– Можно спросить зачем, месье Пуаро?

Эркюль Пуаро ответил не сразу. Со сморщенного, сухощавого лица за ним наблюдала пара серых проницательных глаз.

Поднявшись на верхний этаж скромного, без архитектурных украшений здания, он постучал в дверь с номером 584. Компания «Гиллеспи билдингс» появилась на свет именно для того, чтобы обеспечивать скромным жильем работающих женщин.

Здесь, в крохотной каморке, обитала мисс Сесилия Уильямс. Комната служила ей и спальней, и гостиной, и столовой, и, благодаря наличию газовой горелки, кухней; в закутке по соседству помещалась ванна размером в четверть обычной длины и сопутствующие удобства.

И тем не менее даже это скромное жилище несло на себе стараниями хозяйки отпечаток ее личности. На выкрашенных неброской бледно-серой краской стенах висели несколько репродукций: Данте, встречающий Беатриче на мосту, и картина с изображением, как описал ее однажды некий ребенок, «слепой девочки, сидящей на апельсине, и названной – уж не знаю почему – „Надежда“». Были еще две акварели с видами Венеции и выполненная сепией копия боттичеллиевской «Весны». На низеньком комоде расположилась коллекция выцветших фотографий, в большинстве своем, судя по стилю причесок, двадцати-тридцатилетней давности. На полу лежал протертый до дыр квадратный ковер, мебель тоже оставляла желать лучшего.

С первого взгляда было ясно, что Сесилия Уильямс живет на грани бедности. Богатством здесь не пахло. Этот поросенок не получил ничего.

– Вам нужны мои воспоминания о деле Крейл? – резким, требовательным тоном повторила хозяйка. – Можно узнать, зачем?

Друзья и коллеги детектива не раз отмечали – особенно в те минуты, когда он доводил их до бешенства, – что Эркюль Пуаро предпочитает ложь правде и скорее достигнет цели посредством хитроумно сконструированной фальсификации, чем доверится простой и ясной прямоте.

Однако в этом случае решение пришло быстро. В детстве у Пуаро не было английской гувернантки, но среагировал он точно так же, как те мальчишки, которые, когда их спрашивали: «Ты чистил зубы сегодня утром?», обреченно отвечали после секундной заминки (во время которой успевали рассмотреть и отвергнуть альтернативный правде вариант): «Нет, мисс Уильямс». А все дело в том, что мисс Уильямс обладала тем мистическим качеством, обладать которым обязан каждый успешный воспитатель: авторитетом! Когда она говорила: «Поди наверх, Джоан, и вымой руки» или «Я надеюсь, что ты прочитаешь главу о поэтах Елизаветинской эпохи и сможешь ответить на мои вопросы», ее безусловно слушались. Мисс Уильямс и в голову не пришло бы, что ее распоряжение не будет выполнено.

Так что в этом случае Эркюль Пуаро не стал ссылаться на предполагаемую книгу о громких преступлениях прошлого, а просто рассказал об обстоятельствах, вынудивших Карлу Лемаршан обратиться к нему за помощью.

Бывшая гувернантка, пожилая дама в поношенном, но аккуратном платье, внимательно выслушала гостя.

– Судьба этой девочки меня очень интересует. Хотелось бы знать, какой она стала…

– Очаровательная, очень привлекательная молодая женщина, смелая и рассудительная.

– Хорошо, – коротко сказала мисс Уильямс.

– А еще она очень упорная и настойчивая. Ей трудно отказать, ее нелегко сбить с толку.

Мисс Уильямс задумчиво кивнула.

– Она имеет отношение к искусству?

– Думаю, нет.

– Спасибо хотя бы за это, – сухо заметила мисс Уильямс.

Судя по тону, ее отношение к людям искусства оставляло желать лучшего.

– Из ваших слов следует, что девочка пошла скорее в мать, чем в отца.

– Вполне возможно. И вы сможете сказать это мне, когда увидите ее. Ведь вы хотели бы ее увидеть?

– Очень хотела бы. Всегда интересно посмотреть, кем стал ребенок, которого ты знал.

– Она ведь была еще маленькой, когда вы видели ее в последний раз?

– Да, ей было пять с половиной. Милая девочка, возможно, слишком тихая. Задумчивая. Предпочитала в одиночку играть в свои собственные игры. Простодушная и неизбалованная.

– Ей повезло, что она была еще маленькая, – заметил Пуаро.

– Да, вы правы. Будь девочка постарше, трагедия могла повлиять на нее сильнее.

– Тем не менее бесследно случившееся пройти не могло. И даже если Карла не все понимала, даже если ей не обо всем рассказывали, была ведь еще атмосфера тайны и умолчания. Был внезапный переезд. Такие вещи отражаются на детях не лучшим образом.

– Возможно, все это не повлияло на нее так губительно, как вам представляется, – задумчиво возразила мисс Уильямс.

– Прежде чем мы уйдем от темы Карлы Лемаршан – точнее, маленькой Карлы Крейл, – мне хотелось бы спросить вас кое о чем. На мой взгляд, если кто-то и может объяснить это мне, то в первую очередь вы.

– Да, я вас слушаю. – Ее голос прозвучал ровно и спокойно.

Стараясь выразиться яснее, Пуаро прибег к жестикуляции.

– Во всем этом есть кое-что – некий не поддающийся определению нюанс. У меня складывается впечатление, что девочка Крейлов, когда бы я ни упомянул ее, не воспринимается как самостоятельная личность. Обычная реакция – некоторое замешательство, как будто тот, с кем я говорю, уже забыл о ребенке. Разве это нормально? Ребенок – лицо важное в любых обстоятельствах, если не сам по себе, то как своего рода стержень. У Эмиаса Крейла могли быть причины, чтобы бросить жену – или не бросать ее, – но обычно, когда рушится брак, интересы ребенка учитываются в первую очередь. Здесь же, как представляется со стороны, девочку никто в расчет не принимал. Мне это кажется странным.

– Вы попали в точку, месье Пуаро, и вы правы, – быстро ответила мисс Уильямс. – Отчасти поэтому я и сказала сейчас, что, возможно, смена обстановки и переезд Карлы в некоторых отношениях пошли ей на пользу. Став старше, она могла бы острее ощущать отсутствие нормальной домашней жизни. – Гувернантка подалась вперед и заговорила медленно, тщательно выбирая слова: – Разумеется, за годы работы я наблюдала разные аспекты взаимоотношений родителей и детей. Многие дети – я бы сказала, большинство детей – страдают от переизбытка внимания со стороны родителей. Ребенку достается слишком много любви, он постоянно под присмотром. Это тяготит его, он стремится освободиться, остаться незамеченным. Особенно часто такое наблюдается в семьях с одним ребенком, и, конечно, больше всего он страдает от материнского внимания. Браку такая ситуация тоже не идет на пользу. Мужу не нравится быть вечно вторым, и он ищет утешения – или, точнее, лести и заботы – на стороне, что рано или поздно приводит к разводу. Самое лучшее для ребенка – я в этом убеждена – здоровое небрежение со стороны обоих родителей. В семьях, где много детей и мало денег, такое случается само собой. За детьми недосматривают по той простой причине, что матери буквально не хватает времени заняться ими. Они понимают, что она любит их, и отсутствие чрезмерного проявления этого чувства ничуть их не беспокоит.

Но есть и еще один аспект. Иногда случается так, что муж и жена настолько поглощены друг другом, настолько самодостаточны, что воспринимают ребенка как нечто не вполне реальное. Ребенку это не нравится, он обижается, чувствует себя никому не нужным, брошенным.

Поймите, я не говорю о небрежении. Миссис Крейл, например, была что называется образцовой матерью, всегда заботилась о благополучии Карлы, о ее здоровье, играла с ней, была добра и весела. Но при этом центром всей ее жизни оставался муж. Она, можно сказать, жила только ради него и только в нем.

Мисс Уильямс помолчала с минуту, потом негромко добавила:

– Думаю, это и есть оправдание того, что она в конце концов сделала.

– То есть, по-вашему, они были не столько мужем и женой, сколько любовниками?

Мисс Уильямс слегка нахмурилась, выказывая свое неодобрительное отношение к иностранной фразеологии.

– Можно и так сказать.

– Он относился к ней так же?

– Они были любящей парой, но он оставался мужчиной.

В последнее слово мисс Уильямс ухитрилась вложить его полное викторианское значение.

– Мужчины… – произнесла она и остановилась.

Как богатый собственник произносит слово «большевики», как истинный коммунист произносит слово «капиталисты», а хорошая хозяйка – «тараканы», так и мисс Уильямс произнесла «мужчины».

Из глубин одинокой жизни пожилой гувернантки вырвался шквал воинственного феминизма. Услышав ее, никто бы не усомнился, что для мисс Уильямс Мужчины были Врагами!

– Вы относитесь к мужчинам без снисхождения? – спросил Пуаро.

– Мужчины захватили все самое лучшее в этом мире, – сухо ответила она. – Надеюсь, так будет не всегда.

Эркюль Пуаро задумчиво посмотрел на нее. Он легко мог представить, как мисс Уильямс надежно и со знанием дела приковывает себя к перилам моста и, решительно настроенная идти до конца, объявляет голодовку.

– Вам не нравился Эмиас Крейл? – спросил он, возвращаясь от общих рассуждений к житейским частностям.

– Мне совершенно определенно не нравился мистер Крейл. Не нравилось его поведение. На месте его жены я ушла бы от него. Есть вещи, мириться с которыми женщина не должна.

– Но миссис Крейл мирилась?

– Да.

– И вы считали, что она не права?

– Я и сейчас так считаю. Женщине надлежит уважать себя и не терпеть унижения.

– Вы что-нибудь такое говорили миссис Крейл?

– Конечно, нет. Это не мое дело. Меня наняли обучать Анжелу, а не предлагать непрошеные советы миссис Крейл. Это было бы дерзостью.

– А миссис Крейл вам нравилась?

– Очень нравилась. – Тон ее смягчился, голос потеплел. – И еще мне было очень ее жаль.

– А ваша ученица, Анжела Уоррен?

– Интересная девочка. Одна из самых интересных, с которыми я занималась. Умненькая. Недисциплинированная, вспыльчивая, непослушная, но натура – замечательная.

Мисс Уильямс помолчала.

– Я всегда надеялась, что она многого достигнет. Так и случилось! Вы читали ее книгу о Сахаре? И еще она участвовала в раскопках гробниц в Фаюме. Да, я горжусь Анжелой. В Олдербери не была давно – наверное, года два с половиной, – но всегда позволяю себе надеяться, что посодействовала развитию ее способностей и интересов, подтолкнув к занятию археологией.

– Я так понял, что для продолжения образования ее решили отправить в школу-интернат, – сказал Пуаро. – Вы, наверное, были против?

– Вовсе нет. Я полностью поддержала это решение. – Она перевела дух. – Позвольте кое-что пояснить. Анжела была чудесной девочкой, доброй, сердечной, импульсивной, но при этом еще и что называется трудной. А тут еще и возраст… Всегда бывает такой момент неуверенности, когда девочка не уверена в себе – кто она, еще ребенок или уже женщина? Минуту назад она могла быть по-взрослому рассудительной, а в следующую превратиться в чертенка – вспыльчивого, шаловливого, дерзкого.

Знаете, для девочек этот возраст – очень трудный, и сами они чрезвычайно ранимые. Что ни скажи – на все обижаются. Возмущаются, что с ними обращаются как с детьми, или вдруг смущаются, если разговариваешь с ними как со взрослыми. Вот и Анжела была в таком состоянии. Порой на нее находило, она вдруг становилась обидчивой и вспыльчивой или дулась целыми днями, сидела, нахохлившись, молчаливая и хмурая, а потом снова, будто бес вселился, пускалась во все тяжкие: лазала по деревьям, носилась с мальчишками и никого не слушалась.

Мисс Уильямс вздохнула и продолжила:

– Когда у девочки наступает такой период, школа очень помогает: дает интеллектуальный стимул, воспитывает здоровой дисциплиной содружества, помогает стать ответственным членом общества. Те условия, в которых Анжела жила дома, я бы идеальными не назвала.

Во-первых, ее избаловала миссис Крейл. За чем бы она к ней ни обратилась, миссис Крейл во всем ее поддерживала. В результате Анжела считала, что имеет право быть первой в притязаниях на время и внимание сестры, из-за чего у нее и возникали стычки с мистером Крейлом, который, разумеется, полагал, что первенство должно быть за ним. К Анжеле он относился очень хорошо – они играли вместе и подтрунивали друг над другом вполне по-дружески, но иногда случалось и так, что мистер Крейл злился на жену из-за ее чрезмерной заботы о девочке. Как и все мужчины, он и сам был избалованным ребенком и считал, что все должны обхаживать его. Случались между ними и серьезные ссоры, но в них миссис Крейл очень часто становилась на сторону сводной сестры. Мистера Крейла это приводило в бешенство.

С другой стороны, если она поддерживала его, злилась уже Анжела. Когда такое случалось, девочка мстила ему совсем уж по-детски и чинила всякие пакости. Крейл имел обыкновение пить из стакана залпом, и однажды она добавила в напиток соль. Разумеется, такая смесь подействовала как рвотное, и мистер Крейл так разозлился, что буквально онемел. Но окончательно его вывела из себя другая ее проделка, когда Анжела подложила слизней ему в постель. Он терпеть их не мог. Вышел из себя и заявил, что девочку нужно отправить в интернат, что он не станет больше терпеть весь этот вздор. Анжела ужасно расстроилась и, хотя сама выражала желание поехать туда, предпочла не на шутку обидеться. Миссис Крейл не хотела ее отпускать, но дала себя уговорить – думаю, потому, что прислушалась к моим доводам. Я сказала, что школа пойдет на пользу Анжеле. Было решено, что осенью она поедет в Хелстон, прекрасную школу на южном побережье. Но миссис Крейл тем не менее расстроилась и все лето пребывала не в лучшем расположении духа. Анжела затаила обиду на мистера Крейла и дулась каждый раз, когда об этом вспоминала. Ничего серьезного, конечно, но, как вы понимаете, это накладывало дополнительный отпечаток на все происходившее в доме в то лето.

– Вы имеете в виду Эльзу Грир?

– Да. – Мисс Уильямс поджала губы.

– Какого мнения вы были об Эльзе?

– У меня не было о ней никакого мнения. Совершенно беспринципная молодая женщина.

– Очень молодая.

– Достаточно взрослая, чтобы понимать, что к чему. У меня нет для нее извинений – никаких.

– Полагаю, она просто влюбилась в него…

– Просто влюбилась… – Мисс Уильямс презрительно фыркнула. – Каковы бы ни были наши чувства, месье Пуаро, мы можем держать их под контролем. И, уж определенно, мы в состоянии контролировать наши действия. Та девушка никакой моралью не руководствовалась. Тот факт, что мистер Крейл состоял в браке, не значил для нее ничего. Совершенно бесстыдная особа, хладнокровная и решительная. Возможно, она получила плохое воспитание – это единственное оправдание, которое я нахожу для нее.

– Смерть мистера Крейла, должно быть, стала для нее ужасным шоком.

– Да, правда. И вина за случившееся лежит полностью на ней. Я не зайду настолько далеко, чтобы оправдывать убийство, но, месье Пуаро, это миссис Крейл довели до крайности. Скажу откровенно, бывали моменты, когда я была готова убить их обоих. Так выставлять напоказ свое увлечение, слушать жалобы жены, вынужденной мириться с оскорблениями этой девушки… Нет, месье Пуаро, Эмиас Крейл получил по заслугам. Муж не имеет права так обращаться с женой и оставаться безнаказанным. Его смерть – справедливое воздаяние.

– Вы слишком…

Ее серые глаза смотрели на него в упор.

– Я слишком ценю узы брака. Если их не ценят и не уважают, страна приходит в упадок, а народ вырождается. Миссис Крейл была верной и преданной супругой. Муж глумился над ней и даже привел в дом другую женщину. Как я уже сказала, он испытывал ее терпение и получил по заслугам. Лично я не виню ее за содеянное.

– Эмиас Крейл вел себя очень плохо, – медленно сказал Эркюль Пуаро, – но он был великим художником.

Мисс Уильямс громко хмыкнула.

– Да, знаю. В наше время этим многое оправдывают. Художник!.. Распущенность, пьянство, скандалы, неверность – всему находится причина. И если уж на то пошло, каким таким художником был мистер Крейл? Возможно, следуя моде, его картинами будут восхищаться еще несколько лет. Но долго это не продлится. Да что говорить, если он и рисовать-то толком не умел! У него отвратительная перспектива. И совершенно неправильная анатомия. Я немного разбираюсь в том, о чем говорю. В молодости я изучала живопись во Флоренции, и для любого, кто знает и ценит великих мастеров прошлого, живопись мистера Крейла – смехотворная мазня. Разбросанные беспорядочно пятна краски, полное отсутствие композиции… Нет, – она покачала головой, – не просите меня восхищаться картинами мистера Крейла.

– Две его картины выставлены в галерее Тейт, – напомнил Пуаро.

Мисс Уильямс фыркнула.

– Возможно. Так же, полагаю, как и одна из скульптур мистера Эпстайна.

Уловив в словах мисс Уильямс желание подвести черту, Пуаро оставил тему искусства.

– Вы были с миссис Крейл, когда она обнаружила тело?

– Да. После ланча мы вместе вышли из дома. Анжела после купания позабыла пуловер то ли на берегу, то ли в лодке. Всегда была невнимательная, разбрасывала вещи… У входа в Батарейный сад мы расстались, но она почти сразу же меня позвала. Полагаю, мистер Крейл был мертв уже больше часа. Лежал на скамье около мольберта.

– Она испытала сильный шок?

– Что именно вы имеете в виду, месье Пуаро?

– Я хочу знать ваше впечатление.

– Понятно. Да, мне показалось, что она потрясена. Миссис Крейл тут же отправила меня в дом – позвонить доктору. Мы ведь не были абсолютно уверены в том, что он мертв, – это мог быть каталептический припадок.

– Она выдвинула такое предположение?

– Я не помню.

– Вы вернулись в дом и позвонили?

– Примерно на полпути к дому мне встретился мистер Мередит Блейк. Я передала ему поручение, а сама вернулась к миссис Крейл, – сдержанно объяснила мисс Уильямс. – Опасалась, что она может упасть в обморок, а от мужчин в таких делах толку мало.

– И она действительно лишилась чувств?

– Миссис Крейл полностью владела собой. В отличие от мисс Грир, которая закатила истерику и устроила неприятную сцену.

– Какого рода сцену?

– Попыталась наброситься на миссис Крейл.

– То есть она поняла, что миссис Крейл виновна в смерти мистера Крейла?

Мисс Уильямс ненадолго задумалась.

– Нет, в этом она вряд ли могла быть уверена. Об этом еще тогда никто не подумал. Мисс Грир кричала: «Это твоих рук дело. Это ты его убила. Ты во всем виновата». Она не сказала «ты его отравила», но, наверное, так думала.

– А миссис Крейл?

Мисс Уильямс замялась.

– К чему лицемерить, месье Пуаро? Я не могу сказать, что на самом деле чувствовала или думала в тот момент миссис Крейл. Испытала ли она ужас от содеянного…

– Вам так показалось?

– Нет, нет. Не знаю. Она была ошеломлена, да, и, думаю, испугана. Да, в этом я уверена. Испугана. Но это ведь естественно.

– Да, может быть, и естественно, – проворчал Пуаро. – Как она лично объясняла впоследствии смерть мужа?

– Миссис Крейл с самого начала и вполне определенно заявила, что это было самоубийство.

– В частном разговоре с вами она давала то же самое объяснение или называла другую причину?

– Нет. Миссис Крейл… она всячески пыталась убедить меня, что это было самоубийство.

– А что сказали ей вы?

– В самом деле, месье Пуаро, разве имеет значение, что я сказала?

– Думаю, что имеет.

– Не понимаю… – начала мисс Уильямс, но потом, словно загипнотизированная молчанием и выжидающим взглядом Пуаро, неохотно кивнула. – Я сказала: «Конечно, миссис Крейл. Должно быть, он покончил с собой».

– Вы сами верили в то, что сказали?

Мисс Уильямс подняла голову и твердо произнесла:

– Нет, не верила. Но, пожалуйста, поймите, месье Пуаро, что я была полностью на стороне миссис Крейл. Мои симпатии были с ней, а не с полицией.

– Вы хотели бы, чтобы ее оправдали?

– Да, хотела бы, – с вызовом ответила мисс Уильямс.

– Тогда вам понятны чувства ее дочери?

– Да, я понимаю ее.

– Вы не станете возражать, если я попрошу вас представить мне подробный письменный отчет о трагедии?

– И она прочтет его?

– Да.

– Нет, я не стану возражать, – медленно сказала мисс Уильямс. – Значит, она намерена разобраться в этом деле?

– Да. Хотя, осмелюсь заметить, утаить от нее правду было бы предпочтительнее и…

– Нет, – перебила его мисс Уильямс. – Всегда лучше знать правду. Нельзя избежать несчастья, фальсифицируя факты. Карла пережила шок, узнав правду, и теперь хочет узнать, как все было. Мне кажется, это правильный подход для смелой молодой женщины. Узнав, как все было, она сможет снова все забыть и займется наконец собственной жизнью.

– Возможно, вы правы, – согласился Пуаро.

– Я совершенно уверена, что права.

– Но, видите ли, дело не только в этом. Она не просто хочет знать, но и хочет доказать, что ее мать невиновна.

– Бедняжка… – Мисс Уильямс покачала головой.

– Вы так думаете?

– Теперь я понимаю, почему вы сказали, что, возможно, ей было бы лучше не знать. И все же я остаюсь при своем мнении. Ее желание найти доказательства невиновности матери понятно и естественно, и даже если правда будет жестока и горька, я думаю – судя по сказанному вами, – что Карла не дрогнет, узнав ее.

– Уверены, что это и есть правда?

– Не понимаю.

– Вы не видите никаких оснований для сомнений в виновности миссис Крейл?

– Не думаю, что такая возможность когда-либо рассматривалась всерьез.

– И тем не менее она до самого конца цеплялась за версию с самоубийством?

– Несчастная женщина, ей же нужно было хоть что-то говорить, – сухо ответила мисс Уильямс.

– Знаете ли вы, что перед смертью миссис Крейл оставила дочери письмо, в котором заверяет ее в своей невиновности?

Мисс Уильямс уставилась на него.

– Она поступила очень неправильно.

– Вы так думаете?

– Да. Вы ведь сентиментальны, как большинство мужчин…

– Я не сентиментален, – возмутился Пуаро.

– Есть такая вещь, как ложное чувство. Зачем лгать в столь ответственный момент? Чтобы защитить ребенка от боли? Да, многие женщины так бы и поступили. Но я бы не подумала, что на такое способна миссис Крейл, женщина смелая и искренняя. Я бы скорее ожидала, что она попросит дочь не судить ее строго.

– И вы даже не допустили бы возможности того, что Каролина Крейл написала правду? – с легким раздражением спросил Пуаро.

– Определенно нет!

– И тем не менее вы заявляете, что любили ее?

– Да, любила. Любила и симпатизировала ей.

– Тогда как же…

Мисс Уильямс посмотрела на него странно.

– Вы не понимаете, месье Пуаро. Сейчас, по прошествии стольких лет, неважно, что именно я скажу. Видите ли, я знаю, что Каролина Крейл виновна.

– Что?

– Да, знаю. Может быть, я поступила неправильно, не поделившись ни с кем тем, что знала. Но поверьте мне – я совершенно точно знаю, что Каролина Крейл виновна.