Глава 39

Переломный момент

Потратить столько времени на ожидание в больнице было для меня новым опытом. Я привык бегать от одного пациента к другому, спешить с одной встречи на другую, быть на конференц-связи во время обеда, но вербовка пациентов в клиническое исследование значительно отличается от всего этого. Это медленный процесс. Большая часть времени тратится на бездействие, будто в ожидании команды «Мотор!».

В ходе исследования далбы я провел сотни часов около постели больных, ожидая, пока они составят мнение о препарате, о котором знают очень мало. Я смотрел на часы, наблюдая, как в тишине бегут стрелки, и думал, что скажет человек напротив меня. Согласится или нет? В этом была некоторая ирония. Теперь врач ждет пациента.

Так повторялось на протяжении всего исследования: когда я думал, что пациент уже готов подписать форму согласия, он отдавал его и просил время, чтобы все обдумать. В таких случаях я обещаю вернуться через час или два и предлагаю почитать пару полезных сайтов об антибиотиках.

– Не торопитесь, – говорю я, закрывая дверь.

По возвращении я обнаруживаю, что пациент так и не определился и ждет, когда придет член семьи или друг, чтобы посоветоваться.

– Без проблем, – говорю я. – У вас есть столько времени, сколько нужно.

Здесь нет никакой житейской мудрости, это обыденные, но необходимые в клинических исследованиях аспекты, о которых редко кто говорит. Дополнительное время и информация помогают некоторым принять решение, а некоторых только запутывают. Возвращаясь к пациенту, я никогда не знал, согласится он или нет. В какой-то степени это было интересно и щекотало нервы.

Одним из последних пациентов была учительница начальных классов Дженнифер. Когда я встретил ее, то уже осмотрел тысячи пациентов и беседовал с сотнями. Каждая беседа была не похожа на другую, и всегда я слышал что-то, что удивляло меня.

До этого я осматривал человека с тремя маленькими слезинками, вытатуированными возле левого глаза, и большой сыпью на бедре. Я был обеспокоен, что тату означала проступки прошлого – одна городская легенда гласила, что каждая слеза означает покушение на убийство или длительный тюремный срок. Мы не касались этой темы, он хотел участвовать в исследовании, и не дать далбу казалось неправильным решением.

– Проблем быть не должно, – сказал я ему. – Я проверю, можете ли вы участвовать.

Он мог.

Палата Дженнифер была залита утренним солнцем, и я машинально прикрыл глаза рукой. В голову пришел неуместный символизм: мой многолетний проект наконец-то подходит к концу, и это был свет в конце тоннеля. Я закрыл дверь, вытащил визитную карточку и представился. Дженнифер учила четвероклассников в округе Уэстчестер, к северу от Манхэттена. В ее случае не было ничего особо примечательного: болезненная красная сыпь на руке, которая не прошла после пероральных антибиотиков. Тогда лечащий врач отправил ее в больницу.

– Я просто хочу вернуться к работе, – сказала она, когда я осмотрел ее кожу. – Не знаю, что случилось. Может быть, меня укусило насекомое?

У нее была инфекция MRSA, и я предложил ей два варианта: госпитализация для лечения с внутривенным введением ванкомицина или одна доза далбы. Первое потребует нескольких дней в больнице; последнее позволит ей быть дома в ближащее время. В ходе исследования я понял, что многие пациенты больше доверяют ежедневному приему лекарств и не всегда рады тому, что их выписывают без рецепта на антибиотики.

– Одна доза? – спрашивают некоторые. – И всё?

Дженнифер поправила очки, когда я передал ей форму согласия.

– Интересно, – сказала она, просматривая страницы, – что я могу сделать, чтобы защитить детей. – Она посмотрела на красные полосы на предплечье. – Не хочу, чтобы ученики заразились.

Меня поразило это. Конечно же, она заботилась о себе, но при этом переживала и за детей. Я представил себе класс, приветствующий своего учителя после неожиданного отсутствия. Может, они испекут ей пирог.

– Давайте поговорим об этом, – сказал я, садясь на край койки. – Есть несколько советов.

Дженнифер тщательно записала информацию, как она может защитить своих учеников от кожных инфекций. Мы поговорили про укусы клопов, укусы пауков, укусы собак, болезнь Лайма и даже немного про Флеминга и Герхарда Домагка – счастливчика-гренадера.

– О, – сказал я, шевеля ногой, – вы просто обязаны рассказать им, как был обнаружен нистатин. Это безумная история. В 1950-е годы две женщины-ученые из Нью-Йорка – Элизабет Хазен и Рэйчел Браун – начали посылать друг другу грязь…

Дженнифер написала слово нистатин в блокноте и подчеркнула его.

– Я расскажу это детям, – сказала она, озабоченность во взгляде исчезла. – После того как мне станет лучше. Что-нибудь о том, откуда берутся инфекции и почему работают антибиотики. Им это понравится!

Вот они, качели клинических исследований: длительные периоды скуки перемежаются шквалом волнения. Эти трансцендентные моменты, которые переживут краткое взаимодействие между врачом и испытуемым. Именно это мне и нравилось в клинических исследованиях.

– Возможно, я смогу помочь. Я много думал об этом.

Через час после того, как согласие было подписано и последние капли далбы попали к ней в кровь, Дженнифер собрала вещи, положила их в сумку и отправилась домой в Уэстчестер. Она вернулась к своим учениками на следующий день.

Две недели спустя Дженнифер прибыла ко мне с сияющей улыбкой и открыткой.

– Это от моего класса, – сказала она, садясь и показывая мне место, где была сыпь.

Все полностью прошло, и она вернулась к обычной жизни. Класс только что узнал про антибиотики и инфекции. В открытке был десяток имен, написанных вокруг большого рукописного сообщения:

«Спасибо, доктор Маккарти!»