Глава 5

Обучение

Я рыдал и корчился от боли и отчаяния, словно маленький мальчишка, а не волевой и достойный легионер. Он отвел свои руки от моей головы. Он отсел на свой трон, и в глазах его была великая вековая тоска. Я видел сквозь слезы его потупленный взгляд с той невероятной мудростью и одновременной печалью. Он как будто смотрел в никуда и одновременно был повсюду, он был нигде и везде.

И я решительно, рыдающе утробным голосом произнес:

– Я готов, Иешуа. Что нужно сделать, чтобы спасти этот мир? Чтобы спасти людей?

– Костя, я всегда любил ваш народ за то, что вы самоотверженно, без излишнего эгоизма готовы служить этому миру во имя его спасения, во имя спасения людей и народов. Это в вашей крови заповеданная сила духов ваших предков, которые были прекрасными воинами, но никогда не нападали первыми, чтя каждую душу и каждого человека как самих себя. Благодарю тебя. От всего сердца благодарю, Клеменс. Ты истинно все очень скоро поймешь, а сейчас мы начнем учиться. Мне нужно тебя многому обучить, а времени все меньше и меньше. Смысл в том, Клеменс, что тебе предстоит простая, но главная роль. Ну а меня же ждет роль наблюдателя. Я в прошлый раз наделал много ошибок, и это чуть не стоило миру жизни. Каюсь, я покусился на власть земную, но не на духовную, как было мне предначертано мирозданием. В итоге оказался предан и убит, и из меня сделали символ смерти и рабства, как знак для тех, кто захочет вновь поднять восстание, ну а затем стали скармливать мою кровь и плоть людям, дабы силы мои таяли с каждым днем. Человеку чуждо есть себе подобных и тем паче пить человечью кровь, это ясно даже ребенку, но смысл от этого не изменился. За последние две тысячи лет мир погрузился во мрак и хаос, люди за это время стали хуже животных и начали в действительности есть себе подобных, сын пошел на отца, а брат на брата, люди убивают друг друга, предают родину и человеческую суть. Да, Клеменс, знаю, ты тоже убийца, но ты солдат, исполняющий долг перед родиной, и да, Рим, конечно, – это захватническая империя, но Рим построил десять тысяч бань в городах, куда пришел, унаследовав технологии этрусков, отстраивая акведуки и школы, театры и предприятия. До моего рождения мир знал астрономию и астрологию, знал в совершенстве математику и геометрию. Вы же в двадцать первом веке не можете должным образом построить даже обычное жилье, оно у вас разваливается спустя полвека. Десять процентов населения контролируют основные массы денег, ими же самими и напечатанные, и они же эксплуатируют девяносто процентов населения в собственных корыстных целях. Люди убивают друг друга за бумагу! Тут он, встав и задавая вопрос пространству, воскликнул:

– Клеменс, Костя, вот вы мне объясните – как можно за бумагу предавать свою душу? В двадцать первом веке вы уже забыли про совесть и честь, про ценности семьи и добра, про любовь и детей. Но помните о наживе и страстях в угоду своему эгоизму, будучи ведомыми за искусственными ценностями, но не за вечными.

Присев, он продолжил:

– После развала Римской империи Европа забудет почти на полторы тысячи лет, что такое баня и чистота тела, но познает, что такое чума и грязь, которая унесет жизни миллионов. Европа погрузится во мрак средневековья, где будет превалировать разврат над культурой, бесчинство инквизиции над моралью, безумие над здравомыслием, одни лишь войны и безобразия. И эта Великая Западная цивилизация Старого Света забудет все науки предыдущих эпох и цивилизаций, отвергнет их, как ересь, не подходящую к их мировосприятию, организует много военных походов и страшных войн, дабы смести Славянский мир и на развалинах оного окончательно утвердить царство абсурда и порока. Разве это я нес? Разве этого я хотел? Чтобы Колумб выжигал индейцев лишь потому, что они другой веры и культуры? Разве этого я хотел, чтобы одни народы с помощью карательных войн порабощали другие народы? Нет и нет! Я хотел лишь рассказать людям, что они могут абсолютно все, все, что только захотят, но нужно просто захотеть не плохое, но хорошее, нужно просто созидать, но не разрушать, стяжая все на себя. Я всего лишь хотел, чтобы каждый узрел в себе бога, которому не нужно поклоняться подобно рабам, а как детям богов быть подобающими Богам. Чтобы каждый стал солнцем и согревал этот мир и людей теплом. Поэтому мы с тобой здесь, чтобы мир получил второй шанс, а в частности – я прошу тебя дать второй шанс мне, Клеменс. Я каюсь, я виноват и именно поэтому отдаю себя теперь не в жертву за грехи, а отдаю себя всему человечеству ради жизни и любви.

От его слов по мне то и дело пробегали мурашки. Мое нутро пыталось осознать важность момента. Моя душа рвалась в бой за этого человека или Бога, что уже не важно. Важно лишь то, что все можно исправить.

– Я тебя прощаю, Митра ты или Иисус! И если это все так, то я готов служить тебе и твоему Великому замыслу. Но скажи, пожалуйста, ведь если тебя распнут и мир покатится в бездну, чего проще просто тебя не дать схватить и распять на кресте?

– Верно, Клеменс, это было бы самым простым и верным решением, да вот только им в итоге будет неважно, кого распять. Пока еще они ищут меня, но могут объявить царем Иудейским любого другого, и этого для точно такого же витка истории будет достаточно. Нужен символ жертвы, который пропишется в сознание каждого, дабы и они стали жертвой. А церковь без грехов существовать не сможет. Как и судебная система окажется ненужной, если не останется преступников. Им необходимо вводить людей в страсти и искушения, дабы продавать искупления, им нужен грешный мир, чтобы все больше и больше богатеть. Для победы в этой войне нам нужен иной подход.

– Я прошу тебя, Иешуа, поведай мне все. Я чувствую, сколь важен этот момент, сколь простую истину ты говоришь. Что же нам нужно будет делать?! И да, я еще прошу тебя, больше не кидай меня без моего ведома туда-сюда.

– Договорились. Я все расскажу. А вот туда-сюда кидаю тебя не я, а ты сам. Ты это умеешь делать самостоятельно. В первый раз ты вспомнил свое будущее воплощение из-за солнечного удара или благословения Солнца, вернее сказать. Солнышко тебе открыло сей дар. Оно нам помогает. Вернее, он – мой отец, живой Бог-Солнце.

– Я сам? Как?! Солнце – твой отец? Это фантастика! Я не могу до конца все понять и осо знать.

– Да, сам, для этого я тебя и хочу обучить навыкам работы с сознанием. А об отце попозже.

– Истинно, это потрясающе, о чем ты говоришь. Я готов к обучению! Что надо делать?

– Как я уже сказал, я тебя обучу ясно видеть и ясно слышать. Научу управлять образным мышлением, с помощью которого ты сможешь управлять другим человеком. Ну а смысл обучения сам по себе сверхпрост. Все в итоге, как начало и конец, как альфа и омега, как добро и зло, как свет и тьма, начинается с намерения или желания. Это непроявленная сила твоего сознания и твоих тонких тел, именно она и творит чудеса. Именно абсолютным намерением Боги и сотворили миры и жизни. Именно намерением творится и зачинается плод ребенка. Ведь почему-то не всякая пара, которая хочет ребенка, зачинает его, соблюдая все нормы и правила зачатия и при условии, Костя, всех хороших анализов, не так ли?

– Да, согласен, это для врачебных умов загадка. Почему одни быстро и легко беременеют, а иные, при положительных анализах и отсутствии проблем, нет. А бывало, когда женщины беременели даже через несколько барьеров контрацепции. Что по всем медицинским законам и правилам – нонсенс.

– Именно. Намерение. Оно же желание, оно же хотение, оно же страсть, оно же мысль, проскользнувшая мимоходом, что запускает такой глубинный механизм, который потом настигает человека врасплох с фразой: получите, распишитесь, вы хотели – это ваше.

Так юноша, влюбившись в прекрасную девушку, грезя о ней, может вызывать в пространстве ее разума и тела сильнейшие завихрения, а сама любовь дает ему такое количество энергии, что влюбленный человек способен долгое время не есть, не пить и не спать, может творить подвиги и безумства! Суть чувств, в отличие от эмоций, заключается в том, что чувство генерирует энергию в теле и в сознании человека супротив эмоциям. Энергию разбрасывают из поля человека, опустошая частоты личности, где хранятся, к примеру, радость и гнев, уныние и ненависть, испытывая которые, человек после ощущает себя опустошенным и жаждущим восполнить потерянный объем энергии. Люди разучились чувствовать и жить чувствами, и, напротив, эмоционировать – это теперь в чести. Тебе же нужно, Клеменс, научиться все чувствовать и жить только чувствами. Таким образом ты сможешь генерировать достаточное количество энергии не просто для жизни, но для того, чтобы мочь управлять реальностью, чтобы мочь предвидеть грядущее и чувствовать человека изнутри.

– Ты вроде рассказываешь прописные истины, но все так в точку. Да, действительно, бывало. Ты прав. Мимолетная мысль или желание чудесным образом сбывается, когда ты этого совсем не ожидаешь. А в школе, помнится, влюбившись, я приходил даже к нулевому уроку, чтобы подольше из-за угла смотреть на нее. Хотя я очень люблю спать. Но любовь к девушке перевешивала любовь ко сну, – сказал я и по-доброму усмехнулся этой мысли.

– Именно, Клеменс, ну а теперь – практика. Теория на этом заканчивается. Практика же у нас будет быстрой и жесткой.

Пространство храма тут же преобразилось, озарившись солнечным светом, из полумрачного превратилось в оглушительно пустой зал из белого мрамора, исчезли и трон Иешуа, и кресло, и другие вещи. Мы встали друг напротив друга в трех шагах.

Иешуа начал говорить, как лицейский заумный учитель, что сила тела зависит перво-наперво от намерения человека, а не от мышц и состояния физического тела. Я хотел тут же рассмеяться. «А то не знаю, что такое сила, – думал я, – ведь я – воин, я – легионер, побывавший в дюжине битв, а что понимает этот тощий святоша?» Но жестоко ошибался.

– Намерение, – говорил Иешуа, – исходит не от веры или слепого подчинения, но от знания и четкого понимания, что именно ты хочешь, а чего не хочешь. Сила намерения, проистекающая от чистого и неистового желания сделать именно то, что ты хочешь, зависящая от состояния абсолютной непосредственности и того глубинного авось, которое ни Западу, ни Востоку никогда не понять с их рациональными подходами, но которое отлично известно потомкам скифов и этрусков, сарматов и славян. А теперь, Клеменс, первое упражнение, что нам даст понимание намерения. Подними и опусти свои руки. И постарайся ответить мне на один простой вопрос: как ты это делаешь?

Я поднял руки в стороны и, опуская их, понял, что ничего не понял. Попробовал еще раз и еще. И решил ответить так, как понимаю это логически.

– Я поднимаю руки и опускаю посредством мышц, которые приводятся в движения сигналом из головного мозга. Сигнал пошел, мышцы сработали.

– Молодец, физиологию знаешь неплохо. А что дает команду мозгу? Или он сам решил поднять руки?

– А-а-а. Что дает мозгу сигнал? Ну, я даю.

– А кто ты? Или что ты?

– Допустим некое сознание, то, что сидит где-то внутри меня и видит этот мир, воспринимает его, анализирует все.

– Верно. Человек – многослойная структура, где тело – это лишь проекция части его сознания. Тело – это храм или вместилище твоей души и твоего Я, выраженное в виде сознания. Именно твое сознание, витальное по природе своей, является оператором твоего тела. Но человек, привыкший жить в суете, не замечает того, что он перво-наперво не тело, но душа или сознание. И именно через чувство души мы и творим чудеса в своей жизни. А теперь, Клеменс, подними руки и попробуй их удержать таким образом некоторое время.

Я послушался, и Иешуа тут же начал спрашивать:

– Ну что, нелегко держать так руки?

– Но и не тяжело, – сказал я немного напряженно.

– Хорошо, опускай. И теперь сделай вот каким образом. Расслабив руки, не двигая ни одной мышцей своих рук, начни желать во что бы то ни стало поднять руки, начни страстно жаждать их поднять, чувствуй, как все твое сознание и душа хотят этого. Намеревайся поднять и не опускать свои руки, не поднимая их физически, или, как ты выразился, мозгом.

Я начал делать так, как сказал Иешуа: создавал внутри своего Я, внутри своего чувства желание поднять, желание во что бы то ни стало выполнить это задание. И тут произошло чудо: мои руки делались все легче и легче и одновременно наливались легким ощущением бегущей по ним энергии. Руки стали понемногу подни маться.

– Ну что, Клеменс, видишь творение чистого намерения? А чувствуешь ли ты, что руки легкие и мышцы совершенно не задействованы?

– Да. Точно. Руки вообще не устают.

Руки с каждой секундой поднимались все выше и выше.

– Задание тебе, Клеменс, продержаться так хотя бы минут пять-десять. Время пошло.

Я не боялся не выдержать столько времени, напротив, с каждым мгновением мое тело все отчетливее ощущало некие волны, идущие то сверху вниз, то снизу вверх, волны, которые вводили меня в состояние абсолютного счастья, что у меня получается, что мое желание исполняется, что Я МОГУ!

– Молодец, Клеменс, именно ради этого ощущения ты и делаешь данное упражнение. Именно оно поможет тебе научиться жить чувственным намерением.

Когда завершилось время, я попытался опустить руки, но они будто лежали на невидимой подушке между телом и руками. Мне пришлось сделать небольшое усилие, чтобы их вернуть в изначальное положение.

– А теперь, Клеменс, вторая фаза.

Иешуа сделал взмах рукой, и тело мое оцепенело, я более не мог двигать ни руками, ни ногами, подобно тому параличу, что испытывал Костя перед выходом из тела.

– Вообрази перед собой лук и стрелы. Возьми их и стреляй по мишени, если сможешь.

Мишень стояла примерно в ста шагах от меня. Мое тело не подчинялось мне, я не мог не то что выстрелить, а даже взять лук в руки.

– Иешуа, что за глупости, как я выстрелю из лука, если не могу его взять.

– А ты попробуй взять его без рук, взять его своим вниманием и намерением, своим сознанием, подобному тому, как ты захотел, чтобы поднялись твои руки. Начинай пробовать, а не разглагольствуй, как баба.

Последняя фраза меня особенно разозлила. Я – баба?!

Да какая я баба, я воин!

– Ладно, – сказал я напряженно. – Но я не знаю, как это сделать, дай хотя бы подсказку?!

– Помнишь, ты мне говорил, что в юности выходил из тела? Как ты гулял, когда выходил из тела? Ведь там законы физики совершенно иные. Ты просто хотел двигаться – и двигался, просто желал – и движения происходили по тому образу и подобию, что ты хотел. Здесь точно такой же принцип, только управлять тебе придется не пространством своего тела, но пространством внешним, пространством вещественным. Но суть одна. Ты каждый день управляешь своим намерением, воздействуешь неосознанно на поля других людей и вещей, ты каждый день как-то ходишь и двигаешь своим телом, ты как-то дышишь и смотришь в окружающий тебя мир, особенно не задумываясь, как же ты в итоге это делаешь. Но когда ты не контролируешь свое намерение, его контролирует кто-то другой. Когда ты не контролируешь свое внимание, его контролирует кто-то другой. Вот смотри.

И пока он договаривал последние фразы своего монолога, я не заметил, как он подошел вплотную ко мне.

«Хорошо, – подумал я. – Просто хочу, просто взять лук, просто взять стрелу, просто их совместить и просто натянуть». И-и-и… И-и-и… И ничего не происходило.

– Клеменс, ты тупее, чем я думал! Это самое простое образное пространственное действие из всех! Представь, что ты стреляешь из лука, но стреляешь без рук. Представь так, будто ты это делаешь на самом деле.

«Вот сволочь, он еще и издевается», – подумал я.

– Я все слышу, Клеменс. Сволочь – это тот, кто «сволачивает» тебя с пути, я же пытаюсь тебя наставить на путь, и поэтому зови меня наставником.

– Ладно-ладно. Но давай начнем с более простого задания?!

– Хорошо. Перед тобой топор, тридцать поленьев и колодка, на которой ты будешь рубить дрова. Берешь топор и рубишь.

Да е-мое, что же это за такое издевательство. Как я буду рубить без рук-то?!

– Чем парадоксальнее задание, тем быстрее оно развивает волю и намерение, Клеменс. Мы же начинаем с детского сада. Действуй.

Как я ни пытался напрягаться, представлять и визуализировать, у меня ровным счетом ничего не выходило. Ни топор, ни дрова, ни лук – ничего не шевелилось.

– Что ж, Клеменс, я думал, с тобой до этого не дойдет, но теперь не обессудь.

И тут же в меня полетел первый удар кулаком Иешуа, да такой тяжелый и хлесткий, что я опешил. Никогда бы не подумал, что у такого худого и щуплого парнишки такой мощный удар. За первым последовал второй, третий… Удары приходились молотом по моему корпусу и грудине. Они были настолько проникающие, что тело будто выгибалось дугой назад. Я пытался всячески парировать их, пытался увернуться, но тело не слушалось, я старался отрешиться от боли и происходящего, но удары становились только сильнее.

В один из моментов я почувствовал внутренний протест, идущий не из эмоционального всплеска, не из эмоциональной истерии, а из внутреннего чувственного решения, что все – ХВАТИТ, и тут же ощутил, как из глубины моего нутра, из глубины солнечного сплетения горячим потоком пошло неимоверное желание более не быть послушной грушей. Я постарался парировать удар одним лишь желанием, одним лишь решением. Вновь летящий в мою сторону кулак был виден мне словно в объемном изображении. Я воспринимал его теперь не как угрозу или материальный объект, а как пространство, с которым хочу или не хочу быть вместе, и в итоге смог отвести этот удар от себя своим нежеланием. И так этому обрадовался, что тут же пропустил следующий удар, а за ним и еще один. И тут я вошел в состояние, которое, бывало, наблюдал (как позже это осознал) у хищников, когда те занимаются ловлей добычи. Они в этот момент будто полностью отданы наблюдению за жертвой, становятся ею и одновременно растворяются в пространстве, но четко обнимают взглядом и своим вниманием будущую добычу. Состояние охоты и ловли, где главное – это добыча, а не ты, главное – это конечный результат, а не процесс.

Иешуа позже похвалит меня за осознание этого важнейшего состояния охоты. Состояния, в котором обостряются психика и намерение, когда ты просто хочешь – и точка, более никаких разговоров и сомнений.

Я начал отслеживать каждый летящий ко мне удар и желать уйти, увернуться от него, но в итоге уворачивался не я, а кулак пролетал мимо, будто не мог меня найти. И так удар за ударом я парировал, а в глазах Иешуа разгорался огонь радости и еще большее желание попасть по мне.

Он закончил и сказал:

– Отлично. Ну а теперь дрова и топор. Поруби и сложи в правильную кучку.

И я начал внимательно нащупывать своим вниманием топор, да так вовлекся, что топор взмыл над дровами, как игрушечный, хотя весил он не менее пяти килограммов.

Внимательно взял колоду, поставил чурку, занеся топор, опустил его, как мне показалось, с большущей силой, но топор не вонзился и на один сантиметр в чурку. Я попробовал еще раз, потом еще, но результат был тот же. Подумав, что есть нюансы, я решил сделать не силовой удар, а проникающий, то есть глубокий удар топором, до самой колоды, прослеживая вниманием, как топор проходит через пространство самой чурки и разрубает ее на части, как нож разрезает масло. И это сработало наилучшим образом. Топор с легкостью разрубил все чурки, затем я обнял их своим вниманием и сложил в пирамиду, ощущая массу каждого полешка. Я был невероятно рад откуда-то из глубины тела тому, что мое желание, мое намерение так легко реализуется. Как же это важно, не просто хотеть, но доделывать и ставить галочки побед. От этого радуются душа и тело, тем самым исцеляясь от невежества и безволия.

Я был доволен, я как будто постиг абсолютное счастье от того, что работаю чистым сознанием, чистой волей и чистым намерением. Это в действительности огромнейшее удовольствие.

– Ну и лук, Клеменс. Осталось совсем немного.

С луком было сложнее всего. То и дело он сваливался с внимания, тетива не натягивалась должным образом, а стрела не удерживала горизонт так, что втыкалась в землю, не пролетая и пяти метров.

– Где твоя цель? – спросил Иисус.

– Точно, про нее-то я и забыл!

Я постарался обнять лук всем своим вниманием, обнять тетиву и стрелу, но наибольшее внимание увел к цели. Она во мне всколыхнула новую волну охоты. Цель. Сто шагов. Нужно попасть. И от этого голова успокоилась, но напряглась, подобно мышце, мысли ушли, и появились желание и рвение. Цель! Желание! Нужно попасть! И тут мое сознание начало создавать должную тягу тетивы и удержания стрелы, я запустил снаряд в цель и попал! Попал практически в середину. И это был для меня праздник!

– Молодец, Клеменс.

Пространство тут же утихло, и все словно угасло. Мы вновь оказались в храме. Мое ощущение реального твердого мира немного поменялось, я более не мог воспринимать его плоским и пустым, теперь ощущал стены, пол, все окружавшие меня вещи как некое объемное пространство и поле возможностей.

Я вспоминал, что нечто похожее испытывал в детстве, когда мир был мне не знаком и приходилось его изучать. Я снова будто проникал в каждую вещь своим сознанием, видя его не таким, как видят другие. В детском восприятии нет шаблонов и моделей поведения, но есть огромный незнакомый мир, который ты пробуешь каждый день на вкус, и от этого жизнь кажется невероятно интересной и вдохновляющей на новые и новые открытия.

– А теперь, Клеменс, тебя ждут всадники и дорога в Иерусалим. Хорошего пути. Мы будем с тобой обучаться максимально часто, когда позволит время. Я тебе все расскажу постепенно – большое количество информации в такой короткий промежуток может быть губительно. Если ты захочешь вернуться в Костю, то просто захоти. Но не забывай, что, пока ты живешь там, здесь также время проистекает без остановки. Пользуйся ночью. Она для этого и создана.

– Я понял, Иешуа. Благодарю тебя. Ave, Caesar, – сказал я, выкинув руку от сердца к солнцу и даже слегка после этого смутившись, подобно мальчишке, от неуместности машинально сказанного прощания, но Иешуа, улыбнувшись, не растерялся и в ответ произнес: «Ave».

Я вышел из храма, сделал глубокий вдох свежего воздуха и увидел мчащуюся пятерку всадников. Я был преисполнен сил и уверенности, намерения и смелости. Начиналось Великое дело, в котором мне отведена важная роль.

Все повторялось с невероятной точностью. Всадники пригнали за собой столб пыли, и от одного из них я услышал:

– Клеменс Флавий – это вы?

– Да, это я, Тит.

– Мы встречались? – спросил он с некой настороженностью, слегка опешив.

– Всего однажды, Тит. Мне ценное послание, как я понимаю?

– Да, – ответил он, растерявшись от такой осведомленности. – Специальное послание из Иерусалима из Дворца претора Иудеи.

Я развернул приказ, прочитал его довольно формально и, искусственно улыбнувшись, сказал, чтобы мне выделили лошадь, мы отправляемся в путь немедленно. Все происходило один в один как в том видении. Меня удивляло, насколько вероятность судьбы имеет совершенно конкретные и четкие грани и сюжеты. Видимо, наши судьбоносные пути определены априори заранее, и нам нужно, проявив свою волю, только решать, в какую вероятность шагнуть, какой сценарий проиграть.

А выбор делается исключительно волевым решением или простым согласием пройти туда, куда жаждет душа.

На нашей запланированной стоянке я заснул спокойно, но образ Иешуа не покидал более пространство моего надлобья. Этой ночью он дал мне отдохнуть и выспаться.

«Наконец-то я важен и нужен этому миру», – были мои крайние мысли перед уходом в сон. Я засыпал с таким приятным чувством прикосновения к чему-то особенному и невероятно ответственному, что был в полной готовности творить волю этого Богочеловека даже ценой собственной жизни. Я впервые осознал, как чувство долга генерирует во мне энергию и желание жить, так что подъем ранним утром был легким и бодрым и дал мне понять, что значит жить по чувству, жить душой.