Послеполуденное солнце заглядывало в лабораторию Хэндкросс-Мэнор. В комнату внесли несколько кресел и небольшой диван, но они не столько добавили уюта, сколько подчеркнули ее унылое запустение.

Немного смущенный Мередит Блейк перебрасывался редкими репликами с Карлой, рассеянно пощипывая усы. Прервав очередную паузу, он сказал:

– Моя дорогая, вы так одновременно похожи и не похожи на вашу мать…

– И чем же я похожа и не похожа? – спросила Карла.

– У вас такой же цвет волос и походка, но вы – как бы это выразиться… намного позитивнее.

Филипп Блейк наморщил лоб и, выглянув из окна, нетерпеливо побарабанил по стеклу.

– Для чего это все затевалось? Какой в этом смысл? Такой чудесный субботний денек…

Успокоить его поспешил Эркюль Пуаро.

– Приношу свои извинения. Я знаю, непростительно расстраивать партию в гольф. Mais voyons, мистер Блейк, это ведь дочь вашего лучшего друга. Вы же сделаете исключение ради нее, не правда ли?

– Мисс Уоррен, – объявил дворецкий.

Мередит вышел навстречу гостье.

– Рад, Анжела, что вы смогли выкроить время. Знаю, как вы заняты. – Он подвел ее к окну.

– Здравствуйте, тетя Анжела, – сказала Карла. – Прочла сегодня утром вашу статью в «Таймс». Приятно иметь знаменитую родственницу. – Она жестом указала на высокого молодого человека с квадратным подбородком и серыми глазами. – Это Джон Реттери. Мы с ним… надеемся пожениться.

– О! Я и не знала… – отозвалась Анжела Уоррен.

Мередит отправился встречать очередного прибывшего.

– Мисс Уильямс, давненько не виделись.

Худощавая, хрупкая, но по-прежнему энергичная, пожилая гувернантка вошла в комнату. Несколько секунд она задумчиво смотрела на Пуаро, потом перевела взгляд на высокую, широкоплечую фигуру в ладно скроенном твиде.

Анжела Уоррен с улыбкой шагнула к ней.

– Я как будто снова чувствую себя ученицей.

– Горжусь вами, моя дорогая, – сказала мисс Уильямс. – А это, полагаю, Карла? Она, конечно, меня не помнит. Такая юная…

– Это еще что такое? – недовольно проворчал Филипп Блейк. – Меня никто не предупредил…

– Я называю это… экскурсией в прошлое. Давайте все сядем и подождем последнего гостя. А когда она прибудет, перейдем к нашему делу – попробуем похоронить призраков.

– Какие глупости, – воскликнул Филипп Блейк. – Вы же не собираетесь устроить сеанс спиритизма?

– Нет, нет. Мы всего лишь обсудим некоторые события, случившиеся давным-давно. Обсудим и, возможно, яснее представим их ход. Что же касается призраков, то они не материализуются, но кто скажет, что их здесь нет, в этой комнате, пусть даже сейчас мы их не видим? Кто скажет, что Эмиас и Каролина Крейл не слушают нас?

– Полнейшая чепуха и… – начал было Филипп Блейк, но осекся, потому что дверь снова открылась, и дворецкий объявил о прибытии леди Диттишем.

Эльза вошла в лабораторию с характерным для нее выражением скуки и высокомерного превосходства. Одарив пренебрежительной улыбкой старшего из Блейков, она холодно взглянула на Анжелу и Филиппа, прошествовала к стоящему у окна, чуть поодаль от остальных, креслу и распустила окутывавшие ее шею роскошные, бледных тонов меха. Минуту-другую оглядывала комнату, после чего посмотрела на Карлу.

Девушка тоже смотрела на нее, задумчиво оценивая женщину, чье появление внесло раздор и привело к трагедии в жизни ее родителей. Смотрела с любопытством, без следа враждебности на юном, серьезном лице.

– Извините, если опоздала, месье Пуаро, – сказала Эльза.

– Мадам, я благодарю вас за оказанную любезность.

Сесилия Уильямс едва слышно фыркнула, но Эльза встретила брошенный на нее презрительный взгляд с полным равнодушием.

– Анжела, тебя бы я не узнала, – сказала она. – Сколько не виделись? Шестнадцать лет?

– Да, – воспользовавшись моментом, подхватил Пуаро, – шестнадцать лет отделяют нас от событий, говорить о которых мы будем сегодня. Но прежде позвольте объяснить, почему мы собрались здесь.

Не тратя лишних слов, сыщик рассказал об обращении к нему Карлы Лемаршан и своем согласии на ее предложение. Затем, не обращая внимания на потемневшего от негодования Филиппа и опешившего от такого заявления Мередита, быстро продолжил:

– Я взялся за это дело и приступил к работе с одной целью: отыскать правду.

Слова Пуаро доносились до Карлы Лемаршан, сидевшей в глубоком, с высокой спинкой кресле, словно издалека. Прикрыв ладонью глаза, она тайком изучала пять лиц.

Возможно ли представить, что кто-то из этой пятерки совершил убийство? Прекрасная, как экзотический цветок, Эльза? Раскрасневшийся от возмущения Филипп? Мягкий, добродушный мистер Мередит Блейк? Суровая гувернантка? Собранная, деловитая Анжела Уоррен?

Возможно ли – если постараться как следует – представить кого-то из них убийцей? Да, возможно, но только убийство было бы другим. Филипп Блейк мог бы задушить какую-то женщину в порыве ярости. Мередит Блейк мог бы, грозя револьвером грабителю, случайно спустить курок. Застрелить из револьвера могла бы и Анжела Уоррен, но отнюдь не случайно. Ничего личного – ради безопасности экспедиции! И Эльза, сидя в роскошных шелках на диване в каком-нибудь сказочном замке, могла бы распорядиться сбросить какого-нибудь несчастного с крепостной стены. Но даже в самых буйных фантазиях невозможно было представить в роли убийцы маленькую мисс Уильямс. Еще одна воображаемая сцена: «Вы когда-нибудь убивали, мисс Уильямс?» И в ответ: «Занимайся арифметикой, Карла, и не задавай глупых вопросов. Убить кого-то – это зло».

«Я, должно быть, больна – это нужно остановить, – подумала Карла. – Послушай, дурочка, что говорит этот человечек. Он говорит, что знает».

– Моя задача состояла в том, – продолжал Пуаро, – чтобы вернуться в прошлое, пройти сквозь годы и выяснить, что же произошло на самом деле.

– Мы все знаем, что произошло, – подал голос Филипп Блейк. – Придумывать что-то другое – мошенничество. Наглое, неприкрытое мошенничество. Вы пытаетесь под ложным предлогом выманить деньги у этой девушки.

Пуаро сдержался и не дал воли гневу.

– Вы говорите, мы все знаем, что произошло. Говорите, не подумав. Общепринятая версия определенных фактов не есть обязательно версия верная. К примеру, вы, мистер Блейк, как может показаться на первый взгляд, не питали к миссис Каролине Крейл приязненных чувств. Таково общепринятое мнение. Но каждый, у кого есть психологическое чутье, сразу поймет, что в данном случае верно противоположное. Вас всегда неодолимо влекло к Каролине Крейл, но вы отвергали очевидное и пытались побороть влечение, постоянно напоминая себе о ее недостатках.

То же относится и к мистеру Мередиту Блейку, чья преданность Каролине Крейл стала чем-то вроде многолетней традиции. Описывая трагедию, он возмущается поведением Эмиаса Крейла, его отношением к жене, но, если вчитаться внимательнее, нетрудно увидеть между строк, что давнишняя верность исчахла, а все мысли заняла юная и прекрасная Эльза Грир.

Мередит попытался что-то сказать, а Эльза Диттишем улыбнулась.

– Я привожу эти примеры для наглядности, хотя они и имеют прямое отношение к случившемуся. А теперь начинаю путешествие в прошлое – узнать все, что только можно, о той давней трагедии. Я расскажу вам, с чего все началось.

Мне удалось поговорить с адвокатом, защищавшим Каролину Крейл, с помощником обвинителя, со старым адвокатом, близко знавшим семейство Крейл, с секретарем адвокатской конторы, присутствовавшим в зале суда, с полицейским, расследовавшим это дело. А потом я пришел к пяти непосредственным свидетелям и участникам трагедии. Полученные от всех пятерых сведения составили композиционный портрет женщины. Я узнал следующие факты.

Ни разу за все время Каролина Крейл не заявляла о своей невиновности (за исключением письма, написанного к дочери).

На скамье подсудимых Каролина Крейл не только не выказала страха, но и не проявила интереса к происходящему, словно заранее смирившись с любым исходом.

В тюрьме она оставалась спокойной и невозмутимой.

В письме к сестре, написанном сразу после вынесения приговора, она выражала покорность судьбе. По мнению всех, с кем я разговаривал – за одним примечательным исключением, – Каролина Крейл была виновна.

Филипп Блейк согласно кивнул.

– Конечно, была!

– Но моя роль вовсе не заключалась в том, чтобы соглашаться с вердиктом, вынесенным другими. Я должен был сам изучить все улики, все свидетельские показания. Исследовать факты и признать, что психология дела соответствует им. С этой целью я внимательно изучил полицейские протоколы и сумел убедить пятерых очевидцев трагедии написать для меня их личные отчеты о ней. Эти отчеты оказались крайне ценны, поскольку содержали определенные сведения, которых не было в полицейских протоколах, а именно:

а) содержание бесед и упоминания о происшествиях, не имевших, с точки зрения полиции, непосредственного отношения к делу;

б) мнения самих свидетелей относительно того, о чем думала и что чувствовала Каролина Крейл (по закону, в судебном разбирательстве такие материалы к рассмотрению не принимаются);

в) некоторые факты, намеренно сокрытые от полиции.

Располагая всем этим, я мог рассмотреть дело сам. В наличии у Каролины Крейл веского мотива для убийства сомнений вроде бы не было. Она любила мужа, а он открыто признавал, что намерен оставить ее ради другой женщины. К тому же она сама призналась в своей ревности.

От мотивов переходим к средствам – пустому флакону, содержавшему кониин и найденному в ящике ее комода. На флаконе были обнаружены отпечатки только ее пальцев. Отвечая на вопрос полиции, миссис Крейл признала, что взяла яд из комнаты, в которой мы сейчас находимся. На бутылке с кониином также нашлись ее отпечатки.

Я спросил у мистера Мередита Блейка, в каком порядке пятеро его гостей вышли в тот день из лаборатории – мне представлялось маловероятным, что кто-то рискнет отливать яд из бутылки на глазах свидетелей.

Гости вышли из лаборатории в следующем порядке: Эльза Грир, Мередит Блейк, Анжела Уоррен и Филипп Блейк, Эмиас Крейл и последней Каролина Крейл. Что происходило в комнате, Мередит Блейк не видел, так как стоял к ней спиной. Так что возможность взять яд у миссис Крейл была.

Учитывая это все, я согласился с выводом, что кониин взяла она. На днях мистер Мередит Блейк сказал мне: «Я помню, что стоял там, вдыхая запах жасмина через открытое окно». Но в сентябре жасмин уже не цветет. Обычно он цветет в июне и июле. Запах жасмина, однако, сохранился в найденном в комнате миссис Крейл флаконе. Следовательно, можно с уверенностью утверждать, что миссис Крейл решила украсть кониин, для чего тайком опорожнила флакон с духами, лежавший у нее в сумочке. Эту версию я проверил, попросив мистера Мередита Блейка закрыть глаза и попытаться вспомнить, в каком порядке гости выходили из лаборатории. Запах жасмина мгновенно стимулировал его память. Запахи вообще влияют на нас сильнее, чем мы себе представляем.

Итак, мы переходим непосредственно к роковому дню. Представленные факты никем пока не оспариваются и сомнению не подлежат. Внезапное заявление мисс Грир о том, что они с мистером Крейлом собираются пожениться, подтверждение этого самим мистером Крейлом и глубокая депрессия Каролины Крейл. Каждый из этих фактов подтверждается более чем одним свидетелем.

Утро следующего дня отмечено сценой между мужем и женой в библиотеке. Один из свидетелей услышал такое заявление Каролины Крейл: «Ты и твои женщины!» и последовавшее далее: «Убила бы… И когда-нибудь убью». Это слышал находившийся в холле Филипп Блейк. То же слышала с террасы мисс Грир. Также она слышала, как мистер Крейл призывал жену к благоразумию, а потом и угрозу миссис Крейл: «Я скорее убью тебя, чем позволю тебе уйти к этой девице». Вскоре после этого мистер Крейл выходит из библиотеки и предлагает мисс Грир спуститься в сад. Она берет пуловер и уходит вместе с ним.

Пока что ничего такого, что вызывало бы сомнения с точки зрения психологии. Все ведут себя так, как и должны себя вести в данных обстоятельствах. Но сейчас мы подходим к тому, что противоречит логике ситуации.

Мередит Блейк обнаруживает почти пустую бутылку и звонит брату. Они встречаются на причале и, поднимаясь по тропинке, проходят мимо Батарейного сада, где Каролина Крейл обсуждает с мужем предстоящий отъезд Анжелы в школу. Для меня это выглядит очень странным. Супруги только что пережили ужасную сцену, закончившуюся явной угрозой со стороны Каролины, однако не прошло и двадцати минут, как они уже ведут самый обычный семейный разговор.

Пуаро повернулся к Мередиту Блейку.

– В своем отчете вы упоминаете произнесенные Крейлом слова насчет того, что «все улажено, и он сам ее проводит». Все верно?

– Да, что-то в этом роде, – подтвердил тот.

Пуаро посмотрел на второго брата.

– Вы тоже это помните?

Филипп Блейк нахмурился.

– Не помнил, пока вы не сказали. Теперь… да, помню. Что-то такое говорилось.

– Это сказал мистер Крейл? Не миссис Крейл?

– Эмиас, он это сказал. Каролина упрекала его за то, что он слишком суров с девочкой. Так или иначе, какая разница? Мы же знаем, что через день-другой Анжела уехала в школу.

– Вы неверно оцениваете значимость моего возражения, – сказал Пуаро. – Зачем бы проводами девочки заниматься Эмиасу Крейлу? Это же нелепо! Есть миссис Крейл, есть мисс Уильямс, есть служанка. Собирать вещи, провожать – женское дело, но никак не мужское.

– При чем здесь это? – нетерпеливо перебил его Филипп Блейк. – Никакого отношения к преступлению это не имеет.

– Вы так думаете? Для меня это был первый заставивший задуматься пункт. И за ним тут же последовал второй. Миссис Крейл, несчастная, повергнутая в отчаяние женщина, чье сердце разбито, женщина, только что угрожавшая мужу и определенно подумывавшая об убийстве или самоубийстве, вполне по-дружески предлагает этому самому мужу принести бутылочку холодного пива.

– Ничего странного, – задумчиво произнес Мередит Блейк, – если она действительно задумала убийство. И потом, она же так и сделала. Притворство!

– Вот как? Она решила отравить мужа и уже раздобыла яд. В Батарейном саду есть запас пива. Если есть голова на плечах, то можно запросто подлить яд в одну из тех бутылок, когда поблизости никого нет.

– Каролина не могла это сделать, – возразил Мередит Блейк. – Отравленное пиво мог выпить кто-то другой.

– Да, Эльза Грир. А скажите мне, решив убить мужа, Каролина Крейл стала бы переживать из-за того, что убьет заодно и разлучницу?.. Но давайте не будем спорить по этому пункту. Ограничимся фактами.

Каролина Крейл говорит, что пришлет мужу холодное пиво. Отправляется в дом, берет бутылку из холодильника в теплице и относит в сад. Наливает пиво в стакан и подает Эмиасу. Он выпивает все сразу и жалуется: «Сегодня у всего противный вкус».

Миссис Крейл уходит домой. За ланчем она выглядит как обычно. Может быть, немного обеспокоенной и задумчивой. Нам это ничего не дает – критерия поведения убийцы не существует. Одни убийцы ведут себя спокойно, другие нервничают.

После ланча она снова идет в Батарейный сад. Обнаруживает, что муж мертв, и дальше, скажем так, делает то, что делал бы на ее месте любой другой. Она взволнована. Она посылает гувернантку позвонить доктору. И тут мы подходим к факту, до сих пор остававшемуся неизвестным. – Пуаро повернулся к мисс Уильямс. – Вы не против?

Мисс Уильямс побледнела.

– Я не накладывала на вас никаких обязательств.

Спокойно, но с разительным эффектом Пуаро обрисовал сцену, свидетельницей которой стала гувернантка.

Эльза Диттишем переменила позу и, уставившись на сухонькую женщину в большом кресле, недоверчиво спросила:

– Вы действительно видели, как она сделала это?

Филипп Блейк вскочил с места.

– Вот и ответ! Окончательный ответ на все вопросы!

– Вовсе не обязательно, – мягко возразил Пуаро.

– Не верю, – резко бросила Анжела Уоррен, бросив быстрый неприязненный взгляд на маленькую гувернантку. Мередит Блейк с горестным видом дергал себя за усы. Застывшая в неподвижной позе, с прямой как доска спиной, мисс Уильямс сохранила спокойствие, и лишь на щеках у нее проступили алые пятна.

– Я это видела.

– Конечно, у нас есть только ваше слово… – начал Пуаро.

– Это мое слово. – Ее немигающие серые глаза смотрели на него в упор. – И я не привыкла, месье Пуаро, чтобы в моих словах сомневались.

Он наклонил голову.

– Я не ставлю под сомнение ваши слова, мисс Уильямс. То, что вы видели, именно так и произошло, и именно потому, что вы это видели, я понял, что Каролина Крейл невиновна… не могла быть виновна.

Молчавший до сих пор высокий молодой человек, Джон Рэттери, впервые подал голос.

– Интересно было бы узнать, месье Пуаро, почему вы это сказали.

Детектив повернулся к нему.

– Конечно. Я вам отвечу.

Что видела мисс Уильямс? Она видела, как миссис Крейл торопливо и вместе с тем тщательно стирает отпечатки пальцев. Затем прижимает к пивной бутылке пальцы своего мертвого мужа. К пивной, заметьте, бутылке. Но кониин был в стакане, а не в бутылке. Полиция не нашла следов кониина в бутылке. В ней яда не было. И Каролина Крейл не знала этого. Она, предполагаемая отравительница своего мужа, не знала, как он был отравлен. Она предположила, что яд был в бутылке.

– Но почему… – начал Мередит.

Пуаро не дал ему продолжить.

– Да – почему? Почему Каролина Крейл так отчаянно пыталась протолкнуть версию самоубийства? Ответ прост. Потому что она знала, кто отравил его, и была готова сделать все, чтобы подозрение не пало на этого человека.

Конец пути уже близок. Кто этот человек? Стала бы она защищать Филиппа Блейка? Или Мередита? Эльзу Грир? Сесилию Уильямс? Нет. Есть только один человек, которого она была готова защищать любой ценой.

Он помолчал.

– Мисс Уоррен, если вы принесли письмо вашей сводной сестры, я бы хотел зачитать его вслух.

– Нет, – сказала Анжела Уоррен.

– Но, мисс Уоррен…

– Нет.

Анжела поднялась, и голос ее зазвенел холодной сталью.

– Я хорошо понимаю, к чему вы клоните. Вы хотите сказать – разве нет? – что я убила Эмиаса Крейла и что моя сестра знала об этом. Я решительно отвергаю это голословное утверждение.

– Письмо… – повторил Пуаро.

– Это письмо предназначено только для меня.

Пуаро посмотрел туда, где стояли двое самых молодых из всех находившихся в комнате.

– Пожалуйста, тетя Анжела, сделайте так, как просит месье Пуаро, – сказала Карла Лемаршан.

– Нет, правда, Карла! – с горьким упреком выговорила Анжела Уоррен. – Где твое чувство приличия? Это же твоя мать. Ты…

– Да, моя мать. – Чистый голос Карлы дрогнул от волнения. – Поэтому у меня есть право просить вас. Я обращаюсь от ее имени. Я хочу, чтобы письмо прочли вслух.

Медленно, с явной неохотой, Анжела Уоррен достала из сумочки письмо и протянула Пуаро.

– Лучше б я никогда не показывала его вам, – с горечью сказала она и, отвернувшись от всех, уставилась в окно.

Пока Пуаро читал вслух письмо Каролины Крейл, по углам комнаты быстро сгущались тени. В какой-то момент Карле показалось, будто кто-то, обретающий форму, слушает, дышит, ждет. Она здесь… моя мама здесь. Каролина Крейл в этой комнате!

Эркюль Пуаро дочитал письмо.

– Думаю, вы все согласитесь, что это замечательное письмо. Прекрасное – да, оно определенно замечательное. И замечательно оно тем, что в нем присутствует одно поразительное упущение – в нем нет утверждения невиновности.

– В этом не было необходимости, – не поворачивая головы, сказала Анжела Уоррен.

– Да, мисс Уоррен, необходимости не было. Каролине Крейл ни к чему было говорить сестре, что она невиновна, потому что миссис Крейл думала, что ее сестра уже знает это. Знает по самой весомой причине. Каролина Крейл заботилась лишь о том, чтобы успокоить и утешить сестру, отвести саму возможность признания со стороны Анжелы. Снова и снова она повторяет: Все хорошо, дорогая, все хорошо…

– Неужели вы не понимаете? – не выдержала Анжела Уоррен. – Каролина хотела, чтобы я была счастлива, вот и все.

– Да, она хотела, чтобы вы были счастливы. Это ясно. И это единственное, что ее занимало. У Каролины есть ребенок, но думает она не о нем – это потом. Нет, все ее мысли занимает сестра. Занимает до такой степени, что вытесняет все остальное. Сестру нужно ободрить, сестру нужно поддержать, направить к своей, счастливой и успешной жизни. А чтобы бремя этого дара не оказалось слишком тяжелым, Каролина добавляет одну очень примечательную фразу: «Долги нужно отдавать».

Эта фраза объясняет все. И относится она к ноше, которая тяготила Каролину многие годы, с того момента, когда она, в порыве неконтролируемого подросткового гнева, швырнула в младшую сестру пресс-папье и покалечила ее на всю жизнь.

И вот теперь наконец у нее появляется возможность рассчитаться по тому давнему долгу. Не знаю, утешит ли это вас в какой-то степени, но скажу вам так: оплатив тот долг, Каролина Крейл обрела внутренний покой и ясность духа, чего не знала прежде. Именно из-за веры в то, что она возвращает долг, ни суд, ни приговор не значили для нее ничего. Звучит, может быть, странно в отношении осужденной за убийство, но у нее было все, что требуется для счастья. И это я вам сейчас покажу.

Если принять такое объяснение, все, что касается реакций самой Каролины, становится на место.

Взгляните на череду событий с ее точки зрения. Прежде всего вечером накануне трагедии случается эпизод, жестоко напоминающий Каролине о ее собственной подростковой несдержанности. Анжела бросает в Эмиаса Крейла пресс-папье. Помните, что ровно то же самое она сама сделала много лет назад. Вдобавок Анжела кричит, что желает Эмиасу смерти.

На следующее утро Каролина входит в теплицу и видит Анжелу возле холодильника с бутылкой пива. Вспомните слова мисс Уильямс: «…в тот момент меня больше занимала Анжела, стоявшая возле холодильника с опущенной головой и виноватым видом». Мисс Уильямс имела в виду, что Анжела чувствовала себя виноватой из-за невыполненного обязательства, но для Каролины виноватое лицо застигнутой врасплох Анжелы означает кое-что другое. Вспомните, что по меньшей мере однажды Анжела уже добавляла что-то в напиток Эмиаса. Эта мысль могла легко прийти ей в голову.

Каролина берет бутылку, которую дала ей Анжела, и спускается в Батарейный сад. Там она наливает пиво в стакан и подает его Эмиасу. Он выпивает пиво залпом, морщится и произносит те примечательные слова: «Сегодня у всего противный вкус».

Каролина ничего еще не подозревает, но после ланча идет в сад и находит мужа мертвым. Сомнений нет – его отравили. Она этого не делала. Тогда кто? И тут ее как будто накрывает волна: угрозы Анжелы, Анжела с бутылкой пива возле холодильника в теплице, ее виноватое… виноватое лицо. Зачем девочка сделала это? Хотела отомстить Эмиасу? Без намерения убить, но так, чтобы ему стало плохо? Или же она сделала это ради нее, ради Каролины? Поняла, что Эмиас хочет бросить ее сестру? Каролина помнит – увы, помнит слишком хорошо, – какой несдержанной и жестокой была в подростковом возрасте. И теперь в голове у нее бьется одна только мысль: как защитить Анжелу? Та трогала бутылку – на стекле остались ее отпечатки. Каролина быстро стирает все следы. Если б только люди поверили, что это самоубийство… Если б на бутылке остались только отпечатки пальцев Эмиаса… Она пытается прижать его пальцы к бутылке… спешит… слышит чьи-то шаги…

Стоит только принять это предположение, и все, что произошло дальше, становится на свои места. Тревога и волнение Каролины, ее настойчивое желание поскорее отослать Анжелу подальше, устроить все так, чтобы трагедия не затронула сестру. Страх из-за того, что Анжелу могут допросить в полиции. И, наконец, навязчивое стремление как можно скорее, до начала суда, отослать сестру из Англии. И все это потому, что ей страшно – а вдруг Анжела не выдержит и сознается?