Эркюль Пуаро никогда не пренебрегал мелочами. Готовясь нанести визит Мередиту Блейку, детектив тщательно все продумал и пришел к выводу, что тактика внезапного удара, сработавшая в случае с Филиппом Блейком, здесь не годится. Наступать стоит неспешно.

Пуаро понимал, что проникнуть в крепость можно только одним способом: предъявить старшему из братьев надежные рекомендации. Причем не от коллег по профессии, а от людей, известных в местном обществе. К счастью, за годы карьеры Эркюль Пуаро обзавелся знакомствами во многих графствах. В том числе и в Девоншире. Проведя ревизию имеющихся ресурсов, он обнаружил двух человек, бывших то ли знакомыми, то ли друзьями Мередита Блейка. Так что в наступление Пуаро пошел, вооруженный двумя письмами: от леди Мэри Литтон-Гор, вдовы с ограниченными средствами, живущей в полном уединении, и от одного отставного адмирала, семья которого обосновалась в графстве четыре поколения назад.

Мередит Блейк встретил гостя в состоянии легкого недоумения. Времена менялись, все было не так, как раньше. Черт возьми, когда-то частные детективы были частными детективами – их нанимали, чтобы охранять подарки на сельских свадьбах; к ним обращались – с чувством неловкости, – когда случалось что-то неприятное, неприличное, и требовалось выяснить, что именно… Но тут в руках у него была записка от леди Мэри Литтон-Гор, в которой говорилось: «Эркюль Пуаро – мой очень старый и дорогой друг. Пожалуйста, помогите ему, чем можете, хорошо?» А леди Мэри Литтон-Гор была не из тех женщин, которые обычно ассоциируются с частными детективами и всем, что с этим связано. Адмирал Кроншоу писал: «Очень хороший парень, абсолютно надежный. Буду признателен, если сделаете для него все возможное. В высшей степени забавный, знает множество интересных историй».

И вот теперь этот самый тип перед ним. Престранная личность – одет чуднó, ботинки на пуговичках, какие-то невероятные усы… Явно не в его, Мередита Блейка, вкусе. Похоже, никогда в жизни не охотился, не стрелял и в приличные игры не играл. Иностранец.

Стараясь не выдать себя улыбкой, Эркюль Пуаро с легкостью читал эти самые мысли в голове старшего из братьев Блейк.

Проезжая на поезде через западные графства, он чувствовал, как поднимается его собственный интерес. Вскоре ему предстояло собственными глазами увидеть то место, где все когда-то случилось. Здесь, в Хэндкросс-Мэнор, жили два брата; отсюда они ходили в Олдербери, где шутили и смеялись, играли в теннис и дружили с юным Эмиасом Крейлом и девушкой, которую звали Каролина. Именно отсюда в то трагическое утро отправился в Олдербери Мередит. Шестнадцать лет назад.

Пуаро с интересом посмотрел на человека, встретившего его с вежливым беспокойством. Все было именно так, как и следовало ожидать. На первый взгляд Мередит Блейк ничем не отличался от любого другого английского сельского джентльмена, стесненного в средствах и проводящего много времени на открытом воздухе. Старый, поношенный костюм из харрисского твида, загрубевшее, обветренное, но приятное лицо с несколько поблекшими голубыми глазами, слабый рот, наполовину скрытый всклокоченными усами. Старший брат заметно отличался от младшего: неуверенные манеры, неспешный мыслительный процесс. Такое впечатление, что с годами у одного брата темп жизни замедлялся, а у другого возрастал. Пуаро уже понял, что торопить этого человека не надо. Неспешный ритм жизни сельской Англии был у Мередита Блейка в крови. И выглядел он намного старше младшего брата, хотя, если вспомнить, что говорил мистер Джонатан, разделяло их не больше двух-трех лет.

Как обращаться с людьми старой закалки, Пуаро хорошо знал. Выдавать себя за англичанина определенно не следовало. Нет, нужно оставаться иностранцем и надеяться на великодушное прощение. «Конечно, эти чужаки ни в чем толком не разбираются. Перед завтраком тянет руку – поздороваться… Но все ж таки парень симпатичный».

Именно такое впечатление о себе и старался создать Пуаро. Мужчины осторожно поговорили о леди Мэри Литтон-Гор и адмирале Кроншоу. Прозвучали и другие имена. К счастью, Пуаро знал чью-то кузину и встречался с чьей-то невесткой. Глаза его собеседника как будто потеплели. Иностранец знал нужных людей.

Ловко и изящно, без нажима, детектив повернул разговор к цели своего визита. И вовремя среагировал на попытку увернуться. Увы, книга будет написана. Мисс Крейл – теперь мисс Лемаршан – ждет, что он проведет редакторскую правку. К сожалению, сами факты уже стали общественным достоянием, но представить их таким образом, чтобы избежать болезненных для впечатлительных натур подробностей, еще возможно. Тут Пуаро скромно добавил, что в прошлом ему удавалось, взывая к благоразумию, добиться изъятия определенных пикантных моментов из неких мемуаров.

Мередит Блейк побагровел от злости и принялся набивать трубку. Рука его при этом едва заметно дрожала.

– Омерзит-тельно коп-паться в таких вещах, – слегка запинаясь, заявил он. – П-почему они не могут оставить все как есть?

Пуаро пожал плечами.

– Согласен с вами. Но ничего не поделаешь. Такого рода вещи пользуются спросом. И каждый волен реконструировать доказанное преступление и давать ему свои комментарии.

– Какое бесстыдство…

– Увы, – Пуаро вздохнул, – мы живем не в самый деликатный век. Вы бы удивились, мистер Блейк, узнав, сколько пренеприятнейших публикаций мне удалось… скажем так… смягчить. И сейчас я хочу сделать все возможное, чтобы пощадить чувства мисс Крейл.

– Малышка Карла, – пробормотал Мередит Блейк. – Бедный ребенок! Взрослая женщина… Верится с трудом.

– Я знаю. Время летит, не правда ли?

– Слишком быстро, – Мередит Блейк также вздохнул.

– Как вы уже поняли из письма от мисс Крейл, ей не терпится узнать как можно больше о печальных событиях прошлого.

– Зачем? Зачем снова это ворошить? – с ноткой раздражения произнес Блейк. – Не лучше ли предать все забвению?

– Вы говорите так, потому что слишком хорошо знаете прошлое. Не забывайте, что мисс Крейл не знает ничего. То есть ей известно только то, что изложено в официальных источниках.

Мередит Блейк поморщился.

– Да, конечно. Я и забыл. Бедняжка… В каком она ужасном положении… Какой шок ждет ее, когда она узнает правду… И эти бездушные, сухие протоколы суда…

– Правду невозможно оценить только на основании судебных отчетов. Значение имеет то, что не попало на их страницы. Эмоции, чувства, характеры участников драмы. Смягчающие обстоятельства…

Пуаро остановился, и хозяин поместья тут же заполнил паузу, как актер, получивший от суфлера знак подать реплику.

– Смягчающие обстоятельства! Именно так. Если и были когда-либо смягчающие обстоятельства, то именно в этом деле. Эмиас Крейл – мой давний друг, наши семьи знакомы несколько поколений, но надо признаться, он вел себя, откровенно говоря, возмутительно. Конечно, он был художником, и это как бы все объясняет. Но что есть, то есть – своим поведением он допустил в высшей степени невозможную ситуацию. Она абсолютно неприемлема для любого приличного человека.

– Интересно, что вы так говорите, – заметил Пуаро. – Меня эта ситуация озадачила. Не пристало воспитанному, благородному человеку распространяться о своих романах.

Худощавое, застывшее в нерешительности лицо Мередита Блейка ожило.

– Оно так, но в том-то и дело, что Эмиас никогда не был обычным, заурядным человеком! Он был художником; на первом месте для него всегда стояла живопись – и иногда это проявлялось самым необычайным образом! Я не понимаю так называемых творческих людей, никогда их не понимал… Но Крейла, конечно, немного понимал, потому что знал его всю жизнь. Наши родители были людьми одного сорта. И сам Крейл был во многих отношениях таким же – обычным стандартам он не соответствовал лишь в том, что касалось искусства. Он не был любителем. Он был по-настоящему первоклассным художником. Некоторые называют его гением. Возможно, они правы.

Но в результате у него всегда случался перекос. Когда он начинал писать картину, все остальное отходило на второй план, никому и ничему не позволялось отвлекать его и мешать. Эмиас жил словно во сне. Работа поглощала его целиком. И только закончив полотно, он приходил в себя и постепенно возвращался к обычной жизни.

Мередит Блейк вопросительно посмотрел на Пуаро, и последний кивнул.

– Вижу, вы понимаете, что я хочу сказать. Думаю, это объясняет, почему возникла такая ситуация. Эмиас влюбился в девушку. Хотел на ней жениться. Ради нее был готов бросить супругу и ребенка. Но он начал писать картину и хотел закончить ее. Все остальное было неважно. Он и не замечал этого остального. Да, ситуация сложилась нестерпимая для обеих женщин, но ему было не до них.

– Понимал ли кто-то из них его точку зрения, его состояние?

– Да, полагаю, в каком-то смысле его понимала Эльза. Она восторгалась его живописью, но ей приходилось нелегко – по вполне понятным причинам. Что же касается Каролины…

Он остановился.

– Да, действительно. Для Каролины… – подал голос Пуаро.

– Каролина… – словно преодолевая какое-то затруднение, продолжил мистер Мередит Блейк. – Я всегда… она всегда мне нравилась. Одно время я даже надеялся жениться на ней. Но надежда жила недолго. Тем не менее я всегда, если так можно выразиться, оставался ее преданным слугой.

Пуаро задумчиво кивнул. Эта слегка старомодная фраза, как ему показалось, самым точным образом характеризовала сидящего перед ним человека. Мередит Блейк был из тех мужчин, которые с готовностью посвящают себя благородному романтическому служению без малейшей надежды на какое-либо вознаграждение. Это в его натуре.

– Вас, должно быть, возмущало такое отношение к ней с его стороны? – осторожно подбирая слова, спросил детектив.

– Да. Конечно. Я даже выговаривал Крейлу по этому поводу.

– Вот как? И когда же?

– Буквально накануне. Перед тем, как все случилось. Они пришли сюда на чай. Я отвел Крейла в сторонку и выразил ему свое мнение. Даже сказал, помнится, что он поступает бесчестно в отношении их обеих.

– О, вы так и сказали?

– Да. Видите ли, мне казалось, что он не понимает. Не отдает себе отчета.

– Возможно.

– Я сказал, что он ставит Каролину в совершенно невыносимое положение. Если он намерен жениться на той девушке, то не должен позволять ей оставаться в доме и унижать Каролину. Я сказал, что это непростительное оскорбление.

– И что же он ответил? – полюбопытствовал Пуаро.

– Сказал, что Каролине «придется это проглотить», – с нескрываемой неприязнью процитировал Мередит Блейк.

Детектив вскинул брови.

– Не очень-то достойный ответ.

– Отвратительный и оскорбительный. Помнится, я вышел из себя и сказал, что если он не любит жену, то ему наплевать и на ее страдания, но при чем тут девушка? Разве он не понимает, в какое незавидное положение ставит ее?.. И что же Эмиас? Заявил, что и ей тоже придется это проглотить. А потом добавил: «Ты, кажется, не понимаешь, что эта картина – лучшее из всего, что я создал. Она хороша, говорю тебе. И пара ревнивых и вздорных дамочек ее не испортят. Нет, черт возьми, не испортят».

Разговаривать с ним было бесполезно. Я сказал, что он забыл об элементарном приличии. Что живопись – далеко не всё.

Тут он меня перебил: «Для меня – всё».

Я не мог успокоиться, сказал, что его отношение к Каролине – это позор. Он бесчестит ее, и она несчастна с ним. Эмиас сказал, что все понимает и ему очень жаль. Жаль!

«Знаю, Мерри, – сказал он мне, – ты не веришь, но это правда. Из-за меня Каролина живет в аду, но она – святая и не жалуется. И к тому же, думаю, представляла, на что себя обрекает. Я в самом начале откровенно сказал, с каким эгоистом и раздолбаем ей придется иметь дело».

Я настоятельно рекомендовал ему не ломать семейную жизнь, подумать о ребенке и всем остальном. Сказал, что да, такая девушка, как Эльза, может сбить мужчину с толку, но даже ради нее самой он должен с ней порвать. Она слишком молода, бросилась в омут с головой, но потом опомнится и горько пожалеет. Посоветовал собраться, взять себя в руки, порвать с Эльзой и вернуться к жене.

– И что он ответил?

– Вроде бы смутился. Похлопал меня по плечу, сказал: «Хороший ты парень, Мерри, но чересчур сентиментальный. Подожди, пока закончу картину, и сам признаешь, что я прав».

«Пошли к черту картину», – ответил я. Он усмехнулся и сказал, что это «не по силам всем невротичкам в Англии». Я заметил, что было бы пристойнее до окончания картины сохранить отношения с Эльзой в тайне от Каролины. Эмиас заявил, что он не виноват, что это Эльза всем вокруг растрезвонила, что, мол, иначе будет нечестно, а ей нужно, чтобы все было ясно и откровенно. В каком-то смысле понять девушку можно. Как бы дурно себя ни вела, она хотя бы старалась быть честной и уже за одно только это заслужила уважение.

– Честность нередко лишь добавляет боли и печали, – заметил Эркюль Пуаро.

Мередит Блейк посмотрел на него с сомнением, как если бы эта мысль пришлась ему не по вкусу, и вздохнул.

– Мы все переживали не самое лучшее время.

– Похоже, единственным, на ком это никак не отразилось, был Эмиас Крейл, – сказал детектив.

– А почему? Потому что он был законченным эгоистом. Помню, напоследок ухмыльнулся и сказал: «Не тревожься, Мерри, все уладится!»

– Неисправимый оптимист, – проворчал Пуаро.

– Такие, как он, не принимают женщин всерьез. Мне следовало бы предупредить его, что Каролина дошла до последней черты.

– Она сама вам так сказала?

– Словами – нет, но мне навсегда запомнилось ее лицо в тот день. Бледное и напряженное под маской напускного веселья. Говорила не умолкая, смеялась, но глаза… Такой боли, такой скорби я еще не видел. Трогательное зрелище. Какое нежное, хрупкое создание…

Минуту или две Пуаро молча смотрел на человека, явно не замечавшего несоответствия между своими словами и тем фактом, что они относятся к женщине, уже на следующий день намеренно убившей своего мужа.

Между тем Мередит Блейк продолжал. К этому времени он уже преодолел первоначальную подозрительность и враждебность в отношении гостя. Пуаро умел слушать, а его собеседник с удовольствием пользовался возможностью еще раз пережить прошлое. Теперь он обращался уже скорее к себе самому, чем к слушателю.

– Наверное, я должен был заподозрить неладное. Именно Каролина повернула разговор на мое маленькое хобби. Надо признаться, оно меня захватило. Изучать старых английских травников – огромное удовольствие. В былые времена для медицинских целей использовалось множество растений, которые впоследствии исчезли из официальной фармакопеи. И разве не удивительно, что простой отвар может творить настоящие чудеса! Половине больных не требуется никакой врач. Французы знают толк в таких вещах – у них есть первоклассные отвары.

Мередит увлекся своей любимой темой, и его понесло.

– Взять хотя бы чай из одуванчиков – изумительный напиток. Или отвар шиповника… Недавно прочитал где-то, что он снова входит в моду у медиков. Да, должен признаться, эта стряпня доставляет мне огромное удовольствие. Сбор растений в правильное время, высушивание одних, вымачивание других и все прочее… Признаюсь, иногда поддаюсь суеверию – выкапываю корешки в полночь или когда там советуют старики… Помню, в тот день я рассказал гостям о болиголове крапчатом, которому посвятил специальное изыскание. Цветет он два раза в год. Ягоды следует собирать в период созревания, перед тем как они пожелтеют. Из них получают кониин, настой которого, по-моему, даже не упоминается в последнем справочнике лекарственных растений, но я доказал его пользу при коклюше и, если уж на то пошло, при астме…

– Обо всем этом вы рассказывали, находясь в лаборатории?

– Да, я показал им помещение, объяснил действие различных препаратов – например, валерианы, так привлекающей кошек, и для привыкания к которой им достаточно понюхать ее один только раз. Они спрашивали о красавке или сонной дури, и я рассказал о белладонне и атропине. Все слушали с интересом.

– Слушали? Кого вы имеете в виду?

Мередит Блейк немного даже удивился, словно забыл, что его слушатель не был в тот день в его лаборатории.

– О… да вся компания. Позвольте… Да, был Филипп, был Эмиас и, конечно, Каролина. Анжела. И Эльза Грир.

– И всё?

– Да. Думаю, что всё. Точно. Уверен. – Блейк с любопытством посмотрел на детектива. – А кто еще должен был быть?

– Я подумал, что, может быть, гувернантка…

– Понимаю. Нет, в тот день ее с ними не было. Боюсь, забыл ее имя… Приятная женщина. Очень серьезно относилась к своим обязанностям. Полагаю, с Анжелой ей приходилось нелегко.

– Почему?

– Девчушка была милая, но иногда на нее будто затмение находило. Частенько вытворяла такое… Однажды, когда Эмиас работал над картиной, забросила улитку ему за шиворот. Так он прямо-таки взвился. Клял ее на чем свет стоит. Вот после того случая Эмиас и настоял, чтобы ее отправили в школу.

– Отправили в школу?

– Да. Не хочу сказать, что он ее не любил, но хлопот с ней хватало. И я думаю… всегда думал…

– Да?

– По-моему, он немного ревновал. Видите ли, Каролина исполняла все ее прихоти, словно прислуга. Анжела всегда и во всем была для нее на первом месте. Естественно, Эмиасу такое положение не нравилось. На то была своя причина. Не стану вдаваться в детали, но…

– Вы имеете в виду, – прервал его Пуаро, – что Каролина упрекала себя за поступок, в результате которого Анжела получила увечье?

– Так вы знаете? – воскликнул Блейк. – Я не стал бы упоминать об этом… История давняя, все прошло и забыто. Но да, думаю, причина такого поведения Каролины крылась именно в этом. Она не забыла – и, похоже, считала, что никогда не сможет искупить вину.

Пуаро задумчиво кивнул.

– А что Анжела? Таила ли она обиду на сестру?

– Нет, нет, даже не думайте. Анжела была очень привязана к ней и, я уверен, никогда не вспоминала тот случай. Нет, это Каролина не могла простить себя.

– Как Анжела отнеслась к идее поехать в школу-интернат? Ей нравилось это предложение?

– Нет, ничуть. Она ужасно злилась на Эмиаса. Каролина приняла ее сторону, но Эмиас уперся и не отступал. При всей горячности он не был тяжелым человеком, но порой лез в бутылку, и тогда уже уступали остальные. Подчиниться пришлось и Каролине с Анжелой.

– И когда она отправлялась в школу?

– Осенью. Помню, ее уже начали собирать. Наверное, если б не трагедия, Анжела уехала бы уже через несколько дней. Помнится, был какой-то разговор о том, чтобы собрать вещи утром…

– А гувернантка? – спросил Пуаро.

– Что вы имеете в виду?

– Как она отнеслась к предстоящему отъезду подопечной? Ей ведь грозила потеря работы.

– Вообще-то, да. Она проводила какие-то занятия с Карлой, но мало. Девочке было тогда… сколько? Лет шесть или около того. У нее была няня. Ради одной Карлы мисс Уильямс держать не стали бы… Да, вот и вспомнил. Мисс Уильямс. Забавно. Говоришь о чем-то и вспоминаешь забытое…

– Действительно. Вы ведь сейчас словно в прошлое вернулись? Переживаете какие-то моменты – чьи-то слова всплывают, жесты, выражения лиц?

– Да, отчасти, – медленно произнес Мередит Блейк. – Но, знаете, есть и пробелы. Каких-то больших кусков недостает. Помню, например, как меня шокировало известие, что Эмиас намерен бросить Каролину, но от кого я это узнал – от него самого или от Эльзы, – не помню… Еще помню, как спорил с Эльзой, пытался убедить, что поступать так неприлично. Но она только рассмеялась по-свойски, дерзко и холодно, и назвала меня старомодным. Да, наверное, я старомоден, но думаю, что прав. У Эмиаса были жена и ребенок, ему следовало оставаться с ними.

– Но мисс Грир считала такую точку зрения несовременной?

– Да. Впрочем, не забывайте, шестнадцать лет назад на развод смотрели иначе. Но Эльза была из тех девушек, которые стремятся быть современными. В ее представлении если двое несчастливы вместе, им лучше расстаться. Она сказала, что Эмиас и Каролина постоянно ссорятся и что девочке не следует расти в атмосфере дисгармонии.

– Вас ее аргументы убедили?

– Меня не оставляло ощущение, что мисс Грир не вполне понимает, о чем говорит. – Мередит Блейк на секунду задумался. – Тараторила, повторяла то, что прочитала где-то или услышала от кого-то, как попугай. Может быть, это странно прозвучит, но выглядела она… жалкой. Такая юная и такая самоуверенная… – Он снова помолчал. – В юности, месье Пуаро, бывает что-то ужасно трогательное.

Детектив с интересом посмотрел на него.

– Я понимаю, о чем вы говорите.

Словно не слыша его, Мередит Блейк продолжал:

– Думаю, отчасти поэтому я и отчитывал Крейла. Он был лет на двадцать старше Эльзы, и мне это казалось несправедливым.

– Увы, повлиять на кого-то, переубедить получается так редко, – заметил Пуаро. – Когда человек все для себя решил и выбрал определенный курс, отвлечь его нелегко.

– Вы правы, – согласился Мередит Блейк, и в его голосе прозвучала нотка горечи. – Ни к чему хорошему мое вмешательство не привело. С другой стороны, я не мастер убеждать. Никогда им не был.

Пуаро бросил на собеседника быстрый взгляд. В этой горечи он расслышал неудовлетворенность впечатлительного человека собственной слабохарактерностью и невыразительностью.

Приходилось признать, Мередит Блейк дал верную оценку самому себе. Его благонамеренные попытки были встречены снисходительно и спокойно, без возмущения, но твердо и решительно отметены. Им недоставало основательности. Сам Мередит Блейк был человеком совершенно неубедительным.

– Вы ведь сохранили эту вашу лабораторию? – спросил Пуаро, стремясь в первую очередь сменить болезненную для хозяина поместья тему.

– Нет, – коротко, с какой-то резкой, мучительной торопливостью бросил Мередит Блейк, и лицо его потемнело. – Я все забросил. Разобрал. Не мог больше этим заниматься после случившегося. Ведь это же и моя вина тоже.

– Нет, нет, мистер Блейк, вы слишком близко принимаете все к сердцу.

– Но разве вы не понимаете? Если б я не собирал эти треклятые травы, не хвастал ими, не привлекал к ним внимание… Но мне и в голову не могло прийти… я и подумать не мог…

– Действительно.

– Но я болтал и не мог остановиться. Хвастал своими скромными познаниями. Слепой, тщеславный глупец… Растрепался про кониин и даже – вот идиот! – отвел их в библиотеку и прочел отрывок из «Федона» с описанием смерти Сократа. Прекрасное творение – я всегда им восхищался, – но с тех пор оно не дает мне покоя.

– На бутыли с кониином нашли отпечатки пальцев?

– Да, ее.

– Каролины Крейл?

– Да.

– Не ваши?

– Нет. Я бутылку не трогал, только указал на нее.

– Но раньше-то вы брали ее в руки?

– Да, конечно, но время от времени я протирал бутылки от пыли, потому что прислуге входить туда не разрешалось. В последний раз я делал это дня за три или четыре до их визита.

– Вы запирали лабораторию на ключ?

– Всегда.

– Когда Каролина взяла кониин из бутылки?

– Из комнаты она вышла последней, – неуверенно ответил Мередит Блейк. – Помню, я еще окликнул ее, и она быстро вышла. Выглядела вроде бы немного взволнованной – щеки порозовели, зрачки расширены… Господи, я как будто вижу ее сейчас…

– Вы разговаривали с ней в тот день? – спросил Пуаро. – Обсуждали с миссис Крейл ситуацию между ней и ее мужем?

– Непосредственно – нет, – негромко ответил Блейк. – Мне показалось, что она очень расстроена чем-то, и когда мы остались наедине, спросил: «Что-то случилось, моя дорогая? Что-то не так?». «Всё не так», – ответила она. Слышали б вы, какое отчаяние прозвучало в ее голосе… Эмиас Крейл был для нее всем, целым миром. «Все кончено, Мередит. Мне конец». И вдруг она рассмеялась и повернулась к остальным – снова беспричинно и неуемно веселая…

Пуаро задумчиво покачал головой, став вдруг похожим на китайского болванчика.

– Да, понимаю… так было…

Мередит Блейк вдруг хлопнул ладонью по столу и заговорил громко, повысив голос едва ли не до крика:

– И вот что я вам скажу. Когда на суде Каролина Крейл сказала, что взяла яд для себя, она сказала правду! В ту минуту она не думала об убийстве. Я могу поклясться. Это пришло позднее.

– Уверены, что оно пришло позднее? – спросил детектив.

Блейк растерянно уставился на гостя.

– Прошу прощения? Не совсем понял…

– Я спрашиваю, уверены ли вы, что она вообще думала об убийстве? Уверены ли вы, что Каролина Крейл совершила преднамеренное убийство?

Мередит Блейк разволновался так, что даже дыхание его сбилось.

– Но если не… если не… то есть вы предполагаете… своего рода несчастный случай?

– Необязательно.

– То, что вы говорите… это невероятно…

– Неужели? Вы сами назвали Каролину Крейл нежным созданием. Разве нежные создания совершают убийства?

– Она действительно была нежным созданием, но все равно… между ними случались бурные ссоры.

– То есть она не была таким уж нежным созданием?

– Конечно, была, но… Ох, как же трудно объяснить некоторые вещи!

– Я пытаюсь понять.

– Каролина была резкая, несдержанная, могла сказать что-то, не думая, вроде «Ненавижу тебя… так бы и убила». Но это ничего не значило, слова не влекли за собой действий.

– Итак, вы считаете, что убийство – это действие, нехарактерное для миссис Крейл?

– Вы так умеете все повернуть, месье Пуаро… Могу сказать только, что да, для нее это не характерно. Объяснение, на мой взгляд, только одно: ее спровоцировали. Каролина обожала мужа. В таких обстоятельствах… да, женщина может… убить.

Пуаро кивнул:

– Да. Согласен.

– В первый момент новость меня ошеломила. Я чувствовал, что такого просто не может быть… это неправда. В некотором смысле так оно и было – убийство совершила не настоящая Каролина.

– Но вы уверены – в юридическом смысле, – что Эмиаса убила Каролина Крейл?

Мередит Блейк снова уставился на него.

– Мой дорогой, если это сделала не она…

– Да, если это сделала не она?

– Иного варианта я представить не могу. Несчастный случай? Нет, это невозможно.

– Совершенно невозможно.

– Но и поверить в версию самоубийства я тоже не могу. Выдвинуть ее пришлось защите, но никого, кто знал Крейла, она не убедила.

– Совершенно верно.

– И что же тогда остается? – спросил Мередит Блейк.

– Остается вероятность того, что Эмиаса Крейла убил кто-то другой, – спокойно сказал Пуаро.

– Но это же абсурд!

– Вы так думаете?

– Я в этом уверен. Кто еще мог желать его смерти? Кто мог убить его?

– Вам лучше знать.

– Нет, серьезно, вы же не думаете…

– Может быть, и нет. Мне интересно изучить возможность такого варианта. Подумайте и вы как следует. А потом скажите мне.

Минуту или две Мередит смотрел на гостя в упор. Потом опустил глаза. А еще через минуту покачал головой.

– Никакой возможной альтернативы я представить не могу. Как бы ни хотел. Будь хотя бы одна причина подозревать кого-то еще, я с готовностью поверил бы в невиновность Каролины. Я не хочу думать, что она убила Крейла. Я не могу этому поверить. Но если не она, то кто? Филипп? Лучший друг Крейла. Эльза? Смешно. Я? Неужели я похож на убийцу? Гувернантка? Приличная, уважаемая женщина? Старые, верные слуги? Может быть, вы предположите, что это сделала Анжела?.. Нет, месье Пуаро, альтернативы просто не существует. Никто не мог убить Эмиаса Крейла, кроме его жены. Но он сам довел ее до этого. Да, в некотором смысле имело место самоубийство.

– В том смысле, что он умер в результате собственных действий, хотя и не от своей руки?

– Да, возможно, точка зрения несколько необычная. Но, как вам известно, есть причина и есть следствие.

– А вам не приходило в голову, мистер Блейк, что причину убийства почти всегда можно установить, изучая личность убитого?

– Вообще-то нет, но… да, я понимаю, что вы имеете в виду.

– До тех пор, пока вы не установите, что за человек был убитый, вы не сможете представить во всей полноте обстоятельства преступления, – сказал Пуаро. – Именно этим я и занимаюсь. Вы с братом немало помогли мне воссоздать образ человека, которого звали Эмиас Крейл.

Из всего сказанного гостем внимание Мередита Блейка привлекло лишь одно-единственное слово.

– С Филиппом? – быстро спросил он.

– Да.

– Вы уже разговаривали с моим братом?

– Конечно.

– Вам следовало прийти сначала ко мне, – резко заметил Блейк.

Слегка улыбнувшись, Пуаро учтиво склонил голову.

– Если следовать законам первородства, то так оно и есть. Я знаю, что вы – старший. Но ваш брат живет неподалеку от Лондона, и мне было легче сначала нанести визит ему.

Продолжая хмуриться, Мередит Блейк потянул себя за нижнюю губу и недовольно повторил:

– Вам следовало прийти сначала ко мне.

На этот раз Пуаро промолчал. Он ждал. И Блейк продолжил:

– Филипп настроен предвзято.

– Да?

– Вообще, он ко многому относится с предубеждением. – Мередит бросил на гостя быстрый взгляд. – Он пытался настроить вас против Каролины?

– Разве это так важно теперь? Столько времени прошло…

– Знаю. – Блейк коротко вздохнул. – Я и забыл, что все это было так давно… что всё в прошлом. Ей уже никто не в силах навредить. И все же мне не хотелось бы, чтобы у вас сложилось о ней неверное представление.

– А вы полагаете, что такое представление могло сложиться у меня после разговора с вашим братом?

– Если откровенно – да. Видите ли, в отношениях между ними всегда присутствовал… как бы это назвать? – определенный антагонизм.

– Почему?

Мередит Блейк отреагировал на вопрос с заметным раздражением.

– Почему? Откуда ж мне знать, почему? Так сложилось. Филипп всегда, при каждой возможности цеплялся к ней, старался задеть. Думаю, ему не понравилось, что Каролина вышла за Эмиаса. Он больше года у них не показывался. И тем не менее Эмиас был его лучшим другом. Наверное, в этом и была причина. Он чувствовал, что эта женщина недостаточно хороша для его друга. И, вероятно, также чувствовал, что под влиянием Каролины дружба даст трещину.

– Так и случилось?

– Нет. Конечно, нет. Эмиас всегда оставался верен их дружбе… до самого конца. Бывало, попрекал моего брата за стремление заработать, шутил, что тот, мол, брюшко отпускает и вообще становится филистером. Филипп, как правило, только отмахивался и говорил, что если б не он, то у Эмиаса в друзьях не было бы ни одного уважаемого человека.

– Как ваш брат воспринял его увлечение Эльзой Грир?

– Знаете, мне даже трудно сказать… Так сразу и не определишь. Думаю, его раздражало, что Эмиас выставляет себя таким глупцом из-за девушки. Не раз и не два говорил, что ничего из этого не получится и что Эмиас еще пожалеет. И в то же время мне казалось – да, определенно так оно и было, – что где-то в глубине души он втайне радуется унижению Каролины.

Пуаро вскинул брови.

– Вы уверены?

– Только не поймите меня неправильно. Да, такое ощущение – что он этому рад – у меня было, но не более того. Не уверен, что он сам отдавал себе ясный отчет в своих чувствах. У нас с ним не так уж много общего, но между кровными родственниками есть некая связь. Часто случается так, что один брат знает, что думает другой.

– А после трагедии?

Мередит Блейк покачал головой. Лицо его дрогнуло, словно от болевого спазма.

– Бедняга Фил… Его это ужасно подкосило. Просто разбило. Он всегда был предан Эмиасу. В этом, наверное, присутствовал некоторый элемент поклонения герою. Мы с Эмиасом одногодки, Филипп на два года моложе, и на Эмиаса он всегда смотрел снизу вверх. Так что да, удар Филипп пережил тяжелый и к Каролине теплых чувств не питал.

– Но и сомнений в ее виновности не испытывал?

– Сомнений не испытывал никто из нас.

Некоторое время оба молчали.

– Ну вот, все, как говорится, быльем поросло, а теперь вы приезжаете и ворошите… – с раздражающей заунывностью, свойственной слабохарактерным людям, затянул Блейк.

– Не я. Каролина Крейл.

Мередит ошеломленно уставился на него.

– Каролина? Вы о чем?

– Каролина Крейл-младшая, – пояснил Пуаро, внимательно наблюдая за собеседником.

– А, да, девочка… Малышка Карла. Мне на секунду показалось…

– Вы подумали, что я имею в виду старшую Каролину? Что ей – как это говорят? – покоя нет в могиле?

Мередит Блейк слегка поежился.

– Не надо так.

– А вы знаете, что она написала дочери в последнем письме? Она написала, что невиновна.

Мередит недоверчиво взглянул на Пуаро.

– Каролина так написала?

– Да. – Детектив помолчал. – Вы удивлены?

– Вы бы тоже удивились, если б видели ее в суде. Несчастная, затравленная, беззащитная бедняжка… Она даже не пыталась защищаться.

– Признала свое поражение?

– Нет, нет. Она была не такой. Полагаю, дело было в другом, в осознании того, что она убила любимого человека. По крайней мере, так я тогда думал.

– Теперь вы уже не столь уверены?

– Написать такое, находясь при смерти…

– Ложь во благо, – предположил Пуаро.

– Возможно, – неуверенно протянул Мередит. – На Каролину не похоже…

Детектив кивнул. То же самое сказала Карла Лемаршан. Она полагалась только на своевольную память ребенка, но Мередит Блейк знал Каролину хорошо. И теперь Пуаро получил первое подтверждение тому, что на мнение Карлы можно положиться.

Блейк медленно поднял голову.

– Если… если Каролина невиновна… но тогда вся история – чистейшее безумие! Я… Я не вижу другого возможного решения. – Он резко повернулся к Пуаро. – А вы? Что вы думаете?

Ответ последовал не сразу.

– Пока что я не думаю ничего, – сказал наконец детектив. – Я собираю впечатления. Какой была Каролина Крейл. Что представлял собой Эмиас Крейл. Что за люди окружали их тогда. Что именно случилось в те два дня. Вот что мне нужно. Прилежно и внимательно перебрать один за другим факты. В этом мне поможет ваш брат. Я жду от него отчет о событиях, как он их помнит.

– Многого не ждите, – бросил Мередит. – Филипп – человек занятой. В памяти у него мало что задерживается; как говорится, сделано – забыто. Не исключено, что он и вспомнит все не так.

– Да, пробелы, конечно, будут. Я это понимаю.

– Говорю вам… – Мередит осекся; покраснев, продолжил: – Если хотите, я мог бы сделать то же самое. В том смысле, что вы могли бы сверить два варианта, ведь так?

– Это было бы кстати, – с благодарностью сказал Пуаро. – Прекрасная идея!

– Хорошо. Я так и поступлю. У меня где-то еще сохранились старые дневники. Только имейте в виду… – Мередит смущенно рассмеялся. – Я не очень-то в ладах с литературным языком. Боюсь, даже орфография оставляет желать лучшего. Вы ведь многого ждать не станете?

– Нет, мне нужен не стиль. Обычное перечисление фактов, как вы их помните. Кто что сказал. Кто как выглядел. Что случилось. Неважно, если какие-то события покажутся вам незначительными. Все это помогает, так сказать, воссоздать атмосферу.

– Да, понимаю. Нелегко, должно быть, представлять людей и места, которые никогда не видел…

Пуаро кивнул.

– Хочу попросить вас еще кое о чем. Олдербери ведь соседствует с вашим поместьем, если не ошибаюсь? Нельзя ли побывать там, своими глазами увидеть место трагедии?

Мередит Блейк медленно кивнул.

– Я могу отвести вас туда прямо сейчас. Но, конечно, там многое изменилось…

– Что-то перестроили?

– Нет, слава богу, ничего такого. Теперь там что-то вроде хостела – принадлежит какому-то обществу. Летом туда стекаются толпы молодежи, так что помещения поделены на крохотные комнатушки, и на территории многое переделано.

– Вы объясните мне, как все было?

– Постараюсь. Жаль, вы не видели его в то время… Одно из самых чудесных поместий, которые я знаю.

Они вышли из комнаты через застекленную дверь и зашагали вниз по склону.

– Кто занимался продажей поместья?

– Исполнители завещания, действовавшие от имени дочери. Все, что принадлежало Крейлам, перешло ей. Эмиас никаких распоряжений не оставил, так что, как мне представляется, его состояние подлежало разделу между женой и ребенком. Каролина передала свою долю дочери.

– И ничего – сводной сестре?

– Анжела получила какие-то деньги от отца.

– Понятно. – Пуаро кивнул и, оглядевшись, воскликнул: – Но куда же вы меня ведете? Ведь впереди только берег!

– Полагаю, мне придется объяснить вам нашу географию. Через минуту вы увидите всё сами. Вот там – залив, его называют здесь Кэмел-крик. Поскольку он вдается глубоко в сушу, то может показаться устьем реки, но это не так. Чтобы попасть в Олдербери по суше, нужно обогнуть залив, но есть и путь более короткий – напрямик через залив, по мелководью, на лодке. Олдербери как раз напротив – вон там, его даже можно рассмотреть за деревьями.

Мужчины вышли на небольшой пляж. На противоположной стороне, за лесистым мысом, виднелся белый дом. На берегу лежали две лодки, и Мередит Блейк столкнул одну из них в воду. Пуаро тоже принял в этом посильное участие.

– В прежние времена мы всегда пользовались этим способом, – объяснил Мередит. – Если, конечно, не шел дождь или море не штормило. В ином случае брали автомобиль. Если идти по суше, получается около трех миль.

Направляемая им лодка изящно проскользнула к каменному причалу на другом берегу залива. Мередит Блейк скользнул снисходительным взглядом по деревянным домишкам и бетонным террасам.

– Это все новое. Когда-то здесь стоял только полуразвалившийся лодочный сарай, и ничего больше. Мы шли по берегу вон туда, к тем камням, и там купались.

Он помог гостю выбраться на сушу, подтянул из воды лодку, и они продолжили путь по круто уходящей вверх тропинке.

– Не думаю, что мы встретим там кого-то. В апреле сюда никто не приезжает. Разве что на Пасху. А если и встретим, то неважно. Я с соседями в хороших отношениях. Солнце сегодня чудесное, словно летом. И тогда день стоял прекрасный… Как будто и не сентябрь был на дворе, а июль. Яркое солнце, но, правда, ветерок прохладный.

Тропинка выбежала из рощицы и повернула, обходя каменистый выступ. Мередит поднял руку.

– А вон там та самая Батарея. Мы сейчас под ней; обойдем сбоку.

Мужчины снова вошли в рощицу, а потом тропинка сделала еще один крутой поворот, и они оказались у встроенных в высокую стену ворот. Тропинка бежала зигзагом дальше и выше, но Мередит открыл ворота. Пуаро на мгновение остановился, ослепленный ярким солнцем.

Батарейный сад представлял собой искусственное плато с зубчатой стеной и пушкой. Казалось, он нависает над морем. Выше и позади высились деревья, но со стороны моря не было ничего, кроме сияющей внизу голубой водной глади.

– Приятное местечко, – сказал Мередит и презрительно кивнул в направлении павильона у задней стены. – Ничего этого здесь, конечно, не было – только старый сарай, где Эмиас держал свои принадлежности и бутылочное пиво и где стояли несколько шезлонгов. И бетона никакого тоже не было – только скамья и стол из крашеного железа. Больше ничего. И все же изменилось немногое.

Голос его слегка дрогнул.

– Это случилось здесь? – спросил Пуаро.

Мередит кивнул.

– Скамья стояла вон там, возле сарая. На ней Эмиас и лежал. Он часто так делал, когда работал, – ложился и смотрел на картину, а потом вскакивал, хватал кисть и начинал как сумасшедший наносить краску на холст. Поэтому, когда я его увидел, он выглядел вполне естественно. Словно прилег и уснул. Вот только глаза были открыты и окоченение уже началось. Эта штука, она, знаете ли, вызывает что-то вроде паралича. Никакой боли. Я всегда думал, хорошо, что вот так…

– Кто его нашел? – спросил Пуаро, хотя и знал уже ответ.

– Она. Каролина. После ланча. А последними его видели живым, наверное, мы с Эльзой. Яд, должно быть, уже начал действовать, и Эмиас выглядел как-то странно… Не буду об этом говорить, я вам лучше напишу. Мне так легче.

Мередит резко повернулся и вышел из Батарейного сада. Пуаро молча последовал за ним. Извилистая тропинка привела их на еще одно плато – со столом и скамьей, расположившееся в тени деревьев.

– Здесь мало что изменилось. Вот только скамья была не в стиле старого доброго рустика, а обыкновенная металлическая, крашеная. Сидеть жестко, но зато какой чудесный вид.

С последним Пуаро согласился. За решеткой деревьев проглядывал Батарейный сад и весь склон до самого залива.

– Я провел здесь часть утра, – объяснил Мередит. – Деревья тогда разрослись еще не так, как сейчас. Зубчатая стена была вся на виду. Там и позировала Эльза. Сидела на башенке, повернув голову. – Мередит пожал плечами. – Кто бы мог подумать, что деревья растут так быстро… Да, наверное, я старею. Пойдемте дальше.

Теперь тропинка привела их к красивому старому дому в георгианском стиле.

– Молодые люди спят там, а девушки в доме, – объяснил Мередит. – Думаю, ничего такого, что вы захотели бы увидеть, здесь нет. Все комнаты разделены. Здесь помещалась небольшая теплица. Новые владельцы построили лоджию. Наверное, проводят здесь выходные. Сохранить все в прежнем виде невозможно, а жаль.

Он отвернулся.

– Спустимся по другой дорожке. Знаете, все возвращается… Призраки прошлого. Повсюду призраки.

К причалу вернулись другим путем, более длинным и запутанным. Мередит Блейк молчал, и Пуаро, из уважения к его настроению, тоже не произнес ни слова.

Они уже подходили к Хэндкросс-Мэнор, когда Мередит вдруг сказал:

– Знаете, я ведь купил ту картину. Ту, которую писал тогда Эмиас. Не мог допустить, чтобы ее выставили на публичную продажу и чтобы толпа каких-то мерзких скотов пялилась на нее. Прекрасная вещь. Эмиас называл ее лучшей из всего написанного им – и, возможно, был прав. Картина практически закончена. Он только хотел поработать над ней еще денек-другой… Не желаете взглянуть?

– Да, конечно, – тут же отозвался Пуаро.

Блейк пересек холл, достал из кармана ключ и открыл дверь. Переступив порог, они оказались в просторной, но душной, с запахом пыли комнате. Мередит подошел к окну, распахнул деревянные ставни и с видимым усилием поднял раму. Теплый, с весенними ароматами воздух хлынул в помещение.

– Вот так лучше.

Мередит остался у окна, и Пуаро присоединился к нему. Спрашивать, что это за комната, не пришлось. Полки были пусты, но сохранились следы от стоявших на них бутылок. Возле одной из стен, у раковины, лежали какие-то химические приборы. Все покрывал слой пыли.

– Как легко все возвращается, – заговорил, глядя из окна, Мередит. – Я стоял здесь, на этом самом месте, вдыхал запах жасмина и говорил, говорил, как самый последний глупец, о своих драгоценных снадобьях!..

Пуаро рассеянно протянул руку и отломил веточку с раскрывшимися листьями жасмина.

Мередит прошел через комнату к висевшей на стене картине и резким движением сорвал укрывавшую ее пыльную мешковину. У Пуаро перехватило дыхание. До сих пор он видел четыре картины Эмиаса Крейла: две – в лондонской галерее Тейт, одну – у некоего столичного артдилера и натюрморт с розами. Но теперь перед ним была работа, которую сам художник назвал лучшей, и Пуаро сразу понял, каким первоклассным мастером был Эмиас Крейл.

Гладко наложенный верхний слой отливал глянцем. Кричаще резкие контрасты придавали картине сходство с плакатом. На серой каменной стене, на фоне пронзительно-синего моря, под яркими лучами солнца сидела девушка в желтой рубашке канареечного цвета и темно-синих слаксах. Обычная для постера тема.

Но первое впечатление было обманчивым; поразительная яркость и чистота света создавали эффект легкого искажения. И девушка…

Да, казалось, она вобрала в себя все богатство жизни, молодости, бьющей через край энергии. Сияющее лицо и глаза… Столько жизни! Столько страстной, чувственной юности! Все это Эмиас Крейл увидел в Эльзе Грир, и то, что он увидел, ослепило его и оглушило, затмило то нежное, хрупкое создание, каким была его жена. Эльза и была самой жизнью. Эльза и была самой юностью. Тонкая, изящная, дерзкая… совершенная, она сидела, гордо вскинув голову, глядя на мир глазами триумфатора. Она смотрела на вас, наблюдала за вами и… ждала. Пуаро раскинул руки.

– Прекрасно! Да, прекрасно!

– Она была так молода… – Голос у Мередита Блейка сорвался.

Пуаро кивнул. Что имеют в виду люди, когда говорят это? Так молода… Что-то невинное, трогательное, беззащитное. Но молодость не такая! Она – другая. Молодость груба, сильна и жестока. Да, жестока! И еще она уязвима.

Он проследовал за Мередитом к двери. Картина оживила его интерес к Эльзе Грир, которая была следующей на очереди. Что сделали годы с той страстной, жестокой, горделивой девушкой?

Пуаро оглянулся и еще раз посмотрел на картину.

Глаза… Они следили за ним… следили… И говорили ему что-то.

Может быть, он не в состоянии понять, что именно они говорят? А скажет ли живая, реальная женщина? Или эти глаза говорят нечто такое, чего она сама не знает?

Это высокомерие, это предвкушение триумфа.

А потом на сцену выступила Смерть и выхватила добычу из жадных, цепких юных рук.

И свет в этих торжествующих победу глазах померк.

Какие они сегодня, глаза Эльзы Грир?

Бросив последний взгляд, Пуаро вышел из комнаты.

Она была слишком живая.

Ему вдруг стало не по себе от страха.