Глава 12
Быть шведом – это не всегда просто
Когда они вернулись в контору, Эрик сообщил Ульфу, что ему звонил Блумквист и просил перезвонить. Присев за стол, чтобы сделать звонок, Ульф ощутил хорошо знакомый эффект «Искушения Янссона» – легкий привкус анчоусов во рту, который имел обыкновение возвращаться снова и снова, – и тяжесть в желудке, не то чтобы неприятную, но плохо совмещавшуюся с работой. Больше всего в этот момент Ульфу хотелось устроить себе сиесту: растянуться на диване и думать о чем угодно, кроме телефонного звонка Блумквисту.
Блумквист поднял трубку после первого же гудка.
– Вы ведь сейчас не заняты, верно?
Ульфу это совершенно не понравилось. В полиции царило широко распространенное убеждение, будто в особых службах – таких как Отдел деликатных расследований – должности сплошь были синекурами, где было совершенно нечем заняться.
Не сдержавшись, он довольно резко ответил:
– Порядком занят. – И добавил: – Как и всегда.
Что, конечно, не было правдой, но показалось ему уместным, учитывая обстоятельства. Он мог, конечно, сообщить Блумквисту, что ведет подготовку по делу, порученному ему ни много ни мало самим комиссаром полиции, – но дело не подлежало огласке. Кроме того, по правде говоря, никакой особенной подготовки ему не требовалось; но какая разница – не Блумквистово это дело, намекать, будто в Отделе деликатных расследований нечем заняться.
Блумквист рассказал Ульфу, в чем дело. Оказалось, он был на обычном дежурстве, на улице, когда к нему подошел Хампус Йоханссон.
– Вы ведь помните его, правда? Который ударил ножом Мальте Густафссона? Я еще дал вам всю информацию и…
Тут Ульф счел нужным его прервать. Он предвидел, что Блумквист постарается приписать себе честь поимки Хампуса, и поэтому ответил просто:
– Да, ваш ответ на мой изначальный запрос очень помог делу, Блумквист. – И, прежде чем Блумквист успел сказать что-то еще насчет того, благодаря чему и кому Хампус предстал перед судом, добавил: – Чего он хочет?
– Он хочет с вами повидаться. Он очень… Ну, думаю, можно сказать, что он в полном смятении.
Ульф вздохнул:
– Мы не можем отменять приговоры. Для этого существует апелляционный суд.
Блумквист ответил, что дело тут не в сути приговора.
– Проблема в условиях наказания, господин Варг – в этих общественных работах.
– Но это же дело суда, – сказал Ульф. – Не нам решать, кому и что делать. Вы же это знаете, Блумквист.
– Для него это все очень сложно, господин Варг. Он уверен, что только вы сможете ему чем-то помочь. Понимаете, он очень вас уважает.
Ульф посмотрел в потолок. Тогда, в суде, ему было ужасно жаль Хампуса – как и всем, кто там присутствовал. А еще он был человеком исключительной доброты – может быть, человека добрее его в Швеции просто не было, – и ему трудно было отказать кому-то в искренней просьбе; а эта просьба явно была искренней. И все же есть пределы тому, что может сделать один человек. Этот мир полон страданий и свар, эгоизма и всяческих противоречий, притеснений и несправедливости; и любые попытки это исправить, заставить работать весы правосудия порой выглядели как попытка залепить пластырем дыру в плотине. И все же нужно было делать то, что должно, а именно – то, чего требовала от тебя твоя роль в жизни. А Ульф был следователем; он служил в Следственном управлении города Мальмё, а это значило, что он нес ответственность за живые человеческие души – да, подумал он, за души, потому что это старомодное слово значило куда больше, чем просто «население». Душа была чем-то гораздо большим – у души могли быть чувства, устремления – и свои, личные трагедии. Душа имела гораздо большее значение, чем нечто бездушное.
Эти размышления напомнили ему о его долге – о том, что он обязан был сделать просто потому, что был Ульфом Варгом.
– Конечно, я встречусь с ним, Блумквист, – сказал он наконец. – И спасибо вам еще раз за то, как вы помогли с этим делом. Без вас бы мы ни за что не справились.
Блумквист расцвел – это было слышно даже по голосу.
– Все, что в моих силах, господин Варг. Все, что угодно. В любое время. – А потом добавил: – Я же знаю, как вы там, в Отделе, заняты.
Прежде чем закончить разговор, они договорились о встрече с Хампусом. Блумквист зайдет в контору примерно через полчаса, и они вместе поедут на Ульфовом «Саабе» в танцевальную студию, где Хампус преподавал. Когда Ульф повесил трубку, ему снова представилась студия, где произошла та первая, удивительная встреча с Хампусом. Он будто наяву увидел тот зеркальный шар – непременный атрибут дискотек с их дешевым шиком. Присыпанный тальком дощатый пол, который пружинил под ногами. Тальк. Этот тальк. По какой-то причине тальк вертелся у него в голове, но Ульф никак не мог вспомнить почему.
Когда они прибыли, Хампус играл на пианино. На танцполе были две пары – инструкторы и их ученики. Инструкторы были женщины; оба ученика – мужчины средних лет: один в мешковатом костюме, другой – в джинсах и полосатом ситцевом пиджаке. Хампус, который не заметил их прихода, сидел за инструментом на табурете, и его ножки болтались, не доставая ни до пола, ни до педалей; а руки у него были до того короткие, что ему приходилось то и дело изгибаться из стороны в сторону, чтобы достать до самых дальних клавиш.
Инструкторы заметили, как они вошли, но продолжали танцевать. Одна из них громко отсчитывала такт для своего ученика, демонстрируя ему шаги; другая на ходу показывала мужчине в ситцевом пиджаке правильное положение рук. Блумквист, сияя от удовольствия, наблюдал, как они танцуют, и даже постукивал ногой в такт музыке.
– Я просто обожаю танцевать, – сообщил он Ульфу громким шепотом. – Мы с женой ходим на танцы, когда только можем. Очень много танцуем.
Ульф кивнул.
– Да, – сказал он. Летта любила танцевать; он – не так уж.
– Наша дочка становится неплохой танцовщицей, – заметил меж тем Блумквист. – Но она занимается не бальными танцами – балетом.
Ульф улыбнулся.
– Это здорово, – сказал он.
– А вы знали, что там, в Стокгольме, есть балетная школа?
Ульф молча наблюдал за танцующими. Блумквист слишком любил поговорить; в самом деле, слишком. Разве так уж плохо просто помолчать?
– Да, я об этом слышал.
– Шведская королевская балетная школа. Кажется, они берут туда совсем еще детей. Мы, конечно, пока не можем послать туда Свеа – ей, знаете, всего восемь. Восемь – это чересчур рано, как вы думаете? Нельзя принимать решение о будущей карьере, а балет – это настоящая карьера, если тебе всего восемь.
Темп музыки нарастал; Хампусу теперь приходилось еще энергичнее изгибаться из стороны в сторону, чтоб дотянуться до нужных клавиш. Пол поскрипывал под ногами танцующих. Ульф смотрел, как их ноги взбивают тонкий слой талька, который лежал на досках.
– Я и сам брал уроки балета, когда был маленьким, – говорил меж тем Блумквист. – Всего год или два. Бросил, потому что меня начали дразнить.
Ульф покосился на него:
– Просто не могу себе этого представить, Блумквист.
Тот улыбнулся во весь рот.
– О, я лично считаю, что у меня неплохо получалось, господин Варг. Может, мне стоило бы продолжать. Кто знает, может, я стал бы профессиональным балеруном, а не полицейским. – Он немного помолчал, должно быть, пытаясь себе это вообразить. – Жизнь – странная штука, верно? Принимаешь решение, которое может определить всю твою жизнь, но в тот момент ты просто этого не знаешь, верно? Ты не знаешь.
– Нет, наверное, не знаешь.
– А вы никогда не занимались балетом, господин Варг?
– Нет, Блумквист. Балетом не приходилось.
– А у вас, наверное, неплохо бы получалось. Вы бы удивились, узнай, какие люди оказались просто созданы для балета.
Хампус меж тем уже почти дошел до конца пьесы. Прозвучали последние аккорды, а потом он со стуком захлопнул крышку. Мужчина в ситцевом пиджаке громко воскликнул «О!» – явно довольный тем, как у него получается. Инструктор потрепала его по плечу – сплясано было неплохо.
Хампус повернулся и заметил Ульфа и Блумквиста. Спрыгнув с табурета, он быстро подошел к ним и пожал Ульфу руку.
– Спасибо, что пришли, господин Варг, – сказал он. – Надеюсь, вам не пришлось слишком долго ждать.
– Мне приятно было понаблюдать, – ответил Ульф. – И вы – превосходный пианист, господин Йоханссон.
Хампус скромно отмахнулся:
– Нет, на самом деле это не так, господин Варг. Я играю чисто утилитарно.
– Я смотрю, вы не достаете до педалей, – заметил Блумквист. – Это, наверное, затрудняет дело.
Ульф покосился на Блумквиста. Хампус нахмурился, а потом потер руки, будто у него затекли пальцы.
– А вы не думали установить какое-нибудь устройство, чтобы нарастить педали? – продолжал Блумквист. – Какие-нибудь рычаги?
Хампус не сводил взгляда с пола:
– Не знаю. Может быть.
– Вы хотели меня повидать, – сказал Ульф.
– Да, – сказал Хампус. – Я собирался приехать к вам на работу. Не ожидал, что вы согласитесь приехать сюда, но господин Блумквист сказал, что вам особенно нечем заняться и вы не будете против.
Ульф снова покосился на Блумквиста, который отвел взгляд, старательно разглядывая неподвижный зеркальный шар под потолком.
– Понятно, – сказал Ульф. Снова глянув на Блумквиста, он не заметил ни малейших следов раскаяния. Непростое это было дело – проявлять терпимость к ближним, какой он всегда от себя требовал; но опять же, подумал Ульф, весь смысл идеалов в том, что они практически недостижимы. В конце концов, это нелегко – быть шведом, значит, нужно просто делать, что можешь, и надеяться, что у тебя получится не сбиться с пути и не стать в душе… ну, например, жителем Средиземноморья. Как это было бы просто, как соблазнительно – пожать плечами и начать вести себя так, как тебе диктуют непосредственные чувства. И как это было бы прекрасно – сидеть себе на солнышке и говорить, что мир будет вертеться и сам по себе и что проблемы решатся сами собой – завтра, а может быть, послезавтра.
Ульф принял деловой вид:
– Что ж, вот я и здесь, господин Йоханссон. В чем проблема? Господин Блумквист говорит, что вам не нравится, как все устроилось с общественными работами.
Хампус кивнул:
– Да, именно так. Совсем не нравится.
Ульф развел руками.
– Но в том-то и есть весь смысл судебного приговора, понимаете? Как правило, люди бывают не слишком довольны, когда его получают. Удовольствием тут и не пахнет.
– Так я ему и сказал, – вставил Блумквист.
Ульф спросил у Хампуса, куда именно его назначили на общественные работы.
– Я должен буду работать на военной базе, – ответил Хампус. – Мне было сказано, что у меня будут обязанности общего характера. Восемь часов в неделю.
Ульф сказал, что это звучит достаточно разумно.
– Знаете, приговоренным к общественным работам иногда достаются исключительно неприятные задачи.
И добавил, что обязанности общего характера на военной базе – это звучит не слишком затруднительно.
Хампус с вызовом поднял глаза на Ульфа:
– Это затруднительно. Очень.
– Так расскажите мне тогда, в чем дело, – сказал на это Ульф. – Что они там заставляют вас делать? Таскать тяжести? Чистить на кухне картошку?
– Картошку лучше есть нечищеной, – снова вмешался Блумквист. – В шкурке, знаете ли, содержится куча питательных веществ. Картошку чистить нельзя.
Ульф бросил на Блумквиста уничтожающий взгляд.
– Мне это известно, Блумквист, – сказал он. – Но как насчет нашей армии?
– Думаю, уж они-то знают, господин Варг. Армия просто обязана знать подобные вещи. Солдатам необходима сбалансированная диета – точно так же, как и всем остальным.
Ульф повернулся обратно к Хампусу:
– Так что же они заставляют вас делать?
Хапус замялся.
– Мне пока еще не сказали, – ответил он.
Ульф нахмурился. Хампус начал вызывать у него некоторое раздражение. Учителю танцев еще повезло, что он так легко отделался – его вполне могли посадить в тюрьму, и с его стороны было не слишком красиво жаловаться на назначенные ему общественные работы. Чего в этом было такого страшного – работать при бараках? Один известный Ульфу карманник – вор-рецидивист, которого Ульфу не раз приходилось арестовывать еще в начале службы, – получил недавно сотню часов обязанностей общего характера в городской канализации; а другой, известный пьяница и эксгибиционист, был приговорен к пятидесяти часам уборки на рыбном рынке: исключительно неприятная работа, связанная с утилизацией тухлых рыбьих голов. От военной базы ничего подобного ожидать не приходилось.
– Так откуда вам известно, что вам это не понравится? – спросил Ульф.
– Потому что меня об этом предупредили, – ответил Хампус. – Одна женщина, которая приходит сюда танцевать, замужем за сержант-майором с этой самой базы. И он сказал ей, что они приготовили для меня нечто ужасное. Что именно, он ей не сказал, но прибавил, что сам никогда бы на такое не согласился – даже если бы его за это повысили.
Ульф вздохнул.
– Этого недостаточно, – сказал он. – Для вмешательства все еще нет оснований.
Хампус умоляюще посмотрел на него:
– Он сказал, что я могу и не выжить. Именно так и сказал.
Ульф поднял бровь. Это было совсем другое дело. Неужели армия планировала послать Хампуса на опасное боевое задание?
– Вы имеете в виду, что вас могут послать в бой? – уточнил он.
Хампус кивнул:
– Похоже на то.
Ульф покосился на коллегу, который пожал плечами.
– У них не хватает рук, – сказал Блумквист. – Может, так они теперь набирают рекрутов – за счет приговоренных к общественным работам.
– Это просто смешно, – ответил Ульф. – Бессмыслица какая-то.
– Расходы на оборону недавно опять урезали, – продолжал Блумквист.
Ульф взглянул на Хампуса, который глядел на него во все глаза, ожидая ответа. Он мне доверяет, подумал Ульф. Ждет от меня защиты. И в этот момент та внутренняя потребность, которая многие годы назад побудила Ульфа поступить в полицию, снова настоятельно напомнила о себе. Если кто-то задумал несправедливость или собирался злоупотребить властью, то он, Ульф, должен это исправить. А здесь явно имело место злоупотребление властью – кто знает, может, весьма серьезное, – и он не станет закрывать на это глаза.
Ульф поймал себя на том, что уже прикидывает, что тут можно сделать. Он знал, что можно снова пойти в суд и добиться того, чтобы там выдали другой ордер на общественные работы. Но в прошлый раз, как он участвовал в подобной процедуре, это заняло два месяца. У Хампуса не было двух месяцев. У него, может, и двух дней-то не было. Трудно было поверить, что армия могла вести себя подобным образом в двадцать первом веке. Если они желали рисковать собственными людьми, это было их дело – по крайней мере, предполагал Ульф, у людей этих была соответствующая подготовка. Но взять совершенно зеленого штатского и отправить его в бой – это просто вопиющая безответственность. Тут Ульф заметил, что Хампус все еще выжидающе смотрит на него.
– Не могли бы вы поговорить с полковником? – умоляюще спросил он. – Попросите его не заставлять меня делать – ну, что они там задумали. Я готов на все. Даже картошку чистить. С радостью.
– Это вы зря, – вставил Блумквист. – В картофельной кожуре содержатся минералы. Это совершенно бессмысленно – избавляться от самой полезной части…
– Мне кажется, у вас есть серьезные основания для беспокойства, – прервал полицейского Ульф.
– Так, значит, вы это сделаете? – воскликнул Хампус.
– Что бы они ни задумали, – ответил Ульф. – Это явно неприемлемо. Я отправлюсь на базу и буду настаивать на встрече с полковником
– Как хорошо, – сказал Хампус. – Спасибо вам.
– А если он не станет входить в ваше положение, – продолжил Ульф, – я поговорю с комиссаром полиции и попрошу его вмешаться. – Тут он помолчал. – Понимаете ли, я с ним знаком.
Блумквист уставился на Ульфа:
– Вы его знаете? Вы знаете Альбёрга?
– Да, так уж получилось, что знаю, – ответил Ульф, стараясь, чтобы это прозвучало как можно небрежнее.
– Вау! – воскликнул Блумквист, а потом, понизив голос, спросил: – А какой он?
– Вообще-то он очень приятный человек, – ответил Ульф – Феликс сказал…
Блумквист выпучил глаза:
– Феликс? Вы знаете, как его зовут – по имени?
– Он сам попросил меня так его называть, – еще небрежнее заметил Ульф. – Это была не моя идея.
– Феликс, – раздумчиво протянул Блумквист. – А как он называл вас? Ульфом?
Он даже рассмеялся от нелепости подобного предположения.
– Да, – ответил Ульф. – Он называл меня «Ульф».
Хампус резко поднял на него взгляд:
– Так вас зовут? Ульф?
– Да, я – Ульф. – А потом с улыбкой добавил: – Вы тоже можете меня так звать, если хотите.
– Так значит, и фамилия, и имя у вас означают «волк», – сказал Хампус. – Вы – «Волк Волк».
– Это достаточно распространенное имя, – ответил Ульф. – Есть и другие имена, означающие животных.
Блумквист нахмурился:
– Их не так уж и много. Вряд ли повезет наткнуться на человека, которого зовут «Собака» или «Лошадь», верно?
Ульф начал потихоньку раздражаться. Что «Ульф», что «Варг» были совершенно нормальными именами, и не стоило человеку, которого зовут «Хампус», отпускать замечания насчет чужих имен. Хампус… Исключительно нелепое имя – не то чтобы Ульф даже в мыслях осмелился как-то привлечь к этому внимание.
Блумквист тем временем увлекся:
– А помните ту историю про мальчика, который кричал: «Волки!»? Помните?
Ульф оставил это замечание без ответа. Повернувшись к Блумквисту, он спросил:
– А как насчет вас, Блумквист? Ваша фамилия ведь значит «Цветущая ветвь», не так ли? – Не дожидаясь ответа, он продолжил: – В любом случае имена нам обсуждать не обязательно. Когда вы должны явиться на базу?
– Завтра, – ответил Хампус. – Если, конечно, они не вызовут меня раньше. Сказали, чтобы я был готов явиться немедленно в случае экстренной ситуации, но что это может быть за ситуация такая, не объяснили. Может, вторжение?
Ульф посмотрел на часы:
– Я попытаюсь выбраться туда сегодня, ближе к вечеру. Если не выйдет, то завтра, но прямо с утра.
Хампус посмотрел на него с благодарностью.
– Вы очень ко мне добры, господин Варг, – сказал он и, повернувшись к Блумквисту, добавил: – И вы тоже, господин Блумквист.
По дороге обратно в контору, сидя в «Саабе», Ульф высказал Блумквисту все, что думал о поведении армейских.
– Они считают, будто закон им не писан, – сказал он. – Но подвергать риску гражданского человека – это настоящее преступление.
– Совершенно с вами согласен, – ответил на это Блумквист.
– Ответа «нет» я от этого полковника не приму, – продолжал Ульф.
Они завернули за угол, и Блумквист показал, где он хотел бы выйти. Но прежде чем выбраться из машины, он повернулся к Ульфу и сказал:
– Та пропавшая девушка – ну, которую недавно объявили в розыск…
– Сигне Магнуссон? Да?
Блумквист принялся разглядывать свои ногти:
– У меня, кажется, есть по ней кое-какая информация.
Ульф нахмурился:
– И? Вы ее видели?
– Нет, видеть не видел. Но так уж совпало, что я иногда заглядываю в одну кофейню неподалеку от моего дома. Не часто, конечно, но бывает. Так вот, они подают там превосходный кофе – сорта все из Центральной Америки. Знаете, это просто удивительно, насколько происхождение зерен влияет на вкус.
– Да, это, конечно, важно, – сказал на это Ульф. – Но почему вы заговорили об этом месте? Какое отношение оно имеет к девушке? Она туда ходила?
Блумквист ответил, что нет, не ходила.
– Там есть один бариста – молодой парень по имени Локе. Из Гётеборга. Он раньше был футболистом, на полупрофессиональном уровне, но травмировал колено и ему пришлось все бросить. Вот уж не позавидуешь. Ударился коленом – и всё, твоя карьера окончена. Навсегда. Не повезло человеку.
– Да, – сказал Ульф. – Непросто ему, наверно. Так что там насчет этого Локе?
– Она с ним встречалась.
– А-а.
– Да. И, кстати, не с ним одним.
Ульф ждал продолжения. Торопить Блумквиста не имело смысла – проще было дать потоку сознания донести до тебя все, что требовалось, – так сказать, естественным образом. Просто некоторые люди так уж устроены, подумал Ульф: Блумквист, госпожа Хёгфорс и еще пара знакомых.
– Понимаете, – продолжал меж тем Блумквист. – Как выясняется, Сигне Магнуссон встречалась одновременно с двоими. С этим Локе, баристой, и еще с одним парнем, который работает где-то в налоговой. С обоими.
– Это называется «гулять на стороне», – проворчал Ульф.
Блумквист покачал головой:
– Необычное дело для женщины, знаете ли. Для мужчины – да, но женщины… Мне кажется, проблема в том, что женщины вообще все больше становятся похожими на мужчин, и измена, так сказать, идет в нагрузку. Вам не кажется, что наше общество становится все более андрогинным, господин Варг?
– Да, Блумквист, я тоже так думаю. Но скажите: наши молодые люди знали об этой ситуации?
Блумквист ухмыльнулся.
– Не знали. Локе сказал, он и понятия ни о чем не имел, пока ему не сказала одна подруга Сигне. – Он сделал паузу. – И второму парню она тоже сообщила.
Ульф спросил, кто именно была эта подруга.
– Та девчонка, которая была на фотографии – помните, с парнем, которого не было? – сказал на это Блумквист. – То еще совпадение, согласитесь – но это она и есть.
