– Итак, месье Пуаро? – с плохо скрываемым нетерпением осведомился Филипп Блейк.

– Прежде всего должен поблагодарить вас за восхитительный и подробный отчет о трагедии Крейлов, – сказал детектив.

– Вы очень любезны, – смущенно пробормотал Блейк. – Даже удивительно, сколь многое вспомнилось, стоило только взяться за дело…

– Замечательно внятный и ясный отчет, но есть и определенные упущения, не так ли?

– Упущения? – Блейк нахмурился.

– Ваш рассказ, – продолжал Пуаро, – скажем так, не вполне откровенен. – В его голосе зазвучали жесткие нотки. – Мне стало известно, что по крайней мере однажды миссис Крейл видели выходящей из вашей комнаты в весьма поздний час.

В наступившей тишине слышалось только тяжелое дыхание Филиппа Блейка.

– Кто вам сказал? – выдавил он наконец.

Пуаро покачал головой.

– Кто сказал, значения не имеет. Важно то, что я это знаю.

И снова тишина. Подумав, Филипп Блейк принял решение.

– Похоже, случай натолкнул вас на одно исключительно личное дело. Признаю, оно не укладывается в рамки моего изложения. И тем не менее оно увязывается с ним лучше, чем вы можете подумать. Придется рассказать вам правду.

Я действительно испытывал некоторую враждебность в отношении Каролины Крейл. И в то же время меня всегда неудержимо влекло к ней. Возможно, именно второе возбудило первое. Ее власть надо мной вызывала у меня возмущение и негодование. Я всячески пытался подавить это влечение, выпячивая для себя ее отрицательные черты.

Не знаю, поймете ли вы меня, но она никогда мне не нравилась. Однако же я мог бы легко и в любой момент сблизиться с ней. Мальчишкой я был влюблен в нее, а она совсем меня не замечала. Простить такое трудно.

Шанс представился, когда Эмиас совершенно потерял голову из-за той девчонки, Эльзы Грир. Как-то вдруг и сам того не желая, я поймал себя на том, что признаюсь Каролине в любви. «Да, – спокойно сказала она, – я всегда это знала».

Вот оно, оскорбительное презрение женщин!

Конечно, я понимал, что она меня не любит, но видел, что последнее увлечение Эмиаса всерьез встревожило ее и развеяло иллюзии в отношении супруга. Когда женщина в таком настроении, завоевать ее не составляет труда.

Она согласилась прийти ко мне ночью. И пришла. – Блейк помолчал. Казалось, ему приходится выталкивать из себя слова. – Вошла в мою комнату. А когда я обнял ее, преспокойно сообщила, что ничего не получится. Что она любит только одного мужчину и останется с Эмиасом Крейлом, что бы там ни случилось. Согласилась, что обошлась со мной нехорошо, но ничего поделать с собой не может, и попросила прощения. И ушла! Ушла от меня! Вы понимаете, месье Пуаро? Понимаете, что после этого я возненавидел ее во сто крат сильнее? Понимаете, что я не простил ее? Не простил за оскорбление, которое она нанесла мне, и за то, что убила моего друга, которого я любил больше всех на свете!

Дрожа от нахлынувших эмоций, Филипп Блейк воскликнул:

– Не желаю говорить об этом, слышите? Вы свой ответ получили. Теперь же уходите! И никогда больше не обращайтесь ко мне с этим делом!

– Мне нужно знать, мистер Блейк, в каком порядке ваши гости вышли в тот день из лаборатории.

– Но, мой дорогой Пуаро, – запротестовал Мередит Блейк. – Шестнадцать лет прошло! Как же я могу помнить? Но я уже говорил вам, что последней вышла Каролина.

– Вы уверены?

– Да. По крайней мере я так думаю.

– Давайте пройдем туда сейчас. Видите ли, нам нужно знать наверняка.

Продолжая протестовать, Мередит Блейк тем не менее повел сыщика в лабораторию, открыл дверь и раздвинул ставни.

– Итак, друг мой, – тоном, не терпящим возражений, заговорил Пуаро. – Вы только что показали гостям ваши самые интересные препараты. Закройте глаза и подумайте…

Мередит Блейк покорно выполнил эту просьбу. Пуаро вынул из кармана носовой платок и осторожно помахал им взад-вперед. Ноздри у Блейка дрогнули.

– Да, да… Невероятно, как все вдруг возвращается! На Каролине было бледно-кофейного цвета платье. Фил выглядел усталым. Мое хобби всегда казалось ему дурацким увлечением.

– Думайте, – сказал Пуаро. – Вы собираетесь выйти из комнаты и пойти в библиотеку – прочитать гостям тот самый отрывок о смерти Сократа. Кто выходит из комнаты первым? Вы?

– Эльза и… да, я. Она вышла первой. Я – сразу же за ней. Мы разговаривали. Я остановился и подождал, пока пройдут остальные, чтобы запереть дверь на ключ. Филипп… Точно. Филипп вышел следующим. И Анжела. Она еще спрашивала его про «медведей» и «быков» на бирже. Они прошли в коридор. За ними был Эмиас. Я все еще стоял и ждал… конечно, Каролину.

– Итак, вы совершенно уверены, что Каролина задержалась. Вы видели, что она делала?

Блейк покачал головой:

– Нет. Я стоял спиной к лаборатории. Разговаривал с Эльзой, рассказывал о том, что некоторые растения, согласно старинным поверьям, должно собирать только в полнолуние. Думаю, ей было скучно. Потом вышла Каролина – немного поспешно, – и я запер дверь.

Он остановился, посмотрел на Пуаро, который как раз убирал в карман носовой платок и, поморщившись, неприязненно подумал: «Ну и ну, этот чудак и впрямь душится!» Вслух же сказал:

– Я абсолютно уверен. Порядок был именно таким. Эльза, я, Филипп, Анжела, Эмиас и Каролина. Вам это помогло?

– Все складывается, – сказал Пуаро. – Послушайте, я хочу устроить здесь встречу. Думаю, трудностей не возникнет…

– Ну? – Эльза Диттишем подалась вперед с почти детским нетерпением.

– Хочу задать вам вопрос, мадам.

– Да?

– Когда все закончилось – я имею в виду суд, – просил ли Мередит Блейк вашей руки?

Эльза посмотрела на него. На ее лице проступило презрительное и почти скучающее выражение.

– Да, просил. А что?

– Вы были удивлены?

– Удивлена? Не помню.

– Что вы ответили?

Эльза рассмеялась.

– А вы как думаете? Мередит? После Эмиаса? Это было бы смешно! Он никогда не отличался большим умом. – Она вдруг улыбнулась. – Знаете, Мередит хотел защищать меня, «заботиться обо мне», как он выразился. Думал, как и все остальные, что суд стал для меня тяжким испытанием. Эти репортеры! Эти орущие толпы! Грязь, которой меня забрасывали…

Леди Диттишем ненадолго задумалась. Потом сказала:

– Бедняжка Мередит! Какой осел!

И снова рассмеялась.

Уже не в первый раз Эркюль Пуаро наткнулся на острый, видящий насквозь взгляд мисс Уильямс и снова, будто перенесшись на десятки лет назад, ощутил себя робким, испуганным мальчишкой.

Он хотел бы, объяснил сыщик, задать один вопрос.

Мисс Уильямс выразила готовность выслушать гостя.

Неторопливо, тщательно подбирая слова, Пуаро сказал:

– Будучи еще ребенком, Анжела Уоррен получила серьезное увечье. В представленных мне записях я обнаружил два упоминания об этом событии. Согласно первому миссис Крейл бросила в нее пресс-папье. Согласно второму она напала на девочку с кочергой. Которая из этих версий правильная?

– Ни о какой кочерге я не слышала, – без раздумий ответила мисс Уильямс. – Правильный вариант – с пресс-папье.

– От кого вы его услышали?

– Мне рассказала сама Анжела. Причем рассказала по собственной инициативе и едва ли не в самом начале нашего знакомства.

– Что именно она вам поведала?

– Анжела дотронулась до щеки и сказала: «Это сделала Каролина, когда я была ребенком. Бросила в меня пресс-папье. Никогда не упоминайте при ней об этом, потому что она ужасно расстраивается».

– Сама миссис Крейл в разговоре с вами упоминала об этом инциденте?

– Лишь вскользь. Она считала, что я знаю, как все случилось. Помню, однажды миссис Крейл сказала: «Знаю, вы считаете, что я избаловала Анжелу, но, понимаете, я никогда не смогу искупить свою вину перед ней». А в другой раз выразилась так: «Нет бремени тяжелее, чем знать, что ты на всю жизнь изувечил другого человека».

– Спасибо, мисс Уильямс. Это все, что я хотел узнать.

– Я не понимаю вас, месье Пуаро, – резко заметила мисс Уильямс. – Вы показали Карле мой отчет о трагедии?

Детектив кивнул.

– И тем не менее вы… – Она не договорила.

Пуаро кивнул.

– Задумайтесь на минутку. Проходя мимо торговца рыбой и видя лежащие на прилавке двенадцать рыб, вы принимаете их все за настоящие, не так ли? Но одна из них может оказаться муляжом.

– В высшей степени маловероятно, – с жаром возразила мисс Уильямс.

– Да, маловероятно, но не невозможно, поэтому однажды моему другу пришлось сравнивать чучело рыбы с настоящей. И если бы вы увидели вазу с цинниями в гостиной в декабре, то приняли бы их за искусственные, хотя они могли быть настоящими, доставленными из Багдада на самолете.

– К чему весь этот вздор? – строго вопросила мисс Уильямс.

– К тому, чтобы показать вам: по-настоящему видят лишь глаза разума.

Подходя к большому многоквартирному дому, выходящему на Риджентс-парк, Пуаро замедлил шаг. Вообще-то, если подумать как следует, ему вовсе не хотелось расспрашивать о чем-либо Анжелу Уоррен. Что касается единственного вопроса, который он хотел задать, то с ним можно было подождать. Нет, на самом деле его привела сюда неутолимая страсть к симметрии. Пять человек – значит, и вопросов должно быть пять. Так точнее и аккуратнее. Все как бы закругляется.

Ладно, он что-нибудь придумает…

Анжела Уоррен приняла его с живым нетерпением.

– Выяснили что-нибудь? Подвижки есть?

Пуаро медленно кивнул, став похожим на китайского болванчика.

– Продвижение есть… наконец.

– Филипп Блейк? – У нее получилось что-то среднее между утверждением и вопросом.

– В настоящий момент, мадемуазель, я не хочу ничего говорить. Время еще не пришло. А вас я попрошу оказать любезность и приехать в Хэндкросс-Мэнор. Остальные уже согласились.

Мисс Уоррен нахмурилась.

– И что вы предполагаете сделать? Реконструировать события шестнадцатилетней давности?

– Посмотреть на все с другого угла и, может быть, увидеть яснее. Вы приедете?

– Да, приеду, – задумчиво сказала Анжела Уоррен. – Будет интересно увидеть всех снова. Может быть, теперь я посмотрю на них, как вы говорите, яснее, чем тогда…

– Вы захватите с собой письмо, которое показывали мне в прошлый раз?

Она снова нахмурилась.

– Письмо – моя собственность. Вам я показала его потому, что имела на то вескую причину, но позволять читать его чужим и не симпатичным мне людям я не намерена.

– Но вы согласны руководствоваться в этом деле моими рекомендациями?

– Ничего подобного. Я захвачу с собой письмо, но как с ним быть, решу сама в соответствии с моим собственным суждением, которое, позволю себе так думать, не хуже вашего.

Пуаро лишь развел руками в знак согласия и поднялся.

– Разрешите один небольшой вопрос?

– Какой?

– В то время, когда случилась трагедия, вы ведь читали «Луну и грош» Сомерсета Моэма?

Анжела Уоррен растерянно уставилась на него.

– Полагаю… да, совершенно верно, – подтвердила она и взглянула на сыщика с любопытством. – А как вы узнали?

– Хочу показать вам, мадемуазель, что даже в делах малозначительных я немного волшебник. Есть вещи, о которых я знаю, даже если мне о них не говорят.