Глава 22

Лизин

У Алекса Чапмана необычная работа. Утром, после того как отводил детей в школу в Верхнем Ист-Сайде Манхэттена, он приезжал в Рокфеллеровский институт, надевал белый халат, а его внимание целиком сосредоточивалось на пополняющихся коллекциях материала, который большинство из нас предпочло бы не видеть. Сорокалетний профессор вот уже много лет осторожно спрашивает у пациентов, молодых и пожилых, не хотят ли они пожертвовать кал. Если они отвечают «да», как это бывает чаще всего, то Чапман или его помощники собирает экскременты в специальный контейнер, который позволяет безопасно транспортировать образец в большую морозильную камеру рядом с лабораторией Тома Уолша. Там, на четвертом этаже больницы, погруженная в недра медицинского центра, находится одна из наиболее ценных коллекций фекалий в мире.

Чапман является главным исследователем пятилетней финансируемой программы исследования бактерий, живущих в кишечнике таких пациентов, как Реми и Донни. Пациентов с лейкозом или тех, кому провели трансплантацию стволовых клеток. Правительство делает ставку на то, что он сможет выяснить, почему некоторые люди заражаются инфекциями и супербактериями и, что еще важнее, что можно с этим сделать. Что такого необычного в порезе бумагой Донни? Почему у Реми появился странный грибок? Чапман ищет ответы, изучая фекалии.

Пока что все идет хорошо. Его команда использует чашки Петри с антибиотиками, чтобы выявить опасные бактерии из человеческих экскрементов и посмотреть, не вызывают ли эти же микробы инфекции кровотока. Работа трудная – копаться в кале не так весело, как кажется, – и нет гарантии, что это даст ощутимые результаты. Но научное сообщество склоняется к мнению, что Чапман наткнулся на что-то стоящее и значимое. Он получил премию для молодых исследователей Американского сообщества клинических исследований и считается одним из самых перспективных клинических исследователей в США. Он также тесно сотрудничает с учеными из Университета Рокфеллера.

Достижения в области генетического секвенирования помогли его группе изучить разнообразие микробов, живущих внутри нас. В скором времени врачи могут предоставлять пациентам распечатку, где будет указано, какие бактерии в них присутствуют и какие заболевания они могут вызвать. Диета пациента может предрасположить к болезни Альцгеймера, в то время как в транспорте по дороге на работу он может столкнуться с бактерией, которая предотвращает диабет. Одна из ста триллионов бактерий, живущих в типичном человеческом теле, способна мутировать в супербактерии. И что тогда?

Однажды через несколько недель после встречи в Нью-Джерси я столкнулся днем, после окончания ежедневного обхода, с Чапманом в коридоре нашей больницы.

– Тебя-то я и искал, – сказал он. Чапман держал в руках стопку бумаг, в глазах была железная уверенность. – Для тебя кое-что есть.

– Что?

Нас иногда путают: два белых парня около сорока с короткими темными волосами, которые изучают супербактерии. Я регулярно прошу у него совета, а он однажды доверил мне лечение одного из членов его семьи. Чапман был моим профессиональным товарищем, которого я так давно искал в медицине; мы были командой.

– Новое исследование, – ответил он, – думаю об этом и хочу, чтобы ты принял в нем участие.

Он протянул мне листок бумаги. Я понял смысл в общих чертах – исследование по лечению инфекций стафилококка. Но что-то было неясно.

– Что такое CF-301?

Он просиял.

– Лизин.

– Гм, какой? Ты же не об аминокислоте говоришь.

Том Уолш был нашим общим наставником, но исследовательские проекты мы вели по отдельности. Как молодые преподаватели, мы стремились показать свою независимость, и это редко выливалось в сотрудничество со сверстниками. Я знал все о его работе, но не работал над его проектами. Безусловно, мы были из одной команды, но играли на разных позициях.

– Ли-зин?

– Это невероятно, – сказал он. – Зацени.

Он вытащил ручку и набросал бактерию рядом с небольшой молекулой, похожей на свернутый белок. Чапман был не только одаренным исследователем, но и талантливым преподавателем. Я частенько заходил к нему, просто чтобы послушать и посмотреть, что он читал и о чем думал. Как и Том, он мог превратить очень сложные и запутанные данные в готовые для понимания блоки, у него был дар рисования сложных структур и механизмов. Например, он мог легко объяснить, что такое эффлюксные насосы и мутации поринов – крошечные отверстия или поры, которые делают бактерии, чтобы бороться с антибиотиками.

Он стал одним из моих любимчиков в больнице, жизнерадостный парень, с которым я всегда пил пиво, когда мы ездили вместе на конференции. (Почему-то у нас никогда не было времени, чтобы встретиться в родном городе, однако далеко от дома получалось хорошо.) Мы сверяем записи, обсуждаем предстоящие переговоры, новые препараты и просто сплетничаем. Чапман был человеком, которого стремились завербовать другие больницы и университеты.

– Я думаю о клиническом исследовании лизинов, – сказал он, – и мне нужна твоя помощь. Если я начну исследование, то хочу, чтобы ты помог мне.

– Еще одно исследование? – По моим подсчетам, он вел по крайней мере дюжину.

– Мне кажется, ты сможешь помочь.

– Как это пишется? – спросил я, вглядываясь в его рисунок. – Л-и-з?

– Это классная штука.

Он начертил несколько структур. На верхней белок заходил в бактерию. Пока он рисовал, я погрузился в свои мысли, как это часто случалось со мной, когда кто-то отводил взгляд. Я столкнулся с Чапманом, когда закончил осмотр пациента с MRSA. К моему ужасу, пациент не реагировал на лечение. Я нервничал, и пациент видел это. Я сделал мысленную заметку, чтобы обсудить дело с Томом.

– Слушаю, – сказал я Чапману, а он продолжал рисовать.

Я внимательно смотрел на рисунок, потирая подбородок.

– Из-за этого белка бактерия взрывается? – я сжал правую руку в кулак, а затем быстро разжал. – Вот так?

– Как-то так, да.

– А почему я никогда не слышал о нем?

– Для меня это тоже в новинку.

Сенсационные заявления о лекарствах от супербактерий не были редкостью – последнее волшебное средство, которое мне попадалось, было глазной мазью из трактата IX века Bald’s Leechbook, – но ажиотаж обычно длился недолго. Мы не сможем просто так найти лекарство, как сделал это Флеминг.

Если лизин на самом деле помогает, я бы уже знал об этом. По крайней мере, мне так казалось.

– Ты уже говорил с Томом?

– Да, – ответил Чапман. – Он согласен.

– Я бы хотел еще покопаться в материале. Но вообще да, я тоже согласен.

Мы скрепили сделку рукопожатием. Исследование будет спонсироваться биотехнологической фирмой ContraFect.

– Они в Йонкерсе? – развеселился я. – У них биотехнологии? – я проезжал мимо Йонкерса каждое утро по пути на работу и не знал, что это место стало центром инноваций.

Чапман отдал мне свой рисунок.

– Если тебе интересно, то… Лизин был обнаружен рядом с ним.

– Неужели?

– Вся работа была выполнена в Рокфеллере.

Наша больница сотрудничала с двумя соседними институтами – Рокфеллеровским и Мемориальным онкологическим центром им. Слоуна – Кеттеринга – и обучала врачей-ученых делать такого рода открытия. Каждый год более пятисот человек присылают резюме на несколько научных позиций, полностью финансируемых Национальным центром здоровья. Это самые престижные и конкурентоспособные рабочие места в стране.

Телефон Чапмана загудел, и мы оба проверили входящие. Мои коллеги уже не в состоянии контролировать потоки почты, не используют ее как средство коммуникации. Теперь мы получаем сообщения каждые несколько минут. Я взял себе за правило удалять все сообщения в конце дня, чтобы следующим утром не тонуть в них. На эту мысль меня натолкнула статья о Ким Кардашьян, где ее описывают как «пугающе организованную» и рассказывают о привычке удалять сообщения каждый вечер.

– Не уверен, что буду проводить это исследование, – сказал Чапман после того, как ответил на сообщение, – но кажется, стоит проверить, – он взглянул на часы и глубоко вдохнул – это значило, что ему пора бежать.

– Привезли кал? – спросил я, указывая на его телефон.

Он кивнул, мы пожали руки и побежали искать новых пациентов для исследований.

– Не забудь надеть перчатки.