и посмотрите, до чего вы нас довели: мы, боги, прячемся под землей, чтобы вы нас не уничтожили. Вы посеяли раздор в мир богов! Не мы, братья, сражаемся друг против друга, но вы, люди, сражаетесь против нас! Наше детище нас же уничтожает! Даже с минимальным потенциалом вы, соединенные с животным миром, алчите управлять, уничтожая все, что вам так дорого! Разве это я заставлял Цезаря уничтожить Галльскую цивилизацию и убивать сотни тысяч галлов? Разве это я создал ужасы инквизиции? Разве это я сотворил Наполеона или Гитлера? Разве это я вас заставил скинуть атомную бомбу на Хиросиму и Нагасаки? Нет! Это все сделали вы! Вы – словно мартышки с гранатами. Вы не способны вынести всего потенциала знаний, что дан вам, а мои родственнички не понимают этого! Вы не способны к жизни, а значит, вас нужно стереть с лица Земли раньше, чем вы уничтожите Землю! Отец будет только рад моему решению!

От его слов во мне зародилось гигантское сомнение: а может быть, он прав? А может быть, мы действительно недостойные дети богов, уничтожающие сами себя, и боги здесь вовсе ни при чем?! Бойцы же, слушая речи Энлиля, и вовсе приуныли, на их лицах было написано раскаяние от всего того, что сделано ими и их любимой Римской империей. И вдруг слова Иешуа зазвучали у меня в голове: «Он коварен и хитер».

– Да, Энлиль! Ты прав, но если бы ты не заставил Нин-Хур-Саг ограничить наш разум, кажется, мы были бы более благоразумными, чем сейчас! Если бы ты не начал войну, но помогал своему брату создать совершенное творение, то все было бы проще! К тому же ты, придумавший секты и религии, посеял раздор в сердца и души людей! Мы земляне – мы единый народ четырех рас! И мы как минимум имеем право на борьбу! Солдаты! Взять его!

В этот момент Энлиль встал и поднял правую руку с указательным пальцем вверх – и все мои воины пали без сознания! К моему удивлению, я остался на месте.

– Ты, жалкий раб, ты думаешь, что сможешь взять меня! Вы – эволюционные макаки против нас, богов! И не быть вам на этой земле царями! Это моя земля!

Я, сделав три рывковых шага в стиле Гнея Кассия, выбросив меч из ножен, ударил с разворота по его короне, чем ошеломил и удивил его. Как только корона слетела с головы Энлиля, обнажив его лысую голову, в его глазах вспыхнул ужас поражения!

– Сейчас я тебя, о Великий бог, расчленю и развезу по свету, как ты это делаешь со своими родными!

– Хорошо! Хорошо, Клеменс, ты победил! Я сдаюсь!

И вновь мое чутье с тревогой твердило: слишком все легко и просто! Слишком просто мы его взяли. Я вообще сомневался, что смогу его одолеть!

Он встал с трона с повинной головой, протянув руки, которые я хотел связать, но не говорил ему об этом.

– Пробуди моих солдат!

– Они скоро очнутся, Клеменс. Ты мудр и силен! У тебя мощные покровители!

– Да уж, не чета тебе! Будто вы и не родственники вовсе! Благородство и правда у тебя не в чести!

Я повел его, максимально связанного, обратно, вверх по коридору к основной части манипулы. И уже буквально через пару минут я вышел вместе с пленником к своим бойцам, приказав помочь вернуться отважной семерке, что была со мной.

– Капитан Тит, вы нашли выход?

– Никак нет, командир. Все обыскали, нигде нет выхода.

– Энлиль, где выход?

Он молча показал пальцем на алтарь. Мы подошли к нему, и я вновь спросил:

– И? Как покинуть пирамиду?

– Вот в этом алтаре, вернее, саркофаге! Это лифт! Он обладает механизмом подъема саркофага вверх посредством этих стел.

– Энлиль! Почему ты мне помогаешь? Почему ты сдался? Ты ведь мог нас всех убить?

– Всех бы смог, а тебя нет, – проговорил он, улыбаясь. – Не ты победил, а брат с Ниной, на этот раз они меня обставили и просчитали!

– Хорошо, тогда мы с тобой первыми покинем эту пирамиду! Ложись сначала ты, а я на тебя!

И мы с ним стали неуклюже укладываться в этот саркофаг. Бойцы закрыли крышку, и мы, в жуткой тесноте и кромешной тьме, в которой были лишь видны зрачки Энлиля, отсвечивавшие то зеленым, то слегка оранжевым цветом, начали подниматься. Было немного жутковато лежать в таком тесном пространстве с существом с других галактик, воспринимаемым людьми на Земле богом. Это были точно такие же «человеки», только немного другой природы и формации.

Саркофаг поднимался медленно, пробив потолок зала и продолжая двигаться все выше и выше. Воздуха становилось все меньше, и я чувствовал постепенно наступающий приступ удушья. В этот момент глаза Энлиля начали разгораться все сильнее и сильнее, я чувствовал, как он улыбается, видя мой дискомфорт.

Саркофаг остановился, зафиксировавшись на конечной точке.

– Вот и все, Клеменс. Саркофаг должен кто-нибудь открыть снаружи. Изнутри ты его не откроешь. Тебе осталось жить не более пяти минут.

Чувствуешь, что тьма плывет перед глазами? Тебя ждут незабываемые предсмертные муки!

У меня была лишь одна мысль: «Вот он и подвох. Как только я вырублюсь, он спокойно покинет саркофаг и скроется в вечной бесконечности нашего мира. Но как же Иешуа? Он же обещал встретить меня с Энлилем. Неужели Энлиль обхитрил Энки?!»

Мой вдох уже был спазматическим, не хватало кислорода. Грудная клетка едва расширялась и вбирала остатки жизненной энергии. Я начинал лететь куда-то вниз, то и дело теряя зрачки этого злосчастного бога!

Как вдруг я услышал далекий треск, шум и движение камня о камень. Кто-то сдвигал крышку саркофага! Воздух! Воздух! Я начал расталкивать из последних сил ногами и руками Энлиля, упираясь головой в крышку и стараясь уловить свежую струю воздуха. Но вдруг я услышал жестокий смех Энлиля, ибо наяву на самом деле ничего не происходило, это была предсмертная иллюзия моего сознания, а я утопал во тьме.

Удар по лицу, который я не почувствовал, еще удар, тряска за грудки, зрение было расфокусировано, и я не понимал, что происходит. Клеменс! Клеменс! Дыши! И в один момент я словно очнулся и стал жадно дышать, затягивая свежий воздух в легкие, которые обжигались этим питательным кислородом!

Передо мной стоял капитан лучников – мой спаситель.

– А где Энлиль? – захрипел я. – Где он?

– Да тут он, тут! Все в порядке. Никуда он уже не денется.

Мы оказались в середине южной грани пирамиды Хеопса. Я, встав на ноги, подошел посмотреть в глаза этому божественному юродивому, чуть не убившему меня, но открывшийся вид на долину, которую заливал начавшийся рассвет, привел меня в куда больший восторг и трепет, чем осознание того, что я избежал смерти от рук этого революционера!

Моему взору открылись легионы, стоящие в боевом построении, окружающие пирамиду со всех сторон. Они взяли пирамиду в каре, и ни один человек не смог бы подойти к ней или уйти отсюда. Это было восхищение, захватывавшее дух и сменившееся тревожной мыслью: а как же Иешуа сможет пройти сюда? А как же он перехватит Энлиля?

Я обернулся к капитану лучников.

– Капитан, закройте саркофаг, отправьте его вниз с бойцом, предупредив, чтобы воины поднимались строго по одному, ибо запас воздуха мал. Думаю, за полдня они все выберутся оттуда, а я с несколькими твоими ребятами отправлюсь вниз немедленно, чтобы сдать этого заговорщика.

Я вышел на край одного из блоков пирамиды и, вынув меч из ножен, прокричал восстановившимся голосом в сторону легионов:

– Victoria!!! Ave, Caesar!!! Ave, Roma!!!

И в ответ я услышал, как зашумели легионы, как начали они бить по щитам и кричать: «Виктория! Виктория!» – когда одни замолкали, другие подхватывали крик и вторили! Виктория!

Бойцы повели Энлиля, спускаясь с камня на камень. Я же поскакал по камням немного скорее, поспешив встретить первым выдвинувшуюся к пирамиде группу всадников, дабы доложить о сути дела и предупредить о возможных подвохах, которые может выдать Энлиль.

Всадники прискакали одновременно с тем, как я соскочил с последнего каменного блока.

– Клеменс, дружочек мой дорогой! Как вы? Все успешно?

Это был сам Понтий Пилат, тайно прибывший на эту войсковую операцию, чтобы проследить ход исполнения его поручений.

– Так точно, Понтий Пилат! Задание выполнено! Заговорщик пойман, его имя Энлиль! Он сдался без особого сопротивления. Потерь среди бойцов нет!

– Превосходно! Замечательно! Вы молодец! Вас ждет Великое будущее!

– Рад служить Родине!

– Поздравляю, Клеменс, – сказал Гней Кассий. – Ты провел грандиозную операцию!

– Благодарю! Но хочу предупредить, Гней! Этот товарищ обладает целым рядом магических уловок. Прошу, учтите это. Он уложил семь бойцов в одно мгновение.

– А ты двух, Клеменс, правда, за час. У вас есть что-то общее, – говорил Гней. – Я хоть и сомневался в тебе, но сейчас вижу: ты достойный сын своей Родины!

– Всегда рад стараться!

В это время как раз спустили заговорщика, Гней распорядился, чтобы его усадили на коня и срочно отправили в расположение лагеря для начала следствия и дознания.

Энлиль же вовсю улыбался, слегка опустив голову и наблюдая за нами, как за крысами из эксперимента. Мы стояли какие-то мгновения рядом.

– Ну какого лешего ты смеешься?! – злобно прошипел я сквозь зубы. – Тебя ведь скоро предадут страшной казни!

Он, наклонившись ко мне поближе, прошептал:

– Клеменс, ты дурак. Я бессмертен. Не Энки распнут, так меня. И я воскресну и стану ровно тем же символом смерти, что и в предыдущий раз мой брат. Ты ничего не изменил, глупец! Все будет точно так же. Ты проиграл войну, Клеменс.

От его слов меня пронзила острая тревожная боль! Как же так! Как же я не увидел это! Как не догадался, почему и зачем он сдался мне! Ну конечно! Это был его коварный план! О нет!

Его сейчас распнут! Из него сделают культ воскресшего бога, что умер во имя рабов, а история один в один повторится, будет лишь изменено имя псевдоспасителя, и мир все равно погибнет в двадцать первом веке?!

От этого осознания и от невыносимой боли в душе мое тело ослабело, и я пал на колени и заплакал.

Все, обратив на это внимание, не стали мне мешать, думая, что таким образом из меня выходит эмоциональное напряжение. Им не дано было понять, из-за чего мою душу постигло горе! Прости, Энки, прости, Нина! Я не смог спасти мир.

Кавалеристы браво ускакали с врагом, а я в беспамятстве стоял на коленях на песке и не знал, что мне делать. Это был великий провал. Но как же Иешуа не предвидел этого?

Постепенно возвращались бойцы из заточения подземной пирамиды, спускаясь, собирались в отделения и отправлялись в лагерь. Все легионы снялись с мест и ушли в расположения своих частей. День очень быстро подходил к концу. Я наблюдал за передвижениями и ни с кем не говорил. Последним солдатам, дожидавшимся меня, я приказал идти в лагерь.

Как только все покинули пирамиды, откуда-то из-за спины вышел Иешуа и, будучи в точно таком же удрученном состоянии, в котором был я, сказал:

– Да, такого поворота я никак не ожидал. Римляне хитры. Энлиль хитер. Мне все больше и больше кажется, что я лишний в этом мире. Сколько сил я положил на достижение мира на земле!

– Это лирика, Иешуа, – произнес я озлобленно. – Какие же вы тогда боги, раз не смогли предвидеть такого исхода событий. Теперь практически невозможно ничего сделать! Его предадут распятию на кресте в ближайшие сутки. Его приспешники и фарисеи сделают свое дело – разнесут весть о его гибели как о гибели спасителя душ пропащих людей. Это приведет мир к тому же самому сценарию! Но больше всего в этой ситуации меня огорчает не то, что я проиграл, а то, что я потерял Нину. С момента нашей первой встречи я делал все только ради нее, чтобы она была довольна. Да, меня любовь к ней ослепила, но благодаря этому чувству я живой!

– И благодаря ее чувству ты живой, Клеменс. Энлиль не смог вырубить тебя потому, что Нина держит над тобой оберег. И не умер от нехватки воздуха ты тоже благодаря ей.

От этих слов все чувства всколыхнулись с новой силой, и жар растекался по всему телу, оживляя впавшие в уныние плоть и дух.

– Да, – продолжал Иешуа, – он, видимо, изначально понимал, что проиграет эту битву, и просчитал, что сдастся, но без твоего участия. Ты и Нина почти сорвали его план.

– Что мы можем сделать? Давай, Иешуа, думай!

– Мы можем его только выкрасть! Иного пути нет. Нельзя дать римлянам его распять!

– Хорошо, тогда мы отправляемся в лагерь! Ты будешь плененным фарисеем. Я постараюсь высвободить Энлиля и передать тебе. Но я боюсь, мы не справимся вдвоем. Нам нужна помощь!

– Я уже позвал Нину, она будет в лагере к нашему подходу туда.

– Отлично, пошли!

И мы молча отправились в сторону лагеря и уже буквально через три часа были в километре от северного входа в гарнизон.

Через дозор мы прошли без проблем. Я был героем для легионеров и служивых людей. И даже никто не стал спрашивать о том, кто идет со мной. Можно сказать, я стал легендой для Рима. Если бы не наш новый план, я снискал бы славу, которую не видел ни один легионер, но судьбу не обманешь.

Главное – не попадаться на глаза Гнею Кассию и его ищейкам. Мы старались идти окольными путями, но чем более ты хочешь уйти от судьбы, тем быстрее попадаешь на ее пути. Нам навстречу шел со своей свитой Гней, инспектирующий и раздающий задания, как всегда, деловой и непревзойденный. Нам удалось зайти в одну из палаток, чтобы скрыться от его глаз, – это была палатка третьей манипулы 11-го легиона. От увиденного солдаты повскакивали со своих мест, а капитан манипулы прикрикнул: «Смирно!»

– Капитан третьей манипулы Клавдий Тацит, – прокричал он.

– Вольно. Как служба?

– Нареканий нет, Клеменс Флавий. Разрешите выразить вам наше восхищение. Вы смелый и отважный человек.

– Благодарю. Отдыхайте.

И мы вывалились поскорее из этой палатки, увидев, что инспекция уже прошла дальше и не услышала, как Тацит построил свою манипулу в мою честь.

Мы двинулись дальше в южную часть лагеря, к штабу и лагерной тюрьме. Надеюсь, с Энлилем закончили работать и охраны будет не так много.

Когда мы шли вдоль гарнизонных палаток, я вдруг почувствовал родное тепло и до боли знакомый аромат, который невозможно описать.

Я оглянулся: позади нас как ни в чем не бывало шла Нина. От ее присутствия у меня вновь появились мандраж и волнение. Мне так хотелось ее обнять и больше никогда не отпускать или просто украсть ее и забыть как страшный сон все, что со мной случилось. Я так хочу ее любить и выражать все свои чувства заботой и теплом.

– Соберись, – сказал Иешуа. – Не время в телка превращаться.

– Да, так точно. Есть.

– Твоя главная и простая задача – передать мне брата, и мы с Ниной все сделаем сами. Тебе же нужно успеть сбежать до подъема тревоги.

– Понял.

Хотя я прекрасно осознавал, что это практически невозможно: учитывая строжайшую дисциплину, в которой воспитывают легионеров, и самоотдачу, с которой они исполняют свой долг, я понимаю, что шансы на побег равны практически нулю.

Мы подошли к тюремному отделению, расположенному близко к южным воротам. И все равно, даже если прорваться за них, уйти от погони без лошади невозможно.

Я присмотрел трех жеребцов, стоящих у штаба. Надо будет еще успеть добраться на них и оторваться потом от погони.

Я подошел к страже у тюремного блока.

– Ave. Мне нужно поговорить с Энлилем.

– Никак нельзя. Приказ Гнея Кассия. Никого не пускать, – отчеканили оба стражника.

– Я Клеменс Флавий. Это я его добыл для Рима. Я имею полное право поговорить с ним, это дело государственной важности.

– Нельзя. У нас приказ, – говорил один из стражников уже с доброй снисходительностью.

– Ладно. Хорошо. Пойду возьму разрешение лично у Гнея.

И, сделав вид, что я разворачиваюсь и ухожу, наотмашь, достав резко меч, ударил одного из воинов плоской частью меча, чтобы не убить, а другого снес ударом ноги в живот и добил ударом по затылку, чтобы они потеряли сознание. Я все сделал настолько быстро и бесшумно, что этого никто не заметил.

Иешуа же, все время пребывая где-то за спиной, заскочив в тюремный блок, помог мне затащить тела солдат в палатку, и мы тут же отправились к месту заточения Энлиля.

– Ну, здравствуй, братишка, – сказал Иешуа. – А теперь ты отправишься с нами.

И как только Иешуа зашел в камеру, он тут же достал какую-то ткань и, накрыв Энлиля, начал связывать его. Энлиль, к моему удивлению, даже не пытался сопротивляться.

– Клеменс, да он на солнце и на земле теряет свою силу и рассудок. Его стихия – это подземный мир и ночь. И нам нужно с Ниной успеть его увезти до ночи отсюда.

– Да, хорошо, мне-то что делать?

– Тащим к лошадям.

И мы, взяв Энлиля, поволокли ко входу, где уже ждала Нина с тремя лошадьми. Она все просчитала.

Мы спешно погрузили Энлиля, чем встревожили тех, кто наблюдал за этим делом, и где-то звонко прогремело: «Тревога, тревога». И с северной стороны начали стягиваться солдаты легиона.

Южные ворота вот-вот начнут закрывать, Иешуа вскочив на коня, крикнул:

– Скорее, Клеменс.

Я же, понимая, что нам не уйти всем вместе, ударил его коня по бедру, чтобы он сорвался в галоп и успел пройти южные ворота, тогда как сам побежал в сторону приближающихся солдат. В последний момент я посмотрел на Нину и увидел ее лицо, полное ужаса, а по губам ее я успел прочитать прощальное «Люблю». И в этот же момент получил глухой удар сзади по голове и пал без сознания.

Я очнулся, привязанный к столбу в штабе, а надо мной вновь, как тогда, в гостинице, стоял Гней Кассий и точно так же, злорадствуя, он начал говорить:

– Вот, значит, что ты задумал. Ах, зря я расслабился. Я был уверен, что, добыв нам этого заговорщика, ты полностью докажешь свою верность!

И в этот момент в палатку ворвался Понтий Пилат, еще не успевший отбыть в Александрию.

– Клеменс, – сказал он по-отечески и с комком в горле, – зачем же, сынок, что же ты наделал!

Он прошел, сел, облокотившись на стол, закрыв рукой свое лицо, и продолжил говорить:

– Клеменс, ты же понимаешь, что теперь с тобой будет?! Я не могу избрать для тебя иной меры, кроме как смерть! Для меня остается лишь один вопрос: какая смерть?

– Я все понимаю и все принимаю, Пилат, – говорил я с абсолютным безразличием, продолжая наблюдать ее образ и читать раз за разом по ее губам то заветное слово. – Вы вправе меня убить так, как вам захочется. А в мотивации моего поступка можете прекратить разбираться, вам все равно не понять, для чего и ради чего я это сделал. Гней, а мои товарищи ушли?

– Ушли-ушли. Но ненадолго. Пять сотен всадников уже идут по следу.

Я заулыбался и сказал:

– Прекрасно. Успели. Смогли. Ура. Победа! – И я, закрыв глаза, отклонился на столб.

От моих слов и Гней, и Пилат пришли в ярость: как удалось мне провести их обоих, гениев и стратегов своей современности.

– Распять на кресте, – резко сказал Пилат. – Я в Александрию. Прощай, Клеменс.

– Прощайте, Понтий Пилат.

И только лишь ее образ я зрил, стоящий надо всей долиной, которую так хорошо мне было видно с высоты в четыре метра над землей. И это была не заря, но рассвет, рассвет мира. Я тебя люблю.

* * *

Угасшее мое сознание даже и не думало, что выйдет так, что я вернусь в тело и в личность Константина.

Я очнулся в 2017 году в Москве, в своей квартире, сидя на диване. Я открыл глаза, словно и не было перехода. Начал оглядываться и не узнавал свое жилье. Оно было намного просторнее, потолки выше, а все предметы интерьера очень качественные и изящные.

Я подошел к окну, которое оказалось очень высоким, практически до потолка и с красивой лепниной по краям. Я вгляделся в Москву. Это был город, в котором не оказалось старых зданий «предыдущей» Москвы. Все строения похожи на питерские красивейшие дома с уникальным дизайном и архитектурой. Широкие дороги, красивые изящные автомобили, мчащиеся по улицам города без выхлопных газов. Люди, гуляющие в красивых головных уборах и одеждах. Я словно попал в город интеллигентов и культурных дам.

Я, не выдержав любопытства, выскочил на улицу и увидел, что все предельно чисто и аккуратно. Ни рекламы, ни курящих людей. Причем людей было не так много, как это бывает обычно в городе.

Я подбежал к прохожему, читающему газету, и спросил, какой сейчас год.

– Семь тысяч пятьсот двадцать шестое лето, или две тысячи семнадцатый год от спасения мира. Батенька, вы здоровы-с?

– Да-да, спасибо, да, здоров! А в какой стране мы живем? А была Вторая мировая война? Какая сейчас политическая ситуация?

– Вы объективно больны. Сопроводить вас в лазарет?

– Нет, благодарю, нет, ответьте, пожалуйста!

– В какой стране мы живем?! Российская империя. Второй мировой, слава богам, не было, удалось миновать силами Российско-Европейского союза, а то эти янки совсем потеряли страх в начале двадцатого века, после развязывания Первой мировой войны.

– А какая сейчас политическая ситуация? Есть ли войны?

– Да типун вам на язык, дорогой мой, какая война? Уже пятьдесят лет, как живем без горячих точек на планете. Вовсю Конфедеративным международным союзом осваиваем космос и альтернативные источники энергий. Мир процветает.

– Благодарю.

От этой информации меня бросило в холодный пот, я просто сел на лавочку и начал ковыряться уже в своей голове и в своей памяти.

Российская империя. Гарант мира и стабильности всего человечества. Мы не развязываем вой ны, мы их завершаем. Нам все удалось. Иешуа! Мы смогли! Ура-а-а!

И только мысль досадная кольнула мою душу. Нина. Как же мне увидеть ее, как нам быть. Я вспомнил очень четко ее последний образ на коне. «И я тебя», – промолвил я про себя.

– Господин Константин! – услышал звонкий девичий голос из-за спины и, обернувшись, увидел ее, улыбающуюся и сияющую, как при первой нашей встрече. Моей радости не было предела!

– Нина! – вскочил я и обнял ее, отчего волна безумного жара окатила мое тело.

– Ну, полно вам, Костя. Не хотите ли прогуляться? Тут есть поблизости потрясающий ресторанчик, где стерлядку восхитительную делают. Вы не против, сударь?

– Я? Да что вы! Конечно не против! Соблаговолите вашу ручку, многоуважаемая Нина, простите, как вас по батюшке?!

– Зовите меня просто Нина!

И мы пошли с ней вдоль по улице второй столицы Российской империи, что открыла нам безграничные возможности для счастья не только нашего, но и всего мира в целом.

Люди достойны быть Богами своей жизни, своего мира, своей судьбы. Не в людях частичка Богов, а в Богах частичка людей.