Часть 2

Первые положения

Глава 3

Счастливчик-гренадер

В то время как Флеминг обрабатывал окровавленную ногу раненого в Булони, 24 октября 1914 года немецкий солдат по другую сторону фронта был занят сочинением письма.

«Дорогие родители, – писал Герхард Домагк из прибрежного бельгийского города, – я только что приехал в Остенде с большим количеством других отрядов добровольцев. Вскоре после того как мы уехали из Брюгге, мы услышали залпы нашей морской артиллерии. Видимо, мы примерно в двенадцати километрах от поля боя».

Домагк – высокий, худой, нервный молодой человек с высоким лбом и светлым, проницательным взглядом – был гораздо ближе к опасности, чем он думал. Как и многие его одногруппники по медицинской школе, Домагк был захвачен идеей национализма, после того как Германия объявила войну России, и отложил учебу, чтобы принять участие в боевых действиях. Всего за десять недель девятнадцатилетней Домагк был зачислен в лейб-гренадерский полк Франкфурта-на-Одере (специализирующийся на гранатах), прошел краткую подготовку и был отправлен в бой. Теперь он находился в ста километрах от импровизированной больницы Флеминга и в опасной близости от Западного фронта.

Когда он взялся за перо в тот промозглый октябрьский день, медицинская школа была всего лишь далеким воспоминанием. Домагк сменил белый халат на мундир и теперь ночевал возле той самой опасной зоны боевых действий, где солдаты так часто заражались столбняком. Через несколько дней его полку будет приказано участвовать в простом, но ужасающем тактическом маневре: броситься вперед с гранатами и выбить союзников из окопов, которые находились всего в нескольких милях.

Это была самоубийственная миссия. Большинство солдат из подразделения Домагка погибли в первые же минуты внезапного нападения, расстреляны градом пуль, в то время как бросали гранаты в воздух. В тот день на поле битвы немцы потеряли 135 тысяч солдат, многие из которых были студентами. Историки называют эту битву первой битвой при Ипре, но немцы помнят ее как Kindermord – убиение невинных.

Герхард Домагк выжил. Он поспешно отступил со своими товарищами на Восточный фронт, где они окопались и стали ждать новых приказов. Несколько недель спустя, незадолго до Рождества 1914 года, шлем Герхарда был сбит с головы вражеским огнем. Он потерял сознание, но снова выжил. Учитывая его неоконченное медицинское образование и тяжелые потери немцев, Домагк был назначен ухаживать за ранеными солдатами. Полевой госпиталь был организован в лесах Украины, где палатки служили больничными палатами, сарай был превращен в операционную, а из телег соорудили кареты скорой помощи. Герхард прослужил там два года.

Теперь молодой гренадер занимался сортировкой прибывших: отправлял пациентов с холерой в карантин и выявлял менее тяжелые раны, которые можно было попытаться вылечить в сарае. Он также перевозил мертвых и умирающих в братские могилы. Там, в густом лесу, Домагк наблюдал те же самые гнойные осколочные ранения, что Флеминг видел в Булони, и они произвели на него столь же неизгладимое впечатление.

После войны Герхард Домагк поступил на медицинский факультет университета Киля, который находится в северной Германии, недалеко от границы с Данией. Как и Флеминг, Домагк был талантливым студентом-медиком со страстью к искусству (Домагк любил музыку, Флеминг – драматический театр), и оба они, пацифисты по природе, были потрясены увиденными смертями и разрушением. Но это и стало причиной их будущего величия.

В 1923 году, спустя два года после окончания медицинской школы, Домагк принял участие в конференции, которая изменила его жизнь. На собрании немецкого общества патологии он познакомился со своим будущим наставником, Вальтером Гроссом, ученым, который помог ему осознать, что он, как и Флеминг, гораздо лучше чувствовал себя с микроскопами и микроорганизмами, а не в операционной. Домагк был принципиальным человеком, благородным мыслителем с твердыми убеждениями о добре и зле и хотел понять основы жизни. Он верил, что его исследования пойдут человечеству на пользу.

Война оставила глубокий след в его душе, в результате чего он стал придерживаться принципа: «Все, что спасает жизни, – хорошо; все, что уничтожает жизнь, – зло». Он присоединился к научным исследованиям Гросса и начал изучать, как клетки крови и печени помогают человеческому организму бороться с инфекцией.

Удачливый солдат оказался неудачлив в лаборатории. Хотя Домагк был известен острым взглядом – он мог усмотреть четырехлистный клевер в поле, – ему не удалось совершить крупного научного открытия, которое обеспечило бы ему репутацию и, главное, постоянное финансирование. Он с трудом содержал свою семью, будучи посредственным ученым. (Девиз семьи в это время был «Работать, работать и голодать».) В конце концов он пошел на работу в IG Farben, крупнейший химический завод в мире.

В те дни немецкая наука имела тесные связи с зарождающейся фармацевтической промышленностью, и, в отличие от других промышленно развитых стран, университеты часто были нацелены на удовлетворение потребностей частного сектора. Учебные программы были адаптированы к потребностям рабочего класса. В отличие от других отраслей промышленности, фармацевтические компании имели минимальные издержки, им нужно было мало оборудования и лабораторного пространства. Что действительно имело значение, так это человеческий капитал – ученые с опытом открытия и разработки лекарств.

Растущая компания располагалась недалеко от восточного берега Рейна и имела в подчинении почти две тысячи рабочих в сотнях зданий. У компании был собственный банк, библиотека, типография и пожарная часть. У городка была современная архитектура – сверкающий массив бетонных фасадов и безмятежный парк на небольшом холме, возвышающемся над рекой. Босс Домагка, Карл Дуйсберг, был уверенным в себе мужчиной с густыми коричневыми усами и в очках в проволочной оправе. Он был волевым генеральным директором, агрессивно ищущим слияния, поглощения и интеллектуальную собственность, чтобы удовлетворить потребности своей постоянно расширяющейся компании. То, что началось как небольшой лакокрасочный завод, выросло под руководством Дуйсберга в фармацевтического гиганта, который стал крупнейшей корпорацией в Германии.

В 1927 году, в возрасте тридцати одного года, Герхард Домагк подписал контракт с IG Farben на два года с возможностью продления. Компании было не так уж важно, какое именно лекарство будет изобретать исследователь: Домагк был волен искать молекулы для лечения гангрены, диареи или пневмонии – главное, чтобы в итоге это принесло прибыль. Поиски проводились на основе химического скрининга, при котором тысячи похожих молекул испытывались на бактериях, которыми заражались различные животные, в том числе мыши, кролики, а иногда и канарейки. Если новый препарат убивал бактерии, но не животное, он признавался успешным, и проводились дальнейшие испытания и исследования. Можно ли его давать людям? В какой дозировке? Какими будут побочные эффекты? Это была кропотливая работа, но и ресурсы были огромны.

Домагк проводил большую часть своих дней, заражая мышей стрептококком – бактерией, которая может вызывать пневмонию, менингит, эндокардит, а также гангрену как осложнение боевого ранения. Затем мышам вводили новые химические вещества: перорально, внутривенно или в виде инъекций. Тысячи мышей погибли в руках Домагка, и он проводил вскрытия в надежде на то, что стрептококковая инфекция была хотя бы отчасти вылечена. Но не находил то, что искал.

За пять лет Домагк протестировал тысячи веществ. Потом кому-то из его коллег пришла в голову идея. Химики в IG Farben создали устойчивые к выгоранию красители для шерсти путем добавления атомов серы. Если серосодержащие молекулы застревали в шерсти, может, они будут так же плотно прилипать к бактериям? Это было странное предложение, результат работы креативного мышления, которое поощрялось в компании, и к этому едва ли могли прийти более мелкие компании-конкуренты. Проекту дали зеленый свет.

В октябре 1932 года член команды Домагка добавил к существующему красителю серосодержащую молекулу под названием сульфаниламид, чтобы создать соединение КL-695. Сульфаниламид уже много лет был известен как дешевый и практичный краситель, но его никогда не проверяли на антибактериальные свойства.

Химическая структура сульфаниламида

Осенью 1932 года помощник Домагка начал давать КL-695 животным. Результаты оказались поразительными: вещество защищало мышей от стрептококка, не вызывая побочных эффектов.

Дополнительные эксперименты дали еще более интригующие результаты: присоединение сульфаниламида к любому красителю превращает его в лекарство от стрептококка. Химики в IG Farben продолжали возиться с КL-695, добавляя и убирая атомы из молекулы с целью изменить ее активность. Один вариант, КL-730, был сильнее всех остальных. Мыши, которые получали препарат, становились невосприимчивы к стрептококку практически в любой дозе. Домагка попросили представить результаты работы команде маркетологов и патентоведов, а KL-730 был переименован в стрептозон. После многих лет неудач Домагку наконец-то удалось найти работающее вещество.

Но возникла проблема: патент на сульфаниламид истек. После того как эксперименты Домагка были бы обнародованы, любой ученый-химик смог бы сделать этот новый чудо-препарат. Догмак понимал, что опубликовать эту работу – как бросить гранату, которая разрушит антисептический подход к лечению инфекций и одновременно сделает его выдающимся ученым. IG Farben не могла запатентовать каждый вариант. Домагк и его команда спешно испытали столько соединений. Они подали заявку на патент для самого мощного из них – КL-730 – 25 декабря 1932 года, за тридцать шесть дней до того, как Адольф Гитлер стал канцлером Германии.

* * *

В октябре 1939 года Гитлер издал приказ о Gnadentod – «смерти милосердия», и спустя несколько недель в Польше, в городе Познани для убийства невинных людей был впервые использован газ. Гитлер дал понять врачам, что необходимо избавиться от «бесполезных ртов» – детей, стариков, инвалидов, неизлечимо больных – и большинство докторов подчинилось, став верными слугами нацистской Германии. Среди профессиональных групп самый большой процент членов нацистской партии был у работников медицины. Только после окончания Второй мировой войны общественность осознала, что это могло означать и как именно врачи использовали химические вещества Домагка, чтобы исполнить приказ Гитлера.

Откровения начались во время Нюрнбергского судебного преследования за военные преступления, в период с ноября 1945-го по апрель 1949-го. Нюрнберг имеет особое значение для побежденных немцев: город был местом нацистских партийных митингов, именно там были изданы законы о лишении евреев гражданства. Был особый символизм в том, чтобы проводить суд над нацистами именно в Нюрнберге.

В состав международного военного трибунала входили судьи от четырех держав-победительниц: США, Франции, Великобритании и СССР. Двенадцать разбирательств были проведены перед военными трибуналами и американскими гражданскими судьями. Именно в это время мир осознал, какую гротескную роль своими экспериментами сыграли нацистские врачи в решении проблемы антибиотиков. Из двадцати трех ответчиков по Делу № 1 восемь человек были членами медицинской службы ВВС Германии, семеро были членами медицинского корпуса СС и восемь человек были видными медиками нацистской партии.

Нацистские военные преступники на скамье подсудимых во время судебных процессов в Нюрнберге

В зале суда большинство подсудимых были одеты в немецкую военную форму без знаков различия. Во вступительной речи обвинитель говорил о том, как падение нравственности и морали превратило этих выдающихся врачей и ученых в убийц. Ответчики выполняли работу под видом медицинских исследований, но анализ внутренних документов показал, что они прекрасно понимали, что эти эксперименты не были научными и не следовали установленному протоколу исследований на людях.

В суде бригадный генерал Телфорд Тейлор, главный советник по военным преступлениям, зачитал обвинения вслух: в концлагерях обвиняемые проводили эксперименты на людях, которых они называли versuchspersons, «подопытный человек», включая переохлаждение, сожжение, утопление и отравление. Они также проводили эксперименты по стерилизации и трансплантации. Обреченным наносили ранения с последующим заражением бактериями или внесением в рану колотого стекла или сточных вод, а после давали им разные дозы сульфаниламида – ценного открытия Герхарда Домагка.

К началу Второй мировой войны Домагк и его команда уже выпускали сочетания сульфаниламида с другими молекулами, которые продавались под разными названиями для лечения инфекций (пронтозил был самым популярным). Но они имели свои побочные эффекты: у пациентов часто развивалась тошнота, рвота, сыпь и почечная недостаточность при приеме производных сульфаниламида. Некоторые из них даже умирали.

Нацистам требовалось лекарство для лечения раненых солдат. Они понесли тяжелые потери от бактериальных инфекций, особенно стрептококков, на линии фронта зимой 1941 года. Немцы прознали, что союзники используют чудо-препарат сульфаниламид – препарат, который сами немцы и открыли, – чтобы защитить своих бойцов от гангрены и сепсиса, и велели своим медикам взять его на вооружение. Но нацистские врачи не были уверены в безопасности и эффективности сульфаниламида.

Ранние отношения партии с IG Farben были прохладными. Нацисты осудили исследования на животных, которые являлись неотъемлемой частью работы компании, как некую форму «еврейской науки», связанной с ритуальным убийством, к тому же некоторые из исследователей сульфаниламида не поддерживали Третий рейх. Герхард Домагк не был нацистом – он отказывался отвечать на нацистское приветствие, и фюрер не позволил ему принять Нобелевскую премию, которой в 1939 году была награждена его команда. После объявления лауреатов премии гестапо арестовало Домагка, его бросили в тюрьму на неделю. Однако это не изменило его отношения. Домагк не поступился принципами. Но к 1941 году уже многие руководители компании IG Farben были готовы помогать с экспериментами.

Бригадный генерал Телфорд Тейлор, главный адвокат обвинения, зачитывает обвинения, выдвинутые против 23 нацистских врачей, на открытии суда перед Союзным военным трибуналом в Нюрнберге, 1946 год

Выяснилось, что эксперименты с сульфаниламидом начались в женском концлагере Равенсбрюк в северной Германии 20 июля 1942 года. Шестьдесят женщин, которых разделили на пять групп по двенадцать человек каждая, и пятнадцать мужчин были подвергнуты экспериментам по лечению инфекций боевых ранений (таких, как гангрена). Целью исследований было понять, может ли сульфаниламид предотвратить или вылечить их. В мышцах ног пленных делали четырехдюймовые надрезы (примерно 10 сантиметров). Бактерии смешивались с деревянной стружкой и сахаром, затем смесь вносилась прямо в мышцу через открытую рану. Потом рану закрывали и накладывали гипс. Во второй экспериментальной группе действия повторялись, но вместо опилок использовались осколки стекла. В третьей группе к бактериям добавляли и стекло, и опилки. Затем пленникам давали различные дозы сульфаниламида.

Герхард Домагк

Ни один из испытуемых не умер, поэтому нацистские врачи увеличили тяжесть инфекции, нарушив кровоснабжение раны, что было призвано помешать иммунной системе бороться с бактериями. В этот раз в экспериментальных группах наблюдалось много смертей. Немногие выжившие получили прозвище Kaninchen, то есть крольчата, так как прыгали или хромали. В зале суда в Нюрнберге четыре выжившие полячки свидетельствовали, что предпочли бы умереть, чем быть подопытными в этих экспериментах. Врач из Бостона, Лео Александр, свидетельствовал, что исследования сульфаниламида можно было проводить на солдатах с инфицированными ранами. Нацистские врачи проводили варварские эксперименты просто потому, что хотели этого, а не из реальной необходимости. Ни один из подсудимых не признал своей вины. Шестнадцать из двадцати трех подсудимых были признаны виновными, семь из них были приговорены к смертной казни через повешение.

К концу судебного разбирательства для дачи показаний был вызван профессор медицины Эндрю Айви. Доктор Айви был известным физиологом и специалистом по этике, Американская медицинская ассоциация выдвинула его в качестве свидетеля обвинения. Он был основателем военно-морского медицинского научно-исследовательского института, где изучал горную болезнь и пытался создать питьевую воду из морской. При перекрестном допросе Айви отвечал на каждый вопрос с твердой уверенностью. Он сказал, что не существует такого политика, который сумел бы заставить его проводить медицинские эксперименты, которые противоречат морали. Эти его слова стали основой для Нюрнбергского кодекса, содержащего десятибалльную шкалу для оценки экспериментов над людьми.

На свидетельской трибуне профессор Айви зачитал свод принципов и правил, установленных Американской медицинской ассоциацией для клинических исследований. Они включали в себя:

1. Добровольное согласие лица, участвующего в исследовании.

2. Предварительную оценку опасности посредством исследования на животных.

3. Соответствующий надзор за экспериментом.

– Известно ли вам – обратился прокурор к доктору Айви, – чтобы подобные эксперименты, не соответствующие зачитанным вами правилам, проводились на территории США?

– Насколько мне известно, не проводились, – ответил доктор Айви.

Он ошибался как никогда.