Глава 23

Прорыв

После случайной встречи в коридоре я вернулся в свой кабинет и погрузился в статьи о лизине. Как я мог их пропустить? Еще я разыскал человека, который его разработал, – иммунолога по имени Винсент Фишетти. Он проводил исследования в Рокфеллере в течение почти пятидесяти лет. Фишетти согласился встретиться со мной и пригласил в свою лабораторию, чтобы обсудить работу и показать эксперименты.

Через пару дней, оживленным туманным утром, я шел по Йорк-авеню, мимо Рокфеллеровских теннисных кортов и фонтанов в саду философов, представляя себе, каким был кампус столетием раньше: до небоскребов, айфонов и убера. Когда самый богатый человек в Америке впервые пришел сюда: коровы, пасущиеся на голых пастбищах, баржи, плывущие вверх и вниз по Ист-Ривер, строящийся в отдалении мост Куинсборо. И пар – пар повсюду, от реки, мясобоен и закопченных труб вокруг грязных сельхозугодий. Это была доантибиотиковая эра, когда средняя продолжительность жизни такого человека, как я, была 47 лет. Мне уже почти сорок семь.

На входе в лабораторный корпус Фишетти – большой плакат с пожилыми белыми мужчинами. Надпись гласит: «Нобелевские лауреаты лаборатории Бронка: Джеральд Эдельман, Ральф Стейнман, Джордж Паладе, Гюнтер Блобель, Фриц Липманн и Кристиан де Дюв». Фишетти работает на восьмом этаже лаборатории Бронка, в конце длинного коридора, где полно дорогого оборудования и патлатых аспирантов. Его рабочее место в некотором отдалении от лабораторных столов, он сидит там, где происходят лизиновые эксперименты.

Когда я постучал, Фишетти вскочил. Профессору уже почти семьдесят, но выглядит он гораздо моложе. У Фишетти ровный загар, белые волосы и еще более белые зубы.

– Спасибо, что согласились встретиться, – сказал я, снимая белый халат и садясь рядом с картинкой лопающейся бактерии в рамочке.

Я рассказал, чем занимаюсь в качестве врача-исследователя в Университете Корнелла, и упомянул, что мог бы участвовать в предстоящем клиническом исследовании лизинов. Он указал на изображение, на которое я смотрел, и улыбнулся.

– Это лизин в действии. Невероятно, правда?

Как и Том Уолш, Винс Фишетти пылал энтузиазмом молодого человека.

Я кивнул этому мини-взрыву и вытащил блокнот.

– Я собираюсь брать согласие пациентов и подумал, что следует знать, как это работает. Прочел несколько ваших работ. Крутые вещи пишете.

Фишетти годами пытался понять происходящие изменения при взаимодействии бактерий с клетками человека. Его рокфеллеровская команда пытается определить и изменить эти микроскопические события, используя ферменты, полученные из вирусов, убивающих бактерии (известных как бактериофаги), для профилактики и лечения инфекций.

– Звучит рискованно, – сказал я.

Я осмотрел его кабинет и поставил телефон на беззвучный режим.

– Заражать людей вирусами бактерий? Боюсь, что наша КБЭ никогда не одобрит этого. Не уверен, что смогу с этим работать.

Он покачал головой.

– Не совсем так, – сказал он. – Мы удалили вирус и выделили из него только белок. Давайте по порядку. Лизины – это ферменты, которые миллиарды лет эволюционировали, чтобы деградировать в бактериальные клеточные стенки. Они невероятно специфичны – почти для любой бактерии существует свой лизин, то есть антитело, вызывающее лизис клеток, и бактерии не умеют развивать к ним резистентность. В отличие от антибиотиков, они не становятся слабее со временем.

Фишетти много лет пытался задействовать силу лизина – он впервые очистил белок, когда президентом был Никсон, но прорыв произошел в 2001 году. Тогда он опубликовал знаковое исследование в журнале Proceedings of the National Academy of Sciences, показывающее, что лизин может быть использован для лечения инфицированных животных.

Лизин был подробно изучен в пробирках, но доказательства, что он будет работать на животных или на людях, не было.

– Никто не думал, что эта система будет реально работать.

Фишетти был первым, кто показал, что разовая доза лизина может защитить мышей от воздействия стрептококка в количестве 10 миллионов бактерий – того самого, который пожирал солдат Флеминга на поле боя. Второй эксперимент, похожий на тот, что провел Герхард Домагк, показал, что, когда лизин давали зараженным мышам, стрептококк исчезал через два часа.

– Дайте мне добавить немного лизина, чтобы увидеть, убивает ли он бактерии у мышей, – Фишетти как шеф-повар, который добавляет специи к блюду. – Сработало!

Эффект был такой же, как если бы бактерии были убиты пенициллином или сульфаниламидом. Это наводило на мысль, что в один прекрасный день лизин может дополнить или полностью заменить антибиотики. Но была проблема.

– Потребовалось много времени, чтобы кто-нибудь в отрасли инвестировал в нашу работу, – сказал Фишетти, чуть заметно веселясь. – Мы были ориентированы на унижтожение целевых бактерий, но фармкомпаниям это не нужно. Они хотят широкий спектр!

Компании отказывались от лизина, предполагая, что прибыли не будет. Но Фишетти был неутомим, и у него были ресурсы университета, чтобы продолжать работу. Он знал, что это открытие важно и, как и Флеминг, был обязан рассказать о нем миру.

В серии статей в ведущих журналах он продолжил демонстрировать потенциал лечения лизином как альтернативу антибиотикам. Он начал очищать, клонировать и анализировать разные виды лизинов, и в конце концов небольшая компания под названием ContraFect купила на него права. Они сделали лизин частью их исследовательского портфолио, переименовав в CF-301, а в 2015 году молекула получила статус ускоренного рассмотрения FDA. В 2016 году, спустя пятнадцать лет после первого эксперимента Фишетти на мышах, ContraFect объявила, что первая фаза испытаний на людях прошла успешно.

– Мы успешно завершили первые исследования CF-301, который является первым потенциальном препаратом класса лизинов, на людях, – объявил генеральный директор компании доктор Стивен Гилман. – Мы движемся к следующему этапу исследований CF-301, который будет проводиться на пациентах с бактериемией, вызванной Staph aureus.

Вот тут-то мы с Чапманом и вступали в игру. Лизин уже проверили на безопасность на здоровых добровольцах, и все прошло замечательно, однако его еще не проверяли на пациентах со стафилококковой инфекцией – они отчаянно нуждаются в лечении, и настало время привлечь их к исследованиям. Набирать пациентов для клинических исследований – серьезное дело, но оно становится еще серьезнее, когда пациенты действительно больны; примерно четверть больных со стафилококковым заражением крови умрет от этой инфекции. Я пришел к Фишетти, так как хотел понять научную сторону вопроса, прежде чем подходить к уязвимым пациентам с формой информированного согласия. Невозможно получить информированное согласие, не будучи полностью информированным.

Фишетти кратко поведал мне свои карьерные вехи, рассказывая об экспериментах, которые заложили фундамент предстоящего исследования. Я качал головой. Почему я не слышал обо всем этом? Никто не упомянул лизин ни в колледже, ни в университете, ни в ординатуре, ни даже на стажировках. Пока он говорил, глаза мои блуждали по заставленному кабинету. Этот человек опередил свое время. Он проводил новаторские эксперименты, но известным не стал – в своей области он был гигантом, но мало кто знал о нем за ее пределами, – и вот наконец он получит заслуженное внимание. Фишетти начал набирать выступающих на международной конференции, посвященной лизинам, которая будет организована в Университете Рокфеллера, где на работу всей его жизни будет обращено внимание ведущих ученых мира. Я сделал пометку, что нужно посетить это мероприятие.

История лизинов меня удивила: увлечение Рокфеллера медициной привело к основанию топового исследовательского центра с таким гениями, как Фишетти. Университет щедро финансировался за счет пожертвований, которые могли бы обеспечить научный прогресс нескольким поколениям. Искупление через благотворительность. Теперь и я могу стать его частью: помогу найти пациентов, готовых испробовать на себе действие лизина.

Экономика Университета Рокфеллера поможет в деле, в котором моя собственная область находится в трудном положении. Инфекционисты стали вымирающим видом, отброшенным на обочину современной медицины. Большинство врачей сейчас получают оплату на базе проведенных процедур, а врачи-инфекционисты никаких процедур не выполняют. Наша специализация предполагает исследовательский подход, предоставление консультаций и схем лечения. Наблюдается утечка мозгов, и с каждым годом становится только хуже. Специалисты по-прежнему стекаются в крупные города на побережьях, но центральные регионы страны серьезно страдают из-за меняющейся экономики медицины. Молодых врачей все меньше интересуют инфекционные заболевания, и это проблема: как только лизины будут одобрены, понадобятся специалисты, знающие, как их использовать.

Одна из проблем заключается в том, что гранты на обучение стали чересчур ограничительными. Молодым врачам-ученым приходится выбирать между лабораторными исследованиями и работой с пациентами, что создает пробелы в таких областях, как общественное здравоохранение, эпидемиология, и там, где встречаются исследования и медицина. А без этого открытие Фишетти не дойдет до пациентов. Немногие люди могут сделать то, что может Том Уолш. Но сейчас у молодых исследователей почти нет шансов.

За час Фишетти ввел меня в курс дела по текущим работам, связанным с вакцинами и антителами.

– Взгляните на это, – он протянул мне рукопись.

Его команда только что опубликовала отчет, где говорилось, что лизины можно присоединять к человеческим антителам, создавая лизоантитела, которые могут защитить своих хозяев от различных инфекций, в том числе MRSA.

– Мы также разрабатываем спрей с лизином для ожоговых больных, – сказал он, – это защитит их от супербактерии Acenitobacter, а также от С. Difficile.

Это очень заразная желудочно-кишечная инфекция, которая чуть не убила Джорджа – ветерана Второй мировой войны из моего клинического исследования.

Он жестом пригласил меня к компьютеру и загрузил видео.

– Вот бактерия, – сказал он. – Представьте, что это шарик с водой. Лизин пробивает отверстия в клеточной стенке точно так же, как можно пробить отверстия в шаре.

Мои глаза бегали по экрану.

– Слишком много дыр пробивать не стоит, – предупредил он, показывая видео лизина, уничтожающего бактерию, – это приведет к воспалительному эффекту. Слишком много дыр вызывает воспаление, а это плохо, – он оторвался от экрана. – Доза, которая будет использована в предстоящем исследовании, пробивает несколько отверстий.

Всего за один день Фишетти убедил меня в том, что понятие широкого спектра антибиотиков стало нецелесообразным. Новые опасности появляются слишком быстро, и мы больше не можем позволить себе ждать очередного чудо-препарата, чтобы бороться с ними. Работа Фишетти дает четкий посыл: мы должны атаковать бактерии по одной. Нужны годы, чтобы довести лечение до больных – все лизины потребуют отдельного утверждения в FDA, но игра стоит свеч.

– Я действительно хочу попробовать использовать лизины против протезной инфекции суставов, – сказал он, когда я встал, собираясь уходить. – Мне просто нужен кто-то… – его голос стих, и он почесал щеку, – кто-то, кто готов рискнуть. Кто-то, кто знает, как проводить исследования на животных и кто готов взять на себя риск.

– Возможно, я знаю такого человека, – Фишетти и Уолш были идеальными партнерами.

Объединить этих людей, вероятно, будет самым полезным достижением дня.

– Я увижу Тома сегодня вечером. Мы составим протокол. Звучит как отличный проект.

– Учитывая все то, что мы видели на животных, – сказал Фишетти, – должно сработать. Должно! – он посмотрел на молекулярную диаграмму. – Если… Если только не случится что-то, чего мы не ожидаем.

– Например? – нахмурился я.

Лизины хорошо работали в лаборатории, но не было никакой гарантии, что они будут так же работать в организме человека. Вот поэтому и нужно провести клиническое исследование, чтобы решить целый ряд важнейших вопросов: будет ли лизин вызывать слишком сильное воспаление? Или аллергические реакции? Что, если мы понаделаем слишком много дырок в нашем шарике с водой? Мы молча уставились друг на друга, а затем взгляд упал на номер журнала Nature, лежащий у его рабочего стола. Фишетти проследил за моим взглядом и указал на обложку.

– О, это сибирская язва, – сказал он. – Я не рассказал о сибирской язве.