Глава 28

Препятствия

После нашей встречи Луис остался разочарованным и немного сердитым. Я расклеивал листовки, писал письма коллегам и трубил, что наконец-то прибыл новый антибиотик и он может действительно помочь людям, что компания дала его бесплатно. Однако было трудно найти подходящих пациентов, готовых попробовать его. Многие сначала весьма здраво на все реагировали, потом их состояние ухудшалось, они были напуганы и не могли дать информированное согласие. А те, кто мог, часто исключались из-за формальностей: например, из-за неполадок с кровяным давлением или ненормальных результатов анализа крови. Возникал мучительный парадокс: пациенты, нуждающиеся в исследовании, не могли принять в нем участие.

Я вернулся в кабинет и продолжил искать нужных пациентов. Я знал, что они есть. В больницу каждый год попадают тысячи пациентов с инфекциями кожи и мягких тканей. Я обязан был найти их. И наконец кое-что нашел. В травмпункт снова угодил Джексон с распространяющейся инфекцией на правом предплечье. Ему требовались антибиотики, и поэтому было логично включить его в исследование. Он представляет опасность для окружающих, укрывая инфекции и супербактерии в легких и брюшной полости. Выписка бы сделала всем одолжение.

Джексон находился в палате рядом с Луисом. Он сидел с женой, одетой в одноразовый желтый халат для защиты кожи от инфекции. Прежде чем зайти к нему, я достал карту, чтобы убедиться, что никаких доказательств костной инфекции, известной как остеомиелит, нет. В противном случае он бы не смог участвовать. Рентген показал, что признаков остеомиелита нет, но была другая проблема. Уровень лейкоцитов в крови был опасно низким – это называется нейтропенией, – и за ним надо было внимательно следить в специальном крыле больницы, куда помещали пациентов группы риска. Там имелись специально обученные медсестры и сиделки. Они умеют выявлять пациентов, которым может стать хуже, и знают, как обеспечить интенсивный уход за пределами реанимации. Джексон был болен – очень болен – и должен был попасть в это отделение для тщательного наблюдения. Это означало, что и он не годился для исследования.

Рядом с ним, на маленьком деревянном столе, я увидел небольшой пузырек с колистином. Наши взгляды встретились, вошла медсестра, взяла емкость и повесила ее на тонкий металлический шест за носилками. С тех пор как я впервые встретил Джексона, прошли годы – его темные волосы поредели, сам он слегка сгорбился, я не был уверен, что он помнит меня. Я помахал ему рукой, и он жестом пригласил меня зайти. Джексон был прикован к инвалидному креслу, рядом находился кислородный баллон. Вскоре я узнал, что бывший механик Джексон уже много лет был без работы. Его личность разрушали периоды обострения инфекции. Скорее всего, он никогда больше не будет работать. Мне хотелось думать о нем не только как о механике.

– Рад вас снова видеть, – я протянул руку в перчатке. – Хотя и жаль, что при таких обстоятельствах.

Смотреть на капельницу с колистином было непросто; я видел, что он нервничал, как и тогда, в тот не по сезону теплый октябрьский день. С тех пор мы добились реального прогресса— было зарегистрировано несколько новых антибиотиков, а многие находились на стадии разработки, – но его случай был напоминанием того, как далеко еще предстоит идти. Я никогда не забуду его испуганный взгляд, когда мы впервые встретились; сейчас взгляд был таким же.

– Удачи, – пожелал я после того, как объяснил, почему исследование ему не подходит. – Вы справитесь.

Он посмотрел на зараженную область на руке, а затем на меня.

– Думаете?

Для упрощения процесса регистрации было сделано многое, но, как выяснилось, препятствий для открытых исследований все равно хватало. Коллеги по всему миру часто жаловались на то, что критерии исключения стали слишком жесткими, что нейтропения, отказ органов и сепсис – все, что было у Джексона, – дискриминировали пациентов, нуждающихся в исследовании. Были времена, когда, читая о финансовых соображениях клинических исследований, я хотел все бросить: исследования антибиотиков становятся слишком сложными и дорогими. Ходили слухи, что Allergan собиралась перераспределять ресурсы на другие направления исследований – например, ботокс и глазные болезни, – и их нельзя было винить. Исследование Лондонской школы экономики показало, что чистая приведенная стоимость открытия нового антибиотика составляла минус 50 миллионов долларов. Мое исследование было безопасно в этом плане, но что насчет других?

Я вернулся в кабинет и продолжил изучать дела пациентов. Через несколько минут в дверь постучались. Я выключил музыку и встал. Молодой врач зашла и протянул мне лист бумаги.

– Думаю, что у меня есть что-то для вас, – сказала она. – Пациент с аллергией на ванкомицин, и, скорее всего, у него MRSA. Может стать кандидатом на далбу.

– Давайте посмотрим, – я быстро набрал имя пациента.

– Один вопрос, – сказала она, пока мы смотрели имя мужчины и номер его медицинской карточки. – Далба на самом деле работает?

– Считаю, что да, – было странно увиливать, но по правде говоря я не был уверен. – Да, – добавил я.

– Просто этот парень был в больнице три раза за прошлый месяц, и я не хочу давать ему ложную надежду. Уверена, что вы понимаете…

– Я поговорю с ним, – сказал я, беря стетоскоп. – Объясню риски участия.

Мой разум вернул меня в те месяцы, что я провел за составлением первоначального протокола. КБЭ настаивала, чтобы я описал в мельчайших подробностях, насколько опасным может быть исследование, – и не без оснований.

– И расскажу про преимущества.

Я пошел к лифту, представляя, как проведу презентацию исследования новому пациенту. Когда двери закрывались, пришло сообщение – напоминание о том, что настало время посетить ContraFect. Протокол лизина прошел через КБЭ, и исследование стафилококков можно было начинать. Представители компании приедут на встречу с нашими специалистами для обсуждения регистрации, информированного согласия и введения лизинов добровольцам. Миссия Винса Фишетти вскоре может быть реализована.