Итак, для выполнения упражнения с руками необходимо место, где ты сможешь производить определенные манипуляции, тебе никто не будет мешать и отвлекать.
Встань, расслабься и начни создавать в своем мышлении и в пространстве своего нутра неистовое желание поднять руки во что бы то ни стало, но не используя мышцы и нейронные связи мозга.
Исключительно желание и хотение. Для этого специально руки поднимать не нужно, они сами поднимутся на твоем намерении. Если ты все сделаешь правильно, то при пролонгированном желании, которое подобно затяжному процессу, но не импульсным порывам, твои руки начнут подниматься сами собой, без использования мышц. Угол подъема будет зависеть от твоего намерения. Чем сильнее намерение, тем выше поднимутся руки, вплоть до 180 градусов. Если, поднявшись, руки не устают быть в таком положении, значит, ты все сделал правильно.
Делай данное упражнение время от времени для усиления воли и намерения. В результате ты станешь сильнее и увереннее, твои желания начнут исполняться намного быстрее.
Упражнение на лук и топор можно выполнять при любом удобном случае для наработки ментальной силы. Для этого нужно представлять, что ты натягиваешь тетиву или работаешь топором без рук, производя процесс работы исключительно своим вниманием, без рук физических и без рук образных. В процессе любой работы наблюдай, как реагирует твое тело. Если где-то начнет формироваться комок боли или дискомфорта, то просто удаляй его из пространства своего тела.
Состояние охоты связано с умением войти в активное динамическое состояние сознания. Научись разжигать и разгонять в себе неистовую охоту жить, любить, путешествовать, быть успешным человеком и т. п. И важнейшую роль в данном упражнении будет играть идентификация отличия охоты жить, к примеру, от охоты любить. Какая-то охота будет тебе давать проще, какая-то тяжелее, это зависит от позволений себе данного желания. Разжигая данные охоты, ты сможешь автоматически пережечь в себе эти запреты, и твоя жизнь начнет проистекать много проще и лучше, подобно очищенному устью реки.
Было около 8 часов утра, когда мы наконец-то подъехали к Иерусалиму. Лошади шли конным шагом, чему были довольно рады, ибо за этот неблизкий путь мы загнали их прилично. Надо сказать, что на первый взгляд Иерусалим производил впечатление грандиозного города и одновременно невероятно тоскливого. Именно ощущение какой-то глубокой тоски зарождалось во мне от вида его крепостных стен и особенно от того, что находилось за ними.
Это чувство посеяло во мне тревогу, которая пульсировала мягким, но упругим комком где-то в солнечном сплетении, выдавить который или заглушить мне было не под силу, сколько бы я ни старался.
Мы заезжали с восточной стороны крепости, мимо Масличной горы напрямую к крепости Антония, где нас ожидал префект Иудеи Пилат Понтийский.
Нас встретили узкие улицы, толпы людей, суета и торговля, нищие и богачи. Ничего не изменилось за тысячи лет, думал я, сравнивая мир древний и современный. От этого осознания стало еще более тоскливо, и жалость к людям породила какое-то внутреннее желание исправить порядок в этом несправедливом мире, где богачи богатеют, а бедняки беднеют. И так было во все нам известные эпохи и времена.
За этими мыслями я не заметил, как наш военный караван подъехал к месту назначения. Спешившись у внутренней крепостной стены, мы поднялись по дороге к крепости Антония. Войдя через ворота во внутренний колодец крепости, первым делом мы напились свежей воды, умылись и освежили лица, ибо жара уже стояла приличная, и так хотелось после долгой поездки по этим знойным дорогам Иудеи смыть с себя ощущение, что ты песочный человек.
– Ухх, градусов сорок, – умываясь, произнес я вслух с такой уверенностью, что Тит Вителлий посмотрел на меня загадочно и неоднозначно, переспросив: «Что вы сказали? Что сорок?»
– Все в порядке, Тит, это у меня бред от жары уже начался, – глупо улыбаясь, попытался откреститься от предыдущей фразы я, но, похоже, это не подействовало на Тита, и в его глазах все еще читался вопрос и недоумение. Я же, сделав пару шагов в сторону, начал всматриваться в крепостное устройство.
Благо в этот момент к нам подошел начальник личной гвардии Понтия Пилата и, обратившись ко мне, сказал, что префект ожидает. Я попрощался, пожав руку Титу, и проследовал за моим новым начальством.
– Меня зовут Гней Кассий, – сказал он, повернувшись вполоборота, продолжая идти вперед четким и уверенным шагом. – Ты поступаешь под мое непосредственное начальство по распоряжению Понтия Пилата. Тебе будет выделена отдельная комната в крепости. Чтобы ты понимал, мы несем службу днем и ночью, в наши полномочия входит охрана не только префекта Иудеи, но и разведка готовящихся бунтов, шпионаж и точечное устранение врагов власти Великого Цезаря и Римской империи. Вопросы есть, легионер?
– Никак нет, Гней. Во имя Рима и Великого Цезаря, я готов.
– Но учти, Клеменс, один прокол, и ты вылетишь с этой службы, подобно костям для собак, опозорив себя и свой род. Следить я за тобой буду внимательно.
Я лишь учтиво кивнул и держал выправку настолько, насколько мог.
За этой милой беседой мы подошли к большой высокой двери, что вела во внутреннюю восточную залу крепости, где за столом с картами колдовал Понтий Пилат.
Мое сознание Константина помнило Понтия Пилата по тем будущим временам из романа Булгакова «Мастер и Маргарита» и малочисленным историческим описаниям. Каково же было мое удивление, когда то, чему нас так старательно учили, не совпало с этой реальностью.
Войдя в зал, Гней сообщил вполголоса, что прибыл Клеменс Флавий, и удалился в тот же миг. Понтий только махнул рукой и продолжал свои думы, обращенные к картам. Его взгляд выражал остроту ума и придирчивость к каждой детали, он все время уводил взгляд как бы в себя, в свои раздумья и умозаключения. Это был сухой и поджарый старый вояка, не позволяющий себе и секунды помыслить о поражении или отступлении. Это был истинный стратег и генерал своего времени. Я стоял молча, пока Пилат жестом руки не подозвал меня к столу.
– Клеменс Флавий, дружочек, мне тебя отрекомендовали как надежного воина и лучшего во время сражений легионера в первой когорте. В этот непростой период мне как никогда нужны верные и проверенные воины, дабы прославлять Римскую империю и Великого Цезаря в этом Богами забытом краю земли. Рад знакомству, Клеменс, – не отрывая глаз от стола, произнес Понтий Пилат.
– Для меня большая честь оказаться под вашим началом, префект Иудеи. Я готов служить вам верой и правдой!
– Ну уж скажешь, честь. Ты вот посмотри сюда, – сказал Пилат. – На карте изображено начало сражения в Третьей Митридатовой войне. Нас было в два раза меньше, чем воинов царя Евпатора Шестого. Мы располагались пятью легионами, тогда как войска Митридата растянулись прямым фронтом на тысячу стадий, стремясь взять нас в кольцо при превосходящей коннице и 120-тысячном пешем войске. Твои действия, Клеменс? Как бы ты выиграл эту битву?
Вопрос застал меня врасплох своей неожиданностью, меня сперва охватил некий страх возможного неверного ответа, но я, взяв себя в руки, начал внимательно всматриваться в карту. Образ Иешуа в пространстве надбровного внимания слегка вспыхнул и излился волной мягкого солнечного света. И карта будто начала оживать и светиться так же.
Я наблюдал медленные перемещения наших когорт и перемещение вражеского строя. Я видел, как легионы сделали построение впуклой линзой, когда фланги идут из центра, тем самым оголив себя и подставляя под удар, а наша конница шла слегка позади центра, за центральными когортами. Понтий очень внимательно следил за моим пристальным взглядом и оценивал, насколько я был сейчас похож на него самого, сумасшедшего старика – стратега, колдовавшего над картой минуту назад. А дальше произошло удивительное. До вступления в сражение обеих армий оставались считанные минуты, когда наш центр армии разверзся и из-за спин легионеров хлынул горячий поток стрел и пилум, за которыми во весь опор прорывалась конница и, пробив центр Митридатова войска, начала раскатываться двумя дугами, обходя вражеские отряды с тыла, в то время как легионы, шедшие впуклой линзой, стали поспешно разворачивать фронты к каждой из частей своей обороны. В итоге уже Митридатово войско оказалось зажатым в два кольца. Наша конница жалила их с тыла, а легионеры – с фронта. Таким образом мы внесли в их ряды сумятицу и разбили наголову.
От такого зрелища выражение моего лица успело измениться от невинно юного мальчишеского до лица победителя – одолевшего врага генерала, который торжествует, выпрямляясь и выпячивая грудь вперед. Все это не мог не заметить Пилат.
Я подробно рассказал увиденное Понтию Пилату. Он сперва перевел взгляд на карту и попытался, видимо, узреть, что же я там такое наблюдал помимо нарисованных схем, но потом, расплывшись в улыбке, подошел ко мне и ударил по плечам с фразой: «Грандиозно, Клеменс! Молодец! Не зря мне тебя рекомендовали из Рима. Именно так все и было. Именно так – я, Понтий Пилат, командовавший ударной кавалерией легионов, решил сделать прорыв и расчленить войско Митридата. Об этой войне еще ничего не написано нашими историками и, скорее всего, не будет, но ты же как в воду глядел, Клеменс! Молодец. Вина и еды нам!» – крикнул с восторгом Понтий Пилат.
– Я люблю обыгрывать сражения вновь и вновь, чтобы не заржаветь на этом треклятом поприще и не утратить остроту ума. Ну, расскажи, Клеменс, как тебе столица Иудеи, как тебе здешний климат и нрав? – задавал вопросы Пилат, присаживаясь за стол и предлагая мне сделать то же самое.
– Все хорошо, префект, люди здесь хитрые, но добрые, вот только меня не покидает ощущение глубокой тоски, исходящей от этого места. Будто здесь не акрополь, а некрополь. Будто здесь нам рады в глаза, а за глаза ненавидят.
– И я так же чувствую этот город, Клеменс. Меня это чувство не покидает с первых дней пребывания здесь. Но я привык, и ты привыкнешь, уверяю. Похожие ощущения меня одолевали как раз перед крупными войнами и сражениями. Но эта привычка только помогает выработать инстинкт самосохранения и готовности к любому развороту события. Вот и здесь наступают времена не столь хорошие, как хотелось бы. И именно поэтому я дополняю свои ряды надежными, верными воинами Рима. Эти люди не оценили и не оценят никогда то, что Рим подарил им. Это мы строим бани и школы, Гладиаторские стадионы и театры, давая им культуру и мир в их земли. И да, Клеменс, – сказал он чуть тише, – ты подчиняешься непосредственно мне и Гнею Кассию. Надеюсь на твою верность.
В ином случае не снести тебе головы и славы твоему Роду. Начинается большая игра не на жизнь, а на смерть.
– Я все понимаю, префект. Я готов верно служить лично вам и Риму.
– Ну что ты заладил все: префект да префект, – просто Пилат.
– Слушаюсь, Пилат.
– Ну а сейчас давай откушаем с тобой, и можешь пойти отдохнуть, дел предстоит очень много. И пока мы обедаем, я хотел бы узнать поподробнее об Апулии, как там сейчас все? Как Бари? О боги, как же я давно не был на Родине.