Глава 29

Первый

Первым человеком, получившим далбу в пресвитерианском нью-йоркском госпитале, стал человек, который был поглощен одной мыслью: я тону в зыбучих песках. Марк Симмонс произнес эти слова с больничной койки, когда мы смотрели, как одним прекрасным февральским утром солнце ползло над Ист-Ривер.

– Последние шесть месяцев я наблюдаю просто медленный, постепенный откат, – он закусил нижнюю губу, подыскивая слова. – Ощущение, что я превращаюсь в соляной столп.

Симмонс работал адвокатом на Манхэттене, защищая интересы крупной компании из списка Fortune 500, он вышел на пенсию за десять месяцев до того, как проявились симптомы.

– Еду я как-то раз на велосипеде…

– Он катается на нем везде, – сказала его жена. Джанет сидела у постели с детективным романом и газетой на коленях, держа в руках поднос с недоеденными блинчиками. – Вы не поверите, насколько он был активным. Был…

Мистер Симмонс руками столкнул ноги с койки и сел прямо, задрав подбородок. Он был худой, чуть за шестьдесят, с карими глазами и густой белой шевелюрой.

– Однажды я крутил педали в центре города, – сказал он, – и в ногах появилась какая-то тяжесть.

– Через неделю, – сказала Джанет, – он обмочился в постели. Все это произошло так быстро.

– Я ходил в подгузниках несколько месяцев.

Симмонс проконсультировался с лечащим врачом, который не знал, что с этим делать, и сказал ему, что он просто стареет.

– Я не купился на это, – он потянулся за подносом с едой. – Поэтому поискал врача получше и нашел нового.

Этот врач, специалист по движению, был обеспокоен тем, что Марк проявляет первые признаки прогрессивного неврологического состояния, болезни Паркинсона или нормотензивной гидроцефалии (НТГ). В медицинском студентов учат, что у людей с НТГ следующие симптомы: они мокрые, шатающиеся и странные. У пациентов недержание мочи, проблемы при ходьбе и странное поведение. Эти симптомы звучат забавно и их легко запомнить (я помню это спустя десятилетия), но забавность рассеивается, как только вы встречаете кого-то, кто лишился чувства собственного достоинства из-за этого заболевания.

Марк прошел через череду анализов и тестов, и в итоге ему назначили карбидопа/леводопа, производное нейромедиатора дофамина для лечения обострения симптомов. Но лечение не сработало. Он чувствовал себя в ловушке собственного тела, словно тонул в зыбучих песках.

– Иногда я просыпаюсь с криком, – сказал он. – Думая, что вот-вот задохнусь.

– Это ужасно, – подтвердила его жена.

– Я думал: боже, я закостеневаю, – он взглянул на Джанет и снова повторил это слово: закостеневаю.

Я попросил посмотреть на воспаление, Марк повернулся на бок, подтянул больничный халат и обнажил голые ягодицы. Чуть ниже копчика была алая сыпь, охватывающая полностью правую ягодицу. Когда я коснулся ее, он дернулся как от удара.

Я заметил небольшую рану, где разорвалась воспаленная кожа, и подумал, не просачивается ли ночью туда моча.

– Болезнь продолжает продвигаться вверх, – сказал он. – Сначала ступни, потом ноги, теперь бедра. Я не могу двигаться, не могу встать, чтобы пописать, не могу ничего.

Я попытался оценить, насколько инфекция может отреагировать на далбу. По правде сказать, уверенности не было.

– Как вы думаете, он когда-нибудь снова сможет ездить на велосипеде? – спросила Джанет.

И на этот вопрос у меня не было ответа.

– Не знаю, – я посмотрел ей в глаза, как всегда это делал, когда все было слишком неопределенно. – Но здесь мы можем получить ответ.

Джанет чуть-чуть посветлела.

– У нас прием у невролога на следующей неделе, – сказала она. – Скрестим пальцы.

Они, разумеется, были сосредоточены на больших проблемах, но я был там, в зарослях, думая о его коже и моче, которая, возможно, просачивается в рану и усугубляет инфекцию. Госпитализация может быть опасна для Марка; он может в итоге оказаться с мочевым катетером, а с ним прибавится и риск инфекции.

– Я здесь, чтобы поговорить о клиническом исследовании, – сказал я, когда потянулся за своей визитной карточкой. – Это исследование антибиотика. Испытание препарата. Если какой-либо пациент собирался разобраться в нюансах информированного согласия, то это был Марк Симмонс. Я никогда не встречал адвоката, который бы слепо подписал документ, даже будучи в таком состоянии. – Этот препарат хорош? – спросил он, надел очки и начал читать.

– Ну, – сказал я, – вы будете первым, кто получит его здесь. Первым в этой больнице.

– Вы никогда не давали его никому? – нахмурилась Джанет.

– Нет.

Она скрестила руки.

– А почему Марку дадите?

Я объяснил риски – антибиотик был новым – и потенциальные выгоды. Шесть месяцев я провел, наблюдая за тем, что может пойти не так во время госпитализации из-за кожной инфекции, и был готов стать катализатором изменения. С далбой можно избежать ненужных анализов, возможных тромбов и всех видов опасных бактерий.

– Я дам вам немного времени, чтобы все обдумать, – сказал я. – Я вернусь.

– У меня только один вопрос, – сказал Марк. – Вы бы дали этот препарат своей матери?

Джанет и Марк посмотрели на меня. Годами я думал о далбе, изучая разные аспекты этого препарата, но никогда не задавал себе такой вопрос. Это был прекрасный вопрос.

– Да, я бы дал его ей.

Марк отложил бумаги и захлопал в ладоши.

– Ладно, давайте сделаем это. Я готов выбраться отсюда.

Когда спустя час в палату прибыла далба, сердце застучало. Препарат был передан лично в руки в небольшом прозрачном пакетике. Сотрудник держал его двумя руками, ладонями вверх, как будто это было сокровище. А ведь так и было. Первый пациент нашей больницы получал новый препарат. Я затаил дыхание, когда прозрачный раствор начал капать в руку Марка, и старался не думать об омнифлоксе. Капельница с далбой длилась тридцать минут, я тем временем наблюдал за жизненными показателями Марка и беседовал с его женой. Я не упомянул, что должен быть присуствовать на случай, если произойдет что-то катастрофическое.

Я делал вид, что это обычная процедура и я не слежу за каждой мышцей его лица и не съеживаюсь каждый раз, когда он глубоко вздыхает. Он и не знал, что я отслеживал, как часто он моргает, или что выключил телевизор, чтобы уловить слабые признаки опухающего горла. Дважды во время капельницы у него раздулись ноздри, и оба раза я быстро шагнул в его сторону, но отошел, когда нос вернулся в прежнее состояние. Когда капельница закончилась, я пожал Марку руку. Верхняя часть его тела была еще крепка.

– И все? – спросил он.

– И все.

– Я могу пойти домой?

– Да, можете. Как только врач разрешит, можете идти.

Вылечить инфекцию будет маленькой победой. Марк все еще чувствовал, что вязнет в зыбучем песке. Я ничего не сделал, чтобы обратить вспять эти симптомы, но возможно, сможет кто-то другой. Может, кто-то вернет ему возможность кататься на велосипеде.

– А теперь давайте договоримся о следующем приеме, – сказал я. – По какому номеру вам можно позвонить?