Глава 23
Письмо

– А теперь, – сказал Пуаро, – мы отправимся обедать. – Взял меня под руку, весело улыбаясь. – У меня появилась надежда, – объяснил он.

Я радовался, видя, что он снова стал самим собой, хотя моя убежденность в виновности молодого Рональда не ослабла. Я предполагал, что в скором времени мой друг под натиском доводов Джеппа и сам придет к этому выводу. Просьба найти человека, купившего коробочку, была, на мой взгляд, последней попыткой спасти свое лицо.

В таком приподнятом настроении мы и сели обедать.

К своему удивлению, за одним из столиков на другом конце зала я увидел Брайана Мартина и Дженни Драйвер. Вспомнив слова Джеппа, я заподозрил романтическую связь между ними.

Они заметили нас, и Дженни помахала нам.

Когда мы пили кофе, мисс Драйвер оставила своего спутника и подошла к нашему столику. Она, как всегда, была оживленна.

– Можно мне присесть, месье Пуаро? Я хочу поговорить с вами.

– Конечно, мадемуазель. Я в восторге от встречи с вами. А мистер Мартин присоединится к нам?

– Я попросила его подождать меня. Видите ли, я хочу поговорить о Карлотте.

– Слушаю, мадемуазель.

– Вы ведь спрашивали, не было ли среди ее знакомых мужчины, к которому она относилась как-то по-особенному, верно?

– Да-да.

– Ну, я много думала… Не все события можно понять и осознать сразу. Иногда для этого приходится порыться в памяти – вспомнить множество словечек и фраз, на которые раньше не обращала внимания… Короче, вот чем я занималась. Думала и думала и вспоминала, что она говорила. И пришла к определенным выводам.

– Да, мадемуазель?

– Мне кажется, мужчина, которого она любила – или который ей очень нравился, – это Рональд Марш. Ну, тот, кто унаследовал титул.

– А что заставило вас решить, что это он?

– Однажды Карлотта заговорила о нем, правда, в общих чертах. Якобы одному человеку крупно не везет, и это сильно влияет на его характер. Что он мог бы вести достойный образ жизни, а катится по наклонной плоскости. Мол, незаслуженно обиженный, который грешил меньше, чем те, кто согрешил против него, – ну, вам наверняка хорошо знаком такой взгляд на мир. Это то, на чем строит свои иллюзии женщина, когда в ней пробуждается чувство к мужчине. Я так часто слышала подобные сентенции! Карлотта была умна, но продолжала твердить эту чушь, словно наивная дурочка, не знающая жизни. «Эй, – сказала я себе, – а в этом что-то есть». Она не называла имени – говорила в общем. Но почти сразу после этого стала рассказывать о Рональде Марше и о том, что с ним, по ее мнению, очень жестоко обошлись. Она держалась беспристрастно и говорила безразличным тоном. Тогда я не связала эти две вещи. Но сейчас… я задумалась. Мне кажется, что она имела в виду Рональда. А вы что думаете, месье Пуаро?

Она устремила на него серьезный взгляд.

– Я думаю, мадемуазель, что вы, вероятно, предоставили мне очень ценную информацию.

– Вот и хорошо. – Дженни захлопала в ладоши.

– Возможно, вы еще не слышали… – Пуаро ласково посмотрел на нее. – Тот джентльмен, о котором вы рассказывали, Рональд Марш… лорд Эджвер… он арестован.

– Ох! – От удивления у нее отвисла челюсть. – Тогда я опоздала со своими размышлениями.

– Ценная информация никогда не бывает запоздалой, – сказал Пуаро. – Во всяком случае, для меня, как вы понимаете. Спасибо, мадемуазель.

Она покинула нас и вернулась к Брайану Мартину.

– Ну что, Пуаро, – сказал я. – Неужели она не поколебала вашу уверенность?

– Нет, Гастингс. Как раз напротив – она лишь укрепила ее.

Несмотря на героическое стремление моего друга отстоять свою точку зрения, я искренне верил, что в глубине души он сдался.

В последующие дни Пуаро ни разу не упомянул о деле Эджвера. Если я заговаривал о нем, он без всякой заинтересованности давал скупые ответы. Другими словами, он просто умыл руки. Какие бы мысли ни роились в его удивительных мозгах, сейчас мой друг был вынужден признать, что его идеи не воплотились в жизнь – что первая версия по делу оказалась верной и что Рональд Марш абсолютно обоснованно обвиняется в преступлении. Только вот, будучи Пуаро, он не мог открыто признать свое поражение! Поэтому и делал вид, будто утратил интерес к расследованию.

Таково было мое понимание его отношения. И оно вроде бы подтверждалось фактами. Пуаро не проявлял ни малейшего интереса к судебным разбирательствам, которые в данном случае были чисто формальными. Он занялся другим расследованием и, как я сказал, не проявлял никакого интереса, когда упоминалось дело Эджвера.

Прошло почти две недели с тех событий, о которых я рассказал, и мне пришлось убедиться в том, что моя интерпретация его отношения оказалась совершенно ошибочной.

Было время завтрака. У тарелки Пуаро, как всегда, лежала внушительная стопка писем. Он отсортировывал их, перебирая ловкими пальцами. Неожиданно издал довольный возглас, взял письмо с американским штемпелем и вскрыл конверт маленьким ножичком. Я наблюдал за этим действием с большим интересом, так как письмо явно обрадовало его. Содержимое конверта было довольно пухлым.

Пуаро дважды прочел его и поднял глаза.

– Гастингс, хотите взглянуть?

Я взял письмо и начал читать:

«Дорогой месье Пуаро,

Я была тронута вашим добросердечным… вашим очень добросердечным письмом. Все случившееся привело меня в крайнее замешательство. Кроме глубочайшей скорби, что овладела мною, я была чрезвычайно оскорблена намеками в адрес Карлотты – заботливейшей, ласковейшей сестры на свете. Нет, месье Пуаро, она не принимала наркотики. Я уверена в этом. Она испытывала ужас перед вещами такого рода. Я часто слышала, как она говорила об этом. Если Карлотта и сыграла какую-то роль в смерти того человека, то исключительно по неведению, и ее письмо ко мне доказывает это. Я пересылаю вам его, как вы и просили. Мне больно расставаться с последним письмом, написанным ее рукой, но я знаю, что вы обойдетесь с ним бережно и обязательно вернете его мне. Если оно поможет раскрыть тайну ее смерти, как вы утверждаете, что ж, тогда оно обязательно должно быть у вас.

Вы спрашиваете, упоминала ли Карлотта в своих письмах кого-то особо. Она, конечно, рассказывала о многих, но никого не выделяла. Брайан Мартин, которого мы знаем многие годы, девушка по имени Дженни Драйвер и капитан Рональд Марш – это, как я понимаю, те люди, с которыми она виделась чаще всего.

Жаль, что у меня не получается вспомнить нечто такое, что помогло бы вам. Ваше письмо было исполнено душевного тепла и понимания, и мне кажется, что вы хорошо себе представляете, как много мы с Карлоттой значили друг для друга.

Искренне ваша,

PS. По поводу письма ко мне приходил один офицер из полиции. Я сказала ему, что уже отправила вам письмо. Это, конечно, было неправдой, но я почему-то решила, что очень важно сначала показать его вам. Кажется, Скотланд-Ярду оно понадобилось в качестве улики против убийцы. Отнесите его им. Только, пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы они обязательно его вам вернули. Видите ли, это последнее письмо Карлотты ко мне».

– Значит, вы сами написали ей, – сказал я, откладывая письмо. – А зачем, Пуаро? Зачем вы попросили у нее оригинал письма Карлотты Адамс?

Мой друг склонился над сложенными листками, содержавшими то самое письмо, о котором я спрашивал.

– Поистине я не смог бы ответить вам, Гастингс. Наверное, вопреки всему я надеялся, что оригинальное письмо каким-то образом объяснит необъяснимое.

– Не вижу, каким образом у вас получится игнорировать текст того письма. Карлотта сама дала его своей горничной, чтобы та отнесла письмо на почту. Тут нет никакого обмана. Да и, читая его, сразу видишь, что это самое обычное письмо и что оно подлинное.

– Знаю. Я знаю. И это все только усложняет. Потому что, Гастингс, такое письмо просто не может существовать – в его нынешнем виде.

– Чушь.

– Все обстоит именно так. Видите ли, как я уже показывал в своих рассуждениях, должны существовать определенные вещи – они следуют друг за другом в четкой последовательности и составляют вполне понятную систему. И тут появляется письмо. Оно не вписывается в эту систему. Тогда кто ошибается? Эркюль Пуаро или письмо?

– Вы не допускаете, что ошибаться может Эркюль Пуаро? – предположил я, постаравшись выразить свою мысль поделикатнее.

Мой друг посмотрел на меня с укором:

– Были времена, когда я ошибался, но только не в этом случае. Так что, если кажется, что такое письмо существовать не может, значит, оно действительно не существует. В этом письме есть некоторые факты, которые ускользают от нас. И я пытаюсь их обнаружить.

Он вернулся к изучению письма с помощью маленького карманного микроскопа. Закончив, передал страницы мне. Я, естественно, не нашел в письме ничего неверного. Оно было написано твердым, отлично читаемым почерком и слово в слово соответствовало той копии, что была передана телеграфом.

Пуаро глубоко вздохнул:

– Здесь нет никакой подделки – нет, оно написано той же рукой. И все же, поскольку, как я уже говорил, в таком виде оно не может существовать…

Он замолчал. Затем нетерпеливым жестом потребовал, чтобы я вернул ему листки. Я выполнил его просьбу, и Пуаро опять углубился в изучение.

Внезапно он вскрикнул.

К этому моменту я уже вышел из-за стола и смотрел в окно. Его возглас заставил меня обернуться.

Пуаро в буквальном смысле дрожал от радостного возбуждения. Его зеленые глаза горели. Палец, которым он указывал, подрагивал.

– Видите, Гастингс? Взгляните сюда… быстрее… подойдите и посмотрите.

Я подбежал к нему. Перед ним на столе лежала одна из средних страниц. Я не увидел в ней ничего необычного.

– Неужели не видите? У всех других листов края ровные – это отдельные листки бумаги. А у этого… смотрите… один край неровный… его оторвали, причем так, что сверху получилось больше. Теперь понимаете, что я имею в виду? Эта часть письма была написана на двойном листе, так что одной страницы не хватает.

Я тупо уставился на письмо.

– Но как такое может быть? Ведь все предложения связаны.

– Да-да, все предложения связаны. Именно здесь на первый план и выходит талантливость идеи. Прочтите, и вы увидите. Думаю, лучше всего мне представить факсимиле той страницы… Теперь видите? – сказал Пуаро. – Письмо обрывается там, где она говорит о капитане Марше. Ей жаль его, а потом она говорит: «Ему очень понравилось мое шоу». Затем на новой странице она пишет: «говорит». Но, mon ami, одной страницы не хватает. Тот, кто говорит на новой странице, необязательно соответствует тому, кто говорит на предыдущей. По сути, это совершенно разные люди. И на новой странице – это тот самый человек, который втянул ее в «розыгрыш». Обратите внимание, нигде после этого имя не упоминается. А! C’est épatant! Каким-то образом убийца завладевает этим письмом. Оно выдает его. Он, естественно, думает о том, чтобы присвоить его, но тут, читая его, видит другой способ распорядиться им. Убрать одну страницу – и тогда письмо превратится в обвинение против другого человека, который, кстати, тоже имеет все основания желать смерти лорду Эджверу. А! Это же самый настоящий дар небес, как вы говорите! Он отрывает страницу – и полностью меняет суть письма.

Я восхищенно смотрел на Пуаро, не будучи полностью уверен в истинности этой версии. Мне казалось вполне возможным, что Карлотта, начав писать письмо на отдельных листах, вдруг продолжила на оторванной половинке двойного. Но Пуаро так искренне радовался, что у меня просто не хватало духа высказать какое-то прозаическое предположение. Как-никак, может быть, он и прав.

И все же я отважился отметить одно или два препятствия, лежавших на пути этой версии.

– Но как этот человек – кто бы он ни был – смог завладеть письмом? Мисс Адамс достала его из своей сумочки и самолично отдала горничной, чтобы та отнесла письмо на почту. Горничная сама нам об этом рассказала.

– В таком случае мы должны допустить две вещи. Либо горничная солгала, либо в тот вечер Карлотта Адамс виделась с убийцей.

Я кивнул.

– Мне кажется, последнее допущение – самое вероятное. Мы всё еще не знаем, где Карлотта Адамс находилась после того, как вышла из квартиры, и до девяти часов, когда оставила кейс в камере хранения Юстона. Думаю, именно в этот промежуток времени она и встретилась с убийцей в каком-то назначенном месте – скорее всего они где-то вместе ужинали. Он дал ей последние инструкции. Что было конкретно в отношении письма, мы не знаем. Можем только догадываться. Не исключено, что она просто держала его в руке, собираясь бросить в ящик. Она могла положить его на столик в ресторане. Убийца видит адрес и чует опасность. Возможно, он каким-то хитрым способом завладел им, вышел из-за стола, вскрыл, прочитал, оторвал одну страницу и потом либо вернул на стол, либо, заявив, будто она уронила его, отдал ей, когда она уходила. Как все это произошло, для нас не важно, но из этого нам ясны две вещи. Что в тот вечер Карлотта Адамс виделась с убийцей либо до убийства лорда Эджвера, либо после – у нее был небольшой промежуток времени между «Корнер-Хаусом» и возвращением домой. Я предполагаю – хотя могу и ошибаться, – что именно убийца подарил ей золотую коробочку. Это был сентиментальный сувенир в память об их первой встрече. Если оно так, то убийца – этот самый Д.

– Не понимаю, при чем тут золотая коробочка.

– Послушайте, Гастингс, у Карлотты Адамс не было пристрастия к вероналу. Так нам говорит Люси Адамс, и я тоже считаю, что это так. Она была проницательной девушкой с отменным здоровьем и без склонности к таким вещам. Ни ее знакомые, ни ее горничная не опознали коробочку. Тогда почему мы обнаружили ее в ее вещах? Значит, кому-то было нужно создать видимость, будто она приняла веронал и будто она уже давно сидит на нем – скажем, как минимум полгода. Давайте предположим, что Карлотта на несколько минут встретилась с убийцей после убийства. Они, Гастингс, вместе выпили, чтобы отпраздновать успех своего плана. А в напиток девушки была подмешана значительная доза веронала, рассчитанная так, чтобы Карлотта не проснулась на следующее утро.

– Ужасно, – сказал я, ежась.

– Да, все это очень некрасиво, – сухо произнес Пуаро.

– Вы собираетесь изложить все это Джеппу? – спросил я через пару минут.

– Ни в коем случае. Что у меня для него есть? Наш замечательный Джепп скажет на это: «Опять пальцем в небо! Девушка писала на оторванном листке бумаги!» C’est tout.

Я с виноватым видом отвел взгляд.

– Что я отвечу на это? Ничего. Все это то, что могло бы случиться. Я знаю только, что все это не случилось, потому что необходимо, чтобы это не случалось.

Пуаро замолчал. На его лице появилось мечтательное выражение.

– Только подумайте, Гастингс, если б тот человек действовал в определенном порядке и в соответствии с какой-то системой, он наверняка отрезал бы страницу, а не оторвал. И тогда мы ничего не заметили бы. Совершенно ничего!

– Напрашивается логичный вывод, что в характере этого человека присутствует небрежность.

– Нет, нет. Возможно, он спешил. Посмотрите, как неаккуратно оторвана страница. О, совершенно точно, его поджимало время. – Помолчав, мой друг добавил: – Ну, одну вещь вы заметили, я надеюсь. У этого человека – у этого Д – имеется надежное алиби на тот вечер.

– Не понимаю, как у него вообще могло быть алиби, если он сначала побывал на Риджент-Гейт, где совершил убийство, а потом встретился с Карлоттой Адамс.

– Именно, – сказал Пуаро. – Как раз это я и имею в виду. Он настоятельно нуждается в алиби, чтобы не было ни малейшего сомнения. И еще один аспект. На самом ли деле его имя начинается на Д? Или Д – это первая буква прозвища или уменьшительного имени, под которым она его знала? – После паузы он тихо продолжил: – Мужчина, чье имя или прозвище начинается с Д. Нам надо его найти, Гастингс. Да, нам нужно срочно его найти.